Крысиная башня 2 (СИ) - Дартс Павел - Страница 45

Потом та тётка со слащавым голосом, зазывающая «чаю попить»; от которой ясно пахло опасностью. Больница. Ужасно вонючие и пыльные матрасы… сейчас она как-то уже и притерпелась к запаху; можно сказать — адаптировалась. Господи, как же нос мёрзнет; надо было кроме платка ещё шаль взять; у неё же есть, оренбургская — подарок дистрибьюторов. Сейчас бы замотала лицо; она тонкая и тёплая, пуховая… не подумала.

Хотелось ещё полежать в относительном тепле. Привстав, стала подтягивать на себя сползшие матрасы; вспомнила, как Сергей, сын, спал в палатке, утеплённой сверху — и ему нравилось. Наверное вчера надо было не наваливать на себя эти вонючие комки ваты, а обложить ими одну из кроватей, сделав подобие тёплой палатки… Может и так. Как там Сергей… нет-нет, не думать, не думать! Кстати, почему она видит их, эти матрасы; вроде бы должно бы быть ещё темно; вон и окна тёмные. А, да — вчера, засыпая, она не выключила лежавший рядом фонарик; и он по-прежнему светил в стену, давая рассеянный неяркий свет на всю комнату.

Это зря; батарейки надо беречь; ишь как та женщина сразу запала на фонарик… хотя с чего бы беречь — она же не собирается тут… тут жить. В этом темноте и мраке. Всё наладится. Вскоре. Конечно наладится. А без света очень уж страшно.

Повозившись, она попыталась опять уснуть, хотя бы задремать, — и это почти удалось; но тут ей приснился рынок, морозилка, та груда тел; и рыхлая тётка с торчащими светлыми как пакля волосами в похожем на Ирин джемпере; и что она стала возиться, стараясь подняться — вскрикнув, Лена окончательно проснулась и уже дальше не могла уснуть, сон пропал окончательно.

Выпростав запястье из рукава, постаралась рассмотреть на наручных часах сколько время. Темно, циферблат и стрелки слишком мелкие. Вспомнила, как Олег купил сам себе «подарок» на юбилей — швейцарские часы с тритиевым, кажется, светящимся в темноте циферблатом — очень удобно, в полной темноте-то… Тогда она его высмеяла и даже, будучи вправе, отругала — напрасная трата немалых денег; а часы «как компас» здоровые, — ни под костюм не оденешь, ни под сорочку, — обычное «военизированное недоразумение», на какое Олег только и западал…

Даже посветив фонариком на циферблат, не смогла рассмотреть время — глаза со сна и после полумрака ещё плохо видели, — ни то пол шестого, ни то и пол пятого ещё. Собственно, какая разница. Всё равно сна уже не было; да и страшно было закрывать глаза — вдруг та тётка опять приснится; начнёт привставать, повернётся… её передёрнуло.

Повозившись, выбралась из-под матрасов. Уселась на них, прикрыв колени полами пальто и одним из матрасов, задумалась — куда теперь?..

Впрочем раздумьям помешали голод и жажда. Пить хотелось даже больше чем есть. Вспомнила — она же вчера так ничего и не пила, после ухода из Башни.

Появилось инстинктивное желание пройти на кухню и достать из холодильника кувшин с морсом… Холодильник на кухне был отключён, и использовался, напротив, не как холодильник, а как «температурный шкаф» — туда ставилось что-нибудь горячее, и из-за теплоизоляции не остывало в ноль. Если с вечера — то утром иногда было и тёплое ещё даже…

Какой холодильник, какой морс!.. Она теперь здесь, одна; а Башня… может и нет уже никакой Башни, никакого дома. Для неё-то точно — нет.

Встала, подобрала сумку, вышла из комнатки, побрела по этажу, подсвечивая фонариком. Страха перед темнотой, как вчера, уже не было — было чувство, что она тут точно одна. Даже крыс нет — нечего им тут жрать.

Как пить-то хочется! Что ж она вчера ничего не взяла с собой попить… Впрочем, много чего не взяла.

Брела в полумраке, подсвечивая фонариком, но так, чтобы луч даже случайно не попадал в окна. Появилась какая-то иррациональная надежда, что сейчас она найдёт что-нибудь попить… Ага, как же, что тут найдёшь…

Луч фонарика высветил дверь с обозначением женского туалета. Да, надо. Открыла дверь…

Нет, прежняя брезгливость, «до-БП-шная», как выражался Олег, давно прошла; и писать-какать в полиэтиленовый мешок, закреплённый в недействующем унитазе, было уже давно привычно; но такого… Видимо, больница как-то функционировала ещё какое-то время, когда окончательно перестали давать воду, и, соответственно, перестала работать канализация; унитазы забились, и… нет, это что-то страшное. Боже-боже; какой ужас; как же люди могли до такого дойти; ведь люди же… Как же они тут ходили, ведь входили же как-то… Хорошо ещё, что экскременты замёрзли, и почти не было запаха. Нет, чтобы оправиться здесь не могло быть и речи.

Прошла в одну из палат; устроилась на решётчатой койке; вместо туалетной бумаги воспользовалась носовым платком… Мельком пожалела платок — надо было вернуться в кастелянную, взять для подтирки вату с матрасов; хотя чего уж теперь… Да и вата там такая страшно-вонючая, что ею подтираться… а, ладно.

Пить. Да, зима же. Олег говорил, что те бомжи… ну те, что съели Графа, — они за водой не ходили, а топили на печке снег. Тут тоже снег должен быть — вот, хотя бы на подоконниках, чтобы из здания не выходить. На нижних этажах были же разбитые окна…

В «Комнате для приёма пищи» она нашла несколько мятых металлических мисок. Интересно, кто забрал остальные, и зачем? Кому бы могла понадобиться больничная жестяная посуда? Нет ведь, утащили.

Как могла протёрла их изнутри валявшейся тут же скомканной бумагой — предварительно под светом фонарика опасливо осмотрев её — не использованная ли? Всё это не снимая перчаток, — холодно; потом вспомнила, что этими же перчатками ворошила отвратно-поганые матрасы… сняла перчатки; протёрла миски ещё и краем платка. Платок опять повязала на шею, свернув так, чтобы та сторона, которая касалась матрасов, была внутри, не прикасалась к коже. Боже-боже, как это всё… Нет, в Башне всё тоже было очень и очень «по походному», но там хоть была вода, которую, хотя и с ворчанием, притаскивали Сергей или Белка; были чистые полотенца и чистое бельё, были моющие средства… Раковина со стоком на улицу или в бак. Горячая, гретая вода. Здесь, сейчас это вспоминалось как Уровень. Да, как уровень цивилизации…

Снег, действительно, нашёлся на подоконниках второго этажа, за выбитыми стёклами. Начерпав в обе миски, Лена обратно поднялась наверх, на пару этажей; и там, уже «у себя» как она ощущала, решила делать костерок — греть, кипятить этот снег…

Опять проблема; вернее целых две!

Дома, в самом начале, когда ещё не было печки, но уже не было и газа, и электричества; а пользоваться ограниченным запасом туристических газовых баллончиков-«дихлофосников», имеющихся у Олега в запасе, он разрешал только в исключительных случаях, она готовила горячее на балконе, на маленькой печке-щепочнице «от Экспедиции» — а щепками обеспечивали Олег или Сергей. Потом, когда захватили («Отняли», как она говорила) переносную печку у крестьян-торговцев; а особенно когда построили большую, стационарную печку, с готовкой вообще стало просто. Дрова, заготовленные пеонами, всегда были в избытке; вода тоже. Это, конечно, «не на газе», но всё же. Никакого чада, как от щепочницы; весь дым отводился через трубу.

А тут…

Ни печки, ни дров.

Она огляделась, пошарив лучом фонарика. Нет-нет, она справится! Как вы там говорили?? — «не хочешь платить положенную цену»? Она готова! Такая ерунда, как бытовые неудобства, не сломят её дух!

В конце концов она приспособила миску со снегом на сетке одной из перевернутых кроватей. Под ней как раз оставалось достаточно места, чтобы развести небольшой костерок. Теперь нужно было найти дрова, щепки. Нет, прикроватные тумбочки, все из ламинированного ДВП, тут не подойдут конечно…

В конце концов в той же кастелянной, в углу, она нашла старую-престарую, раньше ею незамечаемую тумбочку; простую очень старую крашеную серым тумбочку, из простого дерева. Она была, судя по всему, ещё из того времени, когда ламинат был не в ходу; или применялся, как дорогой и новый материал, только на мебельных стенках времён «развивающегося социализма».