Шакалота. Птичка в клетке (СИ) - Филон Елена "Helena_fi" - Страница 62

— Скоро? — кричу ему на ухо.

Кивает в ответ. Как и десять минут назад. Как и двадцать минут назад.

Понятия не имею, куда мы едем, понимаю лишь то, что мы уже практически на окраине и мне это совершенно не нравится. Время раннее, большинство людей на работе, даже на центральной набережной практически ни души, так что же мы здесь забыли — на старой набережной, посетителями которой в это время года является лишь свора бродячих псов?

Мопед продолжает катить по разбитой дороге, подпрыгивая на кочках и ямах, дома становятся старыми, двухэтажными, некоторые окна забиты досками, из других — разбитых, — ещё выпархивают старые занавески. Не так давно эти дома определили под снос для полной перестройки старого района. Я не часто здесь бывала, можно даже по пальцам одной руки сосчитать. Но папа в детстве жил в одном из этих заброшенных домов, и когда я была маленькой, часто рассказывал о том, как проходило его детство. А ведь раньше это был центр города, пока его не начали активно расстраивать. Теперь же, центральная набережная обустроена в лучшем виде — всё для отдыхающих, а вот это страшное местечко власти обещали привести в порядок за пару-тройку лет, построить туристический комплекс и аквапарк. Пока не особо прогресс заметен.

Яроцкий глушит мотор недалеко от старого причала, помогает мне слезть с мопеда и освобождает голову от шлема. Дрожа от холода, тут же принимаюсь прыгать на месте и растирать замёрзшие ладони.

Без слов и всяких комплексов расстёгивает молнию на моём рюкзаке за спиной и застёгивает обратно. Водружает кепку мне на голову, а следом и капюшон от байки набрасывает.

— Ветер, — поясняет как бы невзначай.

«Ветер. Угу», — для чего-то повторяю мысленно.

— А что мы здесь делаем? — оглядываюсь.

Макс запрыгивает на такой же полуразрушенный, как и всё в этом районе каменный парапет, прячет руки в карманах бомбера и несколько минут смотрит на бушующее море. Ветер играет с его волосами, куртку как парусник надувает на спине, бросает в лицо мелкие брызги воды и, наверное, мне стоило бы отвернуться, заставить себя найти зрелище поинтереснее, но… не могу. Не могу глаз от него отвести, и вот холод уже кажется сущим пустяком, порывы ветра вовсе не обжигают кожу, и тревога куда-то исчезает, потому что внутри вдруг так тепло становится, так спокойно, как если бы вдруг лето началось, тёплое солнышко согрело кожу, птицы запели, бабочки ожили… Бабочки… Опять эти бабочки. Их стало слишком много в моей жизни.

Опускаю взгляд и молча, носом кеда, пинаю камень под ногами.

— Так… так что мы здесь делаем? — наконец спрашиваю, чувствуя себя слишком неловко с ним наедине.

Макс оборачивается и протягивает мне руку:

— Иди сюда.

— Зачем?

— Вот же ты упрямая, — так улыбается, что самой в ответ улыбнуться хочется. — Расскажу кое-что. Давай. Иди сюда.

Лето перед десятым классом

Конец июля

— Давай. Иди сюда. Залазь. Отсюда лучше видно.

— Костик, блин, какого фига мы тут делаем? Ну серьёзно… Тебя вон те парни вообще не смущают? — киваю на свору бродячих собак.

— Не трогай их мусор, они не тронут тебя, — подмигивая, заверяет Костян, затаскивая меня на разбитый каменный парапет у старой набережной. — Смотри. — Кивает на пылающее в свете заката море. — Солнце сейчас садиться будет.

— Ну… ага, — киваю, скептически поглядывая на друга. — Закат.

— Зака-а-т, — с ностальгическим видом повторяет Костик, а я не спускаю взгляда с его лица и пытаюсь понять, кто этот странный чувак передо мной и куда он дел моего лучшего друга.

— Закат, — повторяю с тупым видом. — Клёво. Ага.

— Ага. Клёво.

— Ты кто? — интересуюсь у него на полном серьёзе.

Костик закатывает глаза, будучи раздражённым моей тупостью как я понимаю, садится на парапет и вытаскивает из рюкзака отцовский фотоаппарат.

— Стащил? — вскидываю бровь, присаживаясь рядом.

— Разумеется, — довольно ухмыляется Костян.

— Круууто. Хочешь, чтобы я пофоткал тебя на фоне заката?

— В точку, братишка! — с преувеличенным восторгом восклицает Костик, щёлкая двумя пальцами. — Подожди, я надену бикини. Чёрт, кажется, я забыл бикини!

— М-м… Ню? — предлагаю с важным видом.

— Как вариант, — не сдерживает смеха Костик. — Ладно, не отвлекай меня, сейчас начнётся.

Упираюсь ладонями позади себя в парапет и невольно отмечаю, что сегодня закат действительно красивый. Настолько огненный, что, кажется, будто море в огне пылает.

— Багряный закат…

— Ооо… Костян, не начинай, — умоляю.

— Не буду.

— Думаешь, получится? — спрашиваю.

— Должно. Сегодня точно должно.

— Ладно, но для чего так далеко ездить? Если Ярик узнает, что я его мопед опять взял, мне не жить.

— Ярик давно уже на нём не ездит, — Костик кивает на море. — Смотри-смотри. Отсюда лучший вид на закат и не мешает никто. Нужна полная концентрация, понимаешь?

— Поэтому мы сюда тащились? Тут воняет, будто труп где-то рядом гниёт. И задумайся, чувак, а ведь это может быть правдой!

— Ни фига ты не понимаешь, Макс, — вздыхает Костик, настраивая фотоаппарат. — Чудеса не случаются в таких местах, как центральная набережная. Там слишком шумно, всегда много людей, там… там атмосфера не та, испорченная, сечёшь? Поэтому мы здесь — в особенном месте.

— Чудеса? — теперь обе мои брови выгибаются, а изо рта вырывается каркающий смешок. — А разве то, что ты так упорно увидеть пытаешься не наука?

— Это синонимы, братишка. Два понятия, которые сами люди разделили бездной скептицизма и недоверия. Например, если ты не любишь молоко, то ты не будешь пить молоко, но предложи я тебе молочный коктейль и ты с радостью его выпьешь.

— Ну… да, я люблю молочный коктейль.

— Видишь. Но молоко — оно везде молоко. Разница в том, в каком виде его тебе подадут и в том, какое название тебе больше нравится. Так и здесь. У науки и чуда одна основа.

Кладу ладонь Костику на лоб и без шуток интересуюсь:

— Ты заболел?

— Смотри, — вновь кивает на море. — Пару минут осталось.

Вздыхаю:

— Ладно. Давай посмотрим на это твоё молоко.

— Зелёный луч.

— Зелёный луч, — повторяю скучающе.

— Зелёный луч?

— Да, — Макс приседает на корточки. — Я смотрел на Костика таким же взглядом, каким сейчас смотришь на меня ты. — Горько усмехается и потирает ладонью шею. — Но он упрямый, как баран был. Был уверен, что увидит его однажды.

Опускаюсь рядом и продолжаю внимательно смотреть на Яроцкого.

— Костик где-то прочитал, — продолжает рассказывать, а глаза, такие печальные, на море смотрят, — что если внимательно смотреть на солнце во время заката, когда верхний край диска соприкасается с линией горизонта, именно морского, и последний яркий луч ударяет по глазам, то можно увидеть его совсем в другом свете. В ярко-зелёном. Таком, каких в природе не существует и ни один художник не может получить его на своей палитре, — бросает короткий взгляд на меня и пожимает плечами: — Это Костика слова.

Задумываюсь, припоминая.

— Я читала об этом, — наконец осеняет. — В романе Жюля Верна. Роман так и называется «Зелёный луч». Главная героиня прочла заметку об этом явлении в английской газете и отправилась в путешествие, чтобы собственными глазами увидеть этот самый зелёный луч.

— Ого, — Яроцкий смотрит на меня с такой теплотой, от которой вновь сердце в груди замирает, — вам с Костиком точно было бы о чём поговорить.

Отвожу смущённый взгляд к морю и чувствую, как вновь кровь к лицу приливает.

Макс спрыгивает с парапета на узкий песчано-галечный пляж, подхватывает камешек и, замахиваясь, бросает в шумное море.

— Костик говорил, что для того, чтобы увидеть эту зелёную хрень нужно три условия, — голос повышается, слышу, как дрожать начинает. — Открытый горизонт, чистый воздух и свободная от облаков сторона горизонта, где происходит закат. Или восход. Но на восходе мы никогда сюда не приходили. Что он только не делал, чтобы увидеть его… — мрачно усмехается, — и прыгал тут, как ненормальный, где-то прочитав, что в движении увидеть луч больше шансов. То сидел и даже не двигался, не моргал почти, а мне даже дышать громко запрещал. Но… он так его и не увидел. Этот луч долбаный.