Оборотни крепости ЭР - 5 (СИ) - "gulsim" - Страница 84

— Эпир подсуропил, — с улыбкой произнес Гор и поведал, как они наткнулись на Вартиэ, а так же историю, как тот лишился рук.

Приблуды, слушая рассказ опекуна, приоткрыв рты, с затаенным ужасом следили, как Вартиэ, склонившись над тарелкой, ест нарезанное мелкими кусочками мясо. Парни, прибывающие в шоке, напрочь забыли про обед и даже не притронулись к горячо любимым ими пирожным. Кайл тактично решил отвлечь их от фэронга, чтобы тот спокойно поел:

— Сегодня льет дождь, значит есть шанс, что нас посетит Заудор.

— А кто это? — проявил любопытство Дюан.

— Приходящий с дождем.

— В смысле? — недоуменно выпучил глаза Майс.

— Заудор странствующий менестрель, он приходит вместе с дождем.

— Здорово! — обрадованно воскликнул Малль. — Мы услышим много интересных историй.

Дверь, ведущая с веранды в столовую, распахнулась, впуская в комнату пахнущий сыростью воздух и шум дождя. На пороге появился высокий широкоплечий мужчина, его одежда и серебряные волосы к изумлению приблуд были абсолютно сухими, словно на улице ярко светило солнце, а не буйствовал ливень.

— А вот и наш гость, — улыбнулся Гор. — Не заставил себя долго ждать. Ребята, знакомьтесь, это Заудор.

— Привет вам, семейство, к сожалению, это мой последний визит, — грустно улыбнулся Заудор.

— Что случилось?

— Пришло время вернуться домой, отец очень плох.

— Садись за стол, — пригласил Кайл.

— У вас новые сыновья? — Заудор улыбнулся парням, усаживаясь напротив них.

— Да, новая партия, — рассмеялся Гор и назвал имена приблуд.

— Заудор, а ты расскажешь нам какую-нибудь историю? — нетерпеливо спросил Дюан.

— Обязательно, — кивнул ему менестрель.

— А когда? — заерзал на стуле Фэни.

— Да хоть сейчас, — Заудор на секунду задумался, а потом произнес: — Вы помните картину, висящую у вас в холле, на которой изображена прыгающая пантера?

— Да, — кивнул Дюан.

— Хотите послушать ее историю?

— Да, — у Малля загорелись глаза.

— Тогда слушайте, — и Заудор начал рассказ: — Дашэ родилась и жила в самом обыкновенном мире. В нем не было магии, оборотней и других волшебных существ. Здесь вообще не было ничего необычного, кроме самой Дашэ. Но пока она была маленькая, никто, в том числе и она сама, об этом не знал, поэтому она жила со своей матерью, как и многие другие маленькие девочки. Мать ее, вдова бедного художника, распродавала после смерти мужа его небольшое имущество и картины, не желая возвращаться в дом отца, сурового религиозного старика. Но с каждым днем вещей оставалось все меньше, а за картины давали слишком мало денег, поэтому, непривычная к нужде и тоске, она согласилась выйти замуж за местного судью, как ни удивительно, но своей суровостью и сухостью необычайно похожего на ее отца, и тихо зажила бледной тенью своего мрачного мужа. Отчим не обижал Дашэ, можно даже сказать, что он не замечал ее, если девочка вела себя тихо. А она, не придя в себя после смерти отца, и не хотела веселиться. В солнечные дни она выходила в сад, а в дождливые сидела в своей маленькой каморке в мансарде и рисовала оставшимися от отца красками. И вот тут-то выяснилось, что Дашэ — девочка необыкновенная. Ее рисунки были не просто необычайно реалистичны, они были почти совсем живыми. Птичка, бабочка, цветок казались замершими, готовыми жить, петь, летать и цвести, как только им это будет позволено. И в один хмурый осенний день, когда света для рисования было недостаточно, Дашэ, перебирая свои рисунки, задумалась, глядя на изображение мышонка. Она вспомнила, как ее веселый отец, несмотря на добродушное ворчание матери, подкармливал живущего в кухне за печкой мышонка крошками от печенья, и они с дочкой весело смеялись. Казалось, даже мышонок, утащивший сладкий кусочек к себе в норку весело смеется вместе с ними. Погруженная в свои счастливые воспоминания девочка погладила спинку нарисованного мышонка и от всего сердца пожелала, чтобы хотя бы он был весел и счастлив, как их семья когда-то. И вдруг маленький грызун соскочил с бумажного листа на пол, отряхнулся и стремительно унесся за старый выцветший гобелен, висящий на стене. Девочка опомнилась, вскочила и с недоумением уставилась на чистый листок бумаги. Потрясенная чудом, Дашэ кинулась к матери, спеша рассказать ей о волшебном мышонке. Усталая женщина, к тому же снова беременная, не хотела вслушиваться в глупую болтовню ребенка, но тогда девочка принесла свои картинки и стала убеждать нарисованную птичку, сидящую на цветущей ветке, взлететь, чтобы мама тоже могла увидеть волшебство. И чудо повторилось, птица взлетела с бумажного листа и начала биться в оконное стекло, а на пол упала цветущая яблоневая ветка. Но, увы, мать вовсе не обрадовалась, она завизжала, на ее крики прибежал муж, и девочку оттащили в ее комнату в мансарде, но в этот раз она услышала, как щелкнул замок. Снизу раздавались крик отчима и причитания матери. Дашэ разобрала «вселился дьявол» и «никто не должен узнать». После чего, отчим тяжело поднялся по лестнице, вошел в ее комнату и, не обращая внимания на просьбы и рыдания девочки, бросил в пылающий камин и ее рисунки, и краски, и карандаши. Он сказал, что она будет жить теперь здесь, никуда не выходя, и читать душеспасительные религиозные книги, пока не избавится от Дьявола, вселившегося в нее. Рыдающая Дашэ ничего не поняла про дьявольские происки и исправление, ведь она не делала ничего плохого. Поняла лишь, что больше нельзя ей будет рисовать, выходить в сад и даже кушать вместе с мамой. Сначала девочка надеялась, что наказание скоро закончится, и мама выпустит ее из комнаты, просила прощения, когда молчащая и прячущая глаза мать приносила ей еду и забирала тарелки, умоляла пустить в сад погулять или хотя бы принести альбом и карандаши, но все ее мольбы были тщетны, и малышку охватили апатия и безнадежность. Так закончилась ее прежняя жизнь, и началось заточение, которое растянулось на долгие годы…

Принесенные отчимом книги вызывали глухую тоску и ожесточение, а больше занять себя в маленькой комнатушке, с небольшим зарешеченным окном было совершенно нечем. К тому же привычка рисовать ощущалась, как голод и жажда, и не давала девочке покоя целыми днями. Пока однажды Дашэ не сообразила, что для рисования не обязательно нужны карандаши и краски, раз в камине остались угли, даже без бумаги можно обойтись, ведь можно рисовать на стенах. Но горький опыт научил девочку осторожности, и отвернув гобелен, за который удрал оживший чудесным образом мышонок, она взволнованно нанесла первый штрих на свою новую картину. И хотя раньше она рисовала очень поспешно, торопясь скорее задержать на листе и увидеть в готовом рисунке свою задумку, теперь, понимая, что это ее спасение от тягучих мрачных часов, Дашэ рисовала очень медленно и тщательно, обдумывая каждую мелочь, стирая осыпающиеся угольные линии. И вот на стене возник залитый солнцем просторный луг, по которому свободный ветер гнал травяные волны. Прикасаясь к рисунку, Дашэ почти ощущала сочный утренний запах травы и ветра, какими она их помнила, когда ездила с отцом к бабушке с дедушкой, на их маленькую ферму у подножия гор. И вот за лугом возникают горы, заросшие темным лесом. Каждый день Дашэ смотрит на свою картину, исправляя ее, добавляя незначительные штрихи: то камень у тропинки, то бабочку, порхающую над цветком, то кузнечика на травинке. Угольный рисунок слишком груб, изображение на нем не становится живым, как надеялась девочка. И лишь прикасаясь к картине, она всем сердцем чувствует, что целый огромный мир живет и дышит, приблизившийся к ней и отделенный от нее черными линиями на побеленной стене. Утром, не рискуя быть застигнутой за рисованием матерью, приносящей завтрак, Дашэ тихо лежала на своем топчане и смотрела сквозь решетку на окне на кусочек серого неба и прислушивалась к звукам с первого этажа дома. Детский плач (ей даже не сказали, кто родился у ее матери, братик или сестричка), монотонный голос отчима, звон посуды, все это было чужой жизнью, от которой она была отделена, как детеныш пантеры, которую она видела, когда в своей старой жизни ходила с родителями на ярмарку и видела кочевой зверинец. Худой и печальный, зверь лежал в клетке и также безразлично наблюдал за кипением жизни вокруг. Внезапно, воспоминание о пантере показалось Дашэ очень важным, настолько же значимым, как и идея с рисованием картины на стене. Поэтому, едва дождавшись ухода матери, уносящей грязную миску, Дашэ кинулась к своей картине, и под ее легкой рукой стремительно возникла пантера, глядящая на луг. Сначала Дашэ нарисовала точно такого же худого детеныша, как видела в зверинце, и какой она ощущала себя, запертую в мрачной мансарде. Но, если обычно она подправляла лишь незначительные детали своих картин, пантера не давала девочке покоя. Ей все время хотелось сделать ее … свободной. Поэтому снова и снова безжалостно стирая старые линии, Дашэ изменила чахлого малыша на молодого и крепкого зверя. Удивительное дело, юная художница видела в нарисованном звере не сказочного друга, как в изображенных в детстве зверушках. Она рисовала в виде пантеры себя, выбравшуюся на волю, глядящую на стелющийся под ноги луг и готовую бежать вдаль, к горам, где обязательно есть место, где ее ждут настоящие друзья, семья, близкая ей по духу, каким был ее покойный отец. И чем крепче и красивее становилась нарисованная пантера, тем здоровее и сильнее становилась сама Дашэ, кожа которой поблекла без солнечного света, а руки и ноги стали слабыми без активного движения. Теперь же, видя во снах каждую ночь, как она, превратившись в чудесного зверя, бежит по солнечному лугу, сминая сильными лапами душистые травы, она просыпалась бодрой и полной сил, ее мышцы становились крепче, а кожа сияла не во сне, а в настоящей жизни. Иногда лежа в ночи без сна, Дашэ думала, что ей совсем не хочется оставаться человеком и возвращаться в серую каморку, а хочется бежать, бежать под солнцем и под луной, и чтобы ее светлые волосы навсегда превратились в белую шерсть сильного зверя, которого никто не посмеет удержать взаперти тонкой деревянной дверью и хлипким замком.