Опускается ночь - Уэбб Кэтрин - Страница 7

Клэр пожимает плечами и не может заставить себя солгать. Ведь на самом-то деле она была против. Ей нравится размеренная домашняя жизнь в Хэмпстеде. Во время каникул она собиралась вместе с Пипом пройтись по их любимым местам в Лондоне. Ей не хотелось признаваться себе, что она обрадовалась, когда Бойд сообщил, что уезжает на все лето в Италию, но это было так. Для него было лучше заниматься делом, а для нее с Пипом – иметь дом в своем распоряжении и проводить время вдвоем. Шуметь и дурачиться, как им заблагорассудится. Говорить, о чем хочется. Она грезила о лете, таком чудесно длинном и безмятежном, но звонок Бойда развеял ее мечты.

– Я была удивлена. Обычно ты не просишь меня пускаться в путешествия, да еще в такие длинные. Но со мной был Пип, и мы прекрасно провели время. – Это, во всяком случае, было правдой.

– Я знаю, что это могло показаться несколько необычным. Но Кардетта настаивает, чтобы я остался здесь, пока не будет закончен проект, и я не могу… это слишком выгодный заказ, чтобы от него отказываться. И вообще, мне нравится эта работа. Проект интересный. – Он целует ее в лоб, не отнимая ладони от ее щеки. – Я не мог и помыслить о такой долгой разлуке, – говорит он.

Клэр хмурится:

– Но когда ты в первый раз позвонил, ты сказал, что это Кардетта захотел, чтобы мы приехали – Пип и я? Зачем? Чтобы составить компанию Марчи?

– Да. Возможно. В любом случае он только предложил и навел меня на мысль. Ведь приглашение должно было исходить от него. Я не мог обратиться к нему с подобной просьбой и тем самым вынудить принять вас.

– Понятно.

Клэр высвобождается из его рук и идет распаковывать сумки. Ей все представлялось иначе, когда он первый раз позвонил вскоре по прибытии в Италию. Даже искаженный и дребезжащий, голос на другом конце провода звучал напряженно, встревоженно, почти испуганно. Она поняла это по резкой, обрывистой манере разговора и сразу же ощутила страх и знакомую тяжесть в желудке, словно наглоталась мокрого песка. Они были женаты десять лет, и все это время она оставалась настороже, высматривая малейшие признаки подступающей депрессии. Последствия были ей слишком хорошо знакомы. И сейчас грозные признаки налицо – она заметила их сразу, едва только он помахал им из машины. Но иногда все сходило на нет само собой. Она не собирается опережать события или провоцировать неприятности, которых, возможно, удастся избежать.

Робкая от рождения, выросшая в семье, где никто и никогда не повышал голос, не спорил и не говорил о своих чувствах, Клэр всем своим существом стремилась к миру и спокойствию: никаких потрясений, неожиданностей или неловких ситуаций. С годами приступы, случавшиеся у Бойда, до предела обострили ее страхи. Целые дни, недели, иногда месяцы он бывал сам не свой, молчаливый, непредсказуемый, непроницаемый. Пил бренди в любое время дня и ночи, не работал, не выходил из дому, почти ничего не ел. Молчание сгущалось вокруг него подобно черной туче, а Клэр бывала слишком напугана, чтобы прорваться сквозь эту завесу. Она ходила вокруг его скорлупы, мучаясь от собственной робости, неспособности вытащить его на свет божий. Порой стоило ему посмотреть на нее, как он начинал судорожно рыдать. Порой он вовсе переставал ее замечать. Она помнила, что случилось, когда ей удалось уговорить его отправиться в Нью-Йорк несколько лет назад, и что могло бы случиться, не прими она мер. В такой ситуации она сама не могла ни спать, ни есть. Заложница его настроения, она была слишком напугана, чтобы подать голос. Когда все заканчивалось и Бойд наконец брал себя в руки, принимал горячую ванну и просил чашку чая, ее облегчение бывало таким огромным, что приходилось садиться и ждать, пока восстановится дыхание.

Бойд смотрит, как она вешает свои юбки и платья в громадный шкаф, стоящий у противоположной стены. Он сидит на краю постели, положив ногу на ногу и обхватив руками колено.

– Это могла бы сделать служанка, у Кардетты их, кажется, несколько сотен, – говорит он.

Клэр улыбается ему через плечо.

– Я вполне способна справиться и без горничной, – отвечает она. – Значит, он очень богат?

– Полагаю, да. Это один из старейших и самых больших домов в Джое, во всяком случае из тех, которые он мог получить.

– Да?

– Кардетта не всегда был богат – он двадцать лет прожил в Америке. У меня сложилось впечатление, что местные синьоры – высшее здешнее общество – относятся к нему как к выскочке.

– Что ж, думаю, их можно понять, – отвечает она. – Особенно учитывая его столь долгое отсутствие. Как он нажил свое состояние?

– В Нью-Йорке.

– Да, но…

– Оставь это и иди сюда, – говорит он, притворяясь рассерженным.

Клэр смотрит на мятую шелковую блузку, которую держит в руках, ее бледно-желтый цвет, точь-в-точь такой, как напоенное золотистым сиянием небо за окном. Ей бы очень хотелось откликнуться на его призыв не задумываясь, но она ничего не может с собой поделать. И все же она улыбается, нерешительно присаживаясь к нему на колени. Он обнимает ее за талию и приникает лицом к ее груди, отчего-то это получается несексуально, как если бы он хотел спрятаться.

– Клэр, – шепчет он, и она чувствует его горячее дыхание на своей коже.

– У тебя все хорошо, дорогой? – спрашивает она, стараясь, чтобы вопрос прозвучал бодро и словно бы невзначай.

– Теперь, когда ты здесь, да. – Он сжимает ее в объятиях, так что часы упираются Клэр в ребра. – Я так люблю тебя, моя драгоценная Клэр.

– И я тебя люблю, – говорит она и тут замечает, какие сухие у нее губы. Сухие и скупые. Она на миг закрывает глаза, желая, чтобы он остановился, чтобы ничего больше не говорил. Но он не останавливается и не разжимает объятий.

– Знаешь, я бы умер без тебя. Клянусь. – Клэр хочется протестовать – как она пыталась делать и раньше. В надежде, что он поймет, насколько тягостны ей эти слова. – Мой ангел, – шепчет он. – Она чувствует, как от напряжения дрожит его плечо. А может, это дрожит она сама. – Ангел мой, я бы умер без тебя. – Ей хочется сказать: нет, не умер бы, но, когда он говорит так, что-то словно сжимает ей горло и наружу не вырывается ни единого звука. Она сама не знает, что это: вина, страх или злость. Она напоминает себе, что большинство женщин были бы благодарны мужьям за признание в столь сильной привязанности и ей тоже следует быть благодарной.

– Я пойду посмотрю, как там Пип, – наконец произносит Клэр.

После захода солнца они присоединяются к хозяевам в саду, где на оплетенной виноградом веранде стоит длинный стол. Молчаливая девушка с черными волосами, разделенными посередине пробором, в старомодной блузке с высоким воротом и оборками, приносит поднос с бокалами и кувшином какого-то темного напитка и начинает разливать. Маленькие плоды, словно камешки, с тихим плеском падают в бокалы.

– О, прекрасно – амарена, – говорит Марчи, хлопая в ладоши. – Это как раз то, что требуется нашим гостям после долгого путешествия. Сок дикой вишни. Нам не всегда удается ее достать, но, если везет, девушки на кухне делают из нее чудесный напиток. Кухарка никому не говорит рецепта, представьте себе – отказывается наотрез. Она добавляет какие-то травы, которые я никак не могу определить, и утверждает, что это секрет ее бабки. Ну не смешно ли? Делать тайны из какой-то ерунды, вроде рецепта?

– Это вовсе не ерунда, – спокойно возражает жене Леандро. – У нее так мало того, что она может назвать своим.

– Что ж, прекрасно, – продолжает Марчи, пропустив это мимо ушей. – Давайте же, пробуйте. Тут сахар, если хотите, но мне кажется, что лучше так. – Она подмигивает Пипу, и он следует ее совету.

Пип переоделся в чистую рубашку, жилетку и льняной пиджак песочного цвета, но его костюм кажется здесь неуместным. Он похож на школьника, наспех принарядившегося перед выходом в город и важно держащего себя по такому случаю. Словно поняв это, Пип со смущенным видом сидит на краешке стула. Клэр подносит к губам напиток.