Level Up 2. Герой (СИ) - Сугралинов Данияр - Страница 78

Выходит меньше минуты. Мужик из соседней кабинки делает себе воду прохладнее, и в противовес у меня теплеет. Выключаю кран, обтираюсь полотенцем и иду сушить волосы.

Очередной день прокачки близится к завершению. Меня ждет дом, чтение, готовка ужина и вечер с Викой. Не знаю, чем мы займемся, но мне нравится даже просто молчать, чувствуя ее присутствие рядом.

По дороге домой снова перебираю знакомых на карте. Вика едет ко мне. Мама с папой на даче. Кира на работе. Ричи за городом вместе со Светой. Игоревич в ресторане. Панюков дома. Сява во дворе моего старого дома. Жирный там же, как и Ягоза с Кецариком. Юрец куда-то едет. Гречкин в мэрии. Маринка, Гриша и Кириченко все еще в офисе «Ультрапака», что-то задержались они. О, и Павел там же. В Токио ночь. В Оренбурге – поздний вечер. Так, теперь на «Г»… Э… Город героев? Город грехов?..

Я уже подхожу к своему дому, когда поле зрения вспыхивает багровым, система уведомляет о критическом уроне, боль расцветает в затылке ядерным взрывом, и я теряю сознание.

В себя я прихожу в багажнике, связанный, и с вонючей, пропитанной чем-то гадким, тряпкой во рту. Обострившееся восприятие в этом случае совсем не плюс, и только боязнь захлебнуться собственной рвотой помогает мне сдержать выворачивающие наизнанку позывы.

Машина, в которой я нахожусь, направляется по северо-восточному шоссе, и мне не нужны озарения, чтобы сложить два плюс два и понять, чьих это рук дело, и куда мы едем. Странно, но поначалу я не испытываю страха, расстраиваясь только из-за нарушенных планов на вечер, и, если это закончится не скоро, на прокачку.

Страх приходит позже, когда меня выгружают, судя по карте интерфейса, на базе Гречкина, снимают с глаз повязку, кляп, вытаскивают из багажника и, подрубив ударом под колени, кладут лицом в жидкую грязь какие-то уголовного вида ребята с мертвыми слезящимися глазами, не выражающими ни злости, ни сочувствия, а лишь выполняющими зрительную функцию. Один из них, молодой и с дебафом «Героиновой ломки» – двадцатитрехлетний Коля «Лучок», периодически чихая, не развязывая пут, даже не стараясь быть аккуратным, разрезает ножом всю мою одежду, сдирая ее с меня клоками. На какое-то время меня оставляют в покое, лицом наполовину в грязи и с лоскутами материи под веревкой.

– В погреб? – хрипит сквозь зубы второй, что постарше.

– Ща, ща, погодь… – ответил ему молодой. – Димедрол сказал, что поглумиться надо.

– Надо так надо. Ему виднее. Кто? Ты? Я?

– Я что-то не хочу, Шипа, давай сам.

– Ща.

Тишину разрезает звук расстёгивающейся молнии ширинки, а через паузу, наполненную кряхтением второго, чувствую, как в меня бьет и с напором льется что-то горячее.

– Всего обдать? – деловито интересуется Шипа. – Или только башку?

– Давай всего на всякий случай, – командует Лучок.

– Угу.

Длится это секунд тридцать, но ничего, кроме морального унижения, не несет. Система не взрывается сообщениями об уроне или дебафах, запас жизненных сил, уже сниженный дебафом «Сотрясения мозга» от удара в затылок, в этот раз стоит на месте.

– Фух…, - слышу, как он застегивает молнию.

– Ну, ты горазд! – ржет молодой. – Конь!

– Черт, на ботинок попало, – вздыхает Шипа. – А как его теперь в погреб тащить? Он же весь изгвазданный!

– Е-мое, а чем ты раньше думал? – возмущается молодой. – Работа твоя, ты его и тащи! Я в дом пока схожу, чайку поставлю.

– Нифига! Пусть сам ползет!

Получен урон: 196 (удар ногой).

Текущее значение жизненных сил: 79,94712 %.

Второй выбивает из меня воздух, воткнув носком под ребра, и на секунду вспыхнувшая невыразимая боль застилает все органы чувств так, что я даже забываю дышать.

– Подъем, сука!

Пытаюсь встать, елозя по скользкой грязи, но связанные руки и ноги не позволяют это сделать. Конечности онемели, и даже если меня развяжут, я еще долго не смогу встать на ноги.

– Вот гад! Н-на, с-с-сука!

Получен урон: 231 (удар ногой).

Текущее значение жизненных сил: 77,38045 %.

Пока я мычу от боли, Шипа продолжает меня пинать, требуя встать, сыплет ударами по всем частям тела от бедер до головы, но бьет только ногами – видимо, брезгует. Система истерит, порывается включить «Героизм», даря мне надежду, но сервер не дает «добро». Сервера в мое время еще не существует. В долю секунды между ударами успеваю активировать Марту – просто от отчаяния, но она исчезает, едва появившись: не хватает духа.

Когда очки здоровья падают до шестидесяти с небольшим процентов, появляется молодой:

– Шипа, ты рехнулся? Стоять! Стопэ, кому говорю! Ты его грохнуть хочешь? Да нас Димедрол за яйца на вон тот дуб подвесит!

Шипа прекращает бить, и сгибается, упираясь руками в колени. Отчетливо, до крупных пор на носе, вижу его заостренное, как у хорька, лицо, сосредотачиваясь на нем, чтобы не думать о боли.

– А чо он? – тяжело дыша, вопрошает он. – Чо он сам не идет? Мне его на горбу тащить?

– Бляха-муха, ты задрал! Вечно косяки порешь!

– Да ты же сам сказал!

– Ща… ща…

Из багажника слышится какой-то шорох, а потом Лучок извлекает оттуда моток веревки.

– Понял? Ща за ноги привяжу и потащим, как эти… бурлаки на Волге, епт!

Он обматывает мне ноги, вяжет узлы и, закончив, дергает за веревку:

– Вроде нормально. Потащили?

– Голова! – восторгается Шипа. – Тащим!

Проходит четверть часа, прежде чем они доволакивают меня по грязи, по траве, через дорогу и вдоль ручья с каменистым берегом до погреба в лесу. Под конец путешествия на мне несколько дебафов «Кровотечения», прокушен распухший язык и отбит до ломоты в зубах немеющий затылок.

Дотащив мое тело, оба закуривают.

– Тяжелый боров! – замечает Шипа.

– Гля, какая телка у него! – Лучок показывает ему фотографии из моего смартфона. – Как тебе?

Впервые жалею, что не имею привычки блокировать телефон. Не хотел ничего скрывать – сначала от Яны, потом от Вики.

– Нефиговая краля! – присвистывает Шипа. – Слышь ты, обрубок! Как телочку зовут?

– Иди на… – пытаюсь выдавить из себя этот порядок звуков, но даже сам себя не понимаю.

– Ирина? – ржет Лучок. – Мы тебя щас здесь скинем, а сами наведаемся к твоей Иришке!

– Конкретно, так и сделаем, Колян! Шаришь! Она, небось, в том же доме?

Понимаю, что Вика дома одна, прихожу в ярость при мысли о том, что она может пострадать, сыплю проклятьями, но со стороны это выглядит как мычание немого.

– Походу, так и есть, – радуется Шипа. – Ядрен батон, да он задрал мычать! Дай тряпку, заткну его поганый рот!

– На… – протягивает ему Лучок грязный лоскут, листая что-то в моем телефоне. – Зырь! Вот она – никакая нафиг не Ирина! Записана, как Виктория Коваль! Ковать ее в рот и гриву!

– Точняк, она! Думаешь, вытащить?

– Ага, – увлеченно соглашается молодой, активно что-то набирая на телефоне. – Пришло время разводящих эсэмэсок!

– Обрубок, слышал? Сегодня мы прочистим дымоход твоей девочке!

Смотрю на них ненавидящими глазами, мечтая уметь убивать взглядом, напрягаю тело, стискиваю до скрипа зубы, давлюсь грязью, рычу, кричу, ору, но звуки застревают в кляпе, рву веревки, но они не поддаются, кувыркаюсь по земле, но упираюсь в дерево под смех веселящегося Шипы.

– Угомонись, Шипа, не доводи, а то щас окочурится! Скидывай его, я открою.

Молодой снимает с крышки в земле тяжелый навесной замок и открывает погреб. Второй, тот, что Шипа, хватает конец веревки, рывком подтаскивает меня к зияющему чернотой в ночном полумраке отверстию в земле и финальным пинком скидывает вниз.

У меня перехватывает дыхание, и в недолгом полете я инстинктивно пытаюсь размахивать связанными руками в поисках опоры, сжимаюсь и больно падаю на земляной пол. Удар о землю вышибает из меня полтысячи очков здоровья и сознание…