Где-то Есть Ты (СИ) - Сокол Лена - Страница 26

– Так расскажи нам. В чем там у вас дело?

– Я росла любимым ребенком. Много внимания: мама, папа, бабушки, дедушки – все скакали вокруг меня, носили на руках,

целовали. С сестрой – то же самое. Мама хотела, чтобы мы стали успешными, а в идеале – знаменитыми, возлагала большие надежды.

Видела нас кем-то вроде телезвезд или киноактрис. Для этого у меня, в принципе, были прекрасные данные, даже самой в детстве этого хотелось. Но, взрослея, я становилась более приземленной и понимала, что хочу простого человеческого счастья.

– Да, как и все мы, – не удержалась от комментария Даша.

– Потом умер папа. Мне было всего четырнадцать. Через год мама

пришла в себя и стала искать мужчину, который бы скрасил ее одиночество.

Не раз в те годы мы слышали от нее, что мы с сестрой – помеха ее счастью.

Мужчины боялись брать на себя ответственность за двух детей, поэтому

серьезных отношений маме не предлагали. Угадайте, кто был виноват?

– Вот это некрасиво. Как можно детям такое говорить? Я бы жила

только ради детей, дала бы им все, что только могу дать. – Меня переполнило негодование. Моя мама никогда бы так не поступила со мной, в этом можно было быть уверенной.

– И вообще, с тех пор все в нашей семье встало с ног на голову. Мать

была постоянно нами недовольна, могла обозвать последними словами за

малейшую провинность: и кобылой, и тварью, и матерными словами. Сыпала

проклятиями в наш с сестрой адрес. Это все было в порядке вещей.

– Господь Бог! – Мила в изумлении прикрыла рот ладонью.

– Вот-вот. И при этом она считала себя верующей и посещала церковь. Я, в принципе, у нее многого не просила. Понимала, что без отца наши доходы существенно снизились. Пока училась в школе, она меня одевала, но покупала вещи, если только сама видела, что хожу в старье - моя совесть не позволяла требовать обновок. А потом мама серьезно заболела. Она нуждалась в постоянном уходе. Из-за этого у меня не срослось с учебой в универе, но зато я нашла тогда неплохую подработку. Стоило только маме поправиться, она начала ежедневно капать мне на мозги: «Лентяйка, иди, ищи нормальную работу, а то сидишь на шее!»

– Беспокоилась,– предположила Мила, – думала, что,

если тебя слегка пинать, быстрее будешь шевелиться с поисками.

– Я также думала, но вскоре это стало невыносимо. Мама начала

меня попрекать куском хлеба – типа, не заработала, а жрешь тут, – на глазах

у Леры выступили слезы, – тогда я извинилась и сказала, что, если ей будет

от этого легче, то дома больше есть не буду.

– Кошмар... – Меня вдруг посетила мысль, что мне молиться надо на мою маму, – это очень жестоко, Лерочка, как ты это пережила?

– Это невыносимо жестоко, девочки. Я целый месяц не ела дома.

Покушаю у подружки, немного поем у Кости. Мы тогда с ним уже встречались, но мне было стыдно рассказать ему обо всем, чтобы не настроить против своей родни. Похудела я килограммов на пять, даже кости торчали. Через месяц она мне сказала: «Хватит выделываться, ешь уже». Никаких извинений или жалости. Позже нашлась приличная работа, но ей было неважно из-за чего ругаться: не работаешь – плохо, работаешь – тоже плохо, потому что дома не бываешь. Я все терпела и молча глотала обиды. Она же мама все-таки, а мама, как должно быть по сути вещей, всегда права.

– На твоем месте я бы ушла из дому и больше никогда в жизни ей не

позвонила. Это чудовищно. – Даша, как всегда, была категорична.

– Больнее было наблюдать, что у Кости в семье все по-другому. Его

совсем не богатые родители всегда спешили меня накормить и помочь. Я же

никогда в своей жизни не могла обратиться к своей матери за сочувствием

или поддержкой. Расскажи ей, что у тебя беда, и вместо слов поддержки

услышишь одни упреки, да еще и все вокруг узнают об этом.

– Бедная Лера... Я вот всегда могла подойти к маме и поделиться наболевшим. Мы часто после таких разговоров долго сидели, обнявшись, она

давала мне много дельных советов и никогда не осуждала... Не знаю, как может быть по-другому. – Милке больно было вспоминать о тех, кого она потеряла.

– А меня всегда из-за этого считали скрытной. Хотя напрасно. – Лера

изливала нам душу, вытирая слезы. – Рассказывать сокровенное, чтобы оно

стало достоянием общественности? Зачем мне это надо? Мать и так рассказывала всем родственникам свои домыслы: то ей казалось, что я наркоманка, то – что мы с Костей расстались, то еще какой-то бред. Она выдавала им все это за чистую монету, даже не разобравшись, что на самом деле у меня на душе. Проработав полтора года на новом месте, мне пришлось уйти, тогда все стало еще хуже. Когда надо было поддержать, подсказать, как мне стоит поступать, куда идти, где искать работу, мама вновь от меня отвернулась. Начались издевательства, привычные уже попрекания едой, намеки на то, чтобы я свалила скорее. Абсолютно никакой поддержки, никакого понимания. Кто должен был меня направить на верный путь, если не она?

– Никогда не смогу так поступить по отношению к своим детям... – Я налила себе очередной бокал. Мне было безумно жалко эту молодую

девушку.

– Сестре она не раз говорила, что жалеет о ее рождении. Сказала, что пинать нужно детей под зад, как только они окончат школу. Больно было все

это выслушивать каждый день, и я ушла жить к Косте. Мы сняли квартиру.

Мать тогда призналась, что стыдится меня, ей неловко отвечать знакомым, что я безработная. А мне было стыдно не оправдывать ее ожиданий даже несмотря на то, что жаждала совсем другой жизни. Тогда Костя, поняв, что я нахожусь на грани срыва, просто забрал меня из родительского дома, мы сняли квартиру, потом с помощью его матери взяли ипотеку и вот… живем… вполне счастливо.

– Так и должно быть. Кто же нам еще поможет, если не наши родные?

– заметила Мила.

– Что ты! Когда я попросила у мамы помощи, чтобы она взяла на себя кредит, который мы с Костей могли бы быстро выплатить, она вся покраснела, задрожала от негодования и пришла в ярость, будто мы ее чуть ли не ограбить хотим. Так ничего и не ответила, просто ушла. Даже взаймы

никогда ни рубля не давала, всегда убегала или бросала трубку, когда

я у нее что-то просила. Больше просто не обращаюсь, нервы целее. А вот Костины родители – совсем другие. Его мама звонит каждые два

дня, чтоб спросить, не голодаем ли мы, что нам нужно, чем помочь, как дела.

Его родные постоянно тащат нам мешки с овощами, соленья и продукты.

Мне хочется, чтобы моя мама вела себя так же, поэтому от обиды я не звоню,

хотя и осознаю, что веду себя неправильно.

- Ужас.

- Врачи зимой обследовали маму, нашли серьезное заболевание, ей жить осталось-то всего лет десять. Так почему она не хочет посвятить свои последние годы нам, своим детям? Дать все, что успеет? Вместо этого, когда

приходит в гости ее мужик, покупает к столу деликатесы, которые нам и

не снились, орехи пяти разных видов, мясо, фрукты, соки. Она ничего для

него не жалеет, вот почему обидно. Иногда отляжет от сердца, общаюсь

с ней, как ни в чем не бывало, потом нахлынет волной – и снова обида...

– Лерочка... – Услышала я свой собственный голос. - Твоя мама определенно не права, но может быть, в ее психике со смертью отца произошел какой-то сдвиг?.. По идее, это наоборот должно было ее подтолкнуть к тому, чтобы стараться для детей за обоих родителей… Но всякое бывает. Мне очень жаль тебя, зато ты можешь всегда на нас рассчитывать.

– Самое страшное то, что твоя мама через много лет, будучи дряхлой

старушкой, придет к вам за помощью. Ей нужен будет уход или место для

ночлега, а вы сто раз подумаете, пускать ли ее, ведь она вам в этой помощи

не раз отказывала, – сказала Мила.

– Нет, Милочка, нет. Я бы никогда не смогла ей отказать, не смогла

бы выгнать на улицу. Какова бы ни была обида, она

– моя мама. И этим все сказано. – Лера помахала рукой, отметая это предположение. – И я до сих пор не теряю надежду, что она все-таки изменит