Черчилль. Биография. Оратор. Историк. Публицист. Амбициозное начало 1874–1929 - Медведев Дмитрий Александрович - Страница 17

Обычная простуда – еще не самое страшное, с чем Черчиллю придется столкнуться в Брайтоне. В архиве политика сохранилось письмо под номером CHAR 28/13/88, адресованное няне. Не надо быть графологом, чтобы понять, насколько слабым было физическое состояние автора, который поставил на двух страницах три большие кляксы, а каждое слово выводил с огромным трудом³⁰⁷.

Это письмо могло стать последним в его жизни. В марте 1886 года Уинстон слег с тяжелой пневмонией. Спустя всего четыре дня после начала заболевания положение стало критическим – температура поднялась до 40,2 °C, правое легкое отказывало. Не на шутку перепугавшиеся родители тут же примчались к постели больного. «Приближается кризис, – сообщил им семейный доктор Робсон Роуз (1848–1905). – Если воспаление не распространится на левое легкое, тогда, да благословит Господь, можно ожидать улучшения»³⁰⁸. Утром следующего дня Роузу удалось сбить температуру до 37,8 °C, однако к полудню она вновь подскочила до 39,5 °C. «Если мне удастся не допустить повышения температуры выше 40,5 °C, особых причин для беспокойства нет, через два дня кризис пройдет. Питание, лекарства и внимательный уход спасут вашего мальчика»³⁰⁹.

К вечеру температура незначительно возросла – до 39,7 °C, однако, по мнению доктора, в ближайшие 12 часов резкого ухудшения состояния не ожидалось³¹⁰. «Ночь прошла очень беспокойно, но нам удалось удержать температуру, – информировал Роуз утром. – Левое легкое здорово, пульс сильный. Ваш мальчик достойно сражался, надеюсь, он скоро поправится»³¹¹.

Уинстон действительно пошел на поправку. На следующий день доктор с удовлетворением констатировал заметное улучшение состояния: температура – 37,2 °C, шесть часов спокойного сна, отсутствие бреда. «Уинстон шлет вам и ее светлости свою любовь», – с радостью сообщил Роуз лорду Рандольфу³¹². Во избежание рецидива Роуз прописал маленькому пациенту тишину, покой, обильное питание, а также «избегать сквозняков и переохлаждения»³¹³.

Только спустя несколько месяцев Черчилль окончательно встанет на ноги, вновь приступит к верховой езде, пару раз искупается в бассейне, а также обратится к родителям с ожидаемой просьбой: «Вышлите мне немного наличности, потому что я в очередной раз оказался банкротом»³¹⁴.

Во всей этой истории со счастливым концом был лишь один эпизод, который бросает тень на родных Черчилля. И этот эпизод касается миссис Эверест, вернее, недопущения ее до кровати больного. Родители сочли, что ее присутствие может разволновать ребенка и плохо повлиять на его выздоровление³¹⁵. В аристократической среде было не принято бурно выражать свои чувства, а миссис Эверест, женщина простая, могла и не сдержаться. «Надеюсь, Эверест будет разумна и своей сентиментальностью не нарушит его покой, – наставляла невестку герцогиня Мальборо. – Сейчас это совершенно некстати»³¹⁶. Бедной женщине придется пережить и это. Как верно заметит У. Манчестер, «ей, кто спасал Уинстона от эмоционального голода, доверили нести любовь, но не здоровье»³¹⁷.

Летом 1887 года Лондон, Англия и вся Британская империя жили в предвкушении праздничных гуляний в честь золотого юбилея восшествия на престол королевы Виктории. В ожидании торжества жил и Черчилль, который страстно желал на нем присутствовать. Однако сестры Томсон не разделяли его стремлений, полагая, что раз места в Вестминстерском аббатстве ему не найдется, то и на других мероприятиях появляться особого резона нет. Но Уинстон хотел попасть на американскую выставку в Эролс-корте, посетить которую ему обещала мать. Теперь же его планы рушились, как карточный домик, и принять этого он не мог. «Я буду очень расстроен, нет, расстроен – это даже не то слово, я буду очень несчастлив, – напишет он Дженни. – Раз твое обещание будет нарушено, я больше не смогу тебе верить. Я же знаю, что мамочка очень любит своего Уиннни». Он попросил мать связаться с мисс Томсон, понимая, что та не сможет отказать и отпустит его в Лондон³¹⁸.

На следующий день Уинстон отправляет новое послание, не дождавшись ответа: «Надеюсь, ты не разочаруешь меня. Я не могу думать больше ни о чем, кроме как о юбилее. Неопределенность ошеломляет, напиши мне как можно скорее, пожалуйста!!! Мамочка, я очень сильно люблю тебя и знаю, что ты так же сильно любишь меня и не станешь меня разочаровывать». Он так же приложит набросок письма мисс Томсон от имени леди Рандольф с просьбой отпустить его домой³¹⁹.

Прошел день, два, но ответа так и не последовало. «Я уже почти схожу с ума от нетерпения», – признается Уинстон. Ему даже удастся договориться с мисс Томсон, которая готова была пойти навстречу, если только леди Рандольф обратится к ней с соответствующей просьбой. «Ради меня, напиши ей, пока не стало слишком поздно, – умоляет он мать. – Напиши мисс Томсон, пожалуйста!!!»³²⁰.

Ему удалось добиться своего, и 21 июня он принял участие в празднестве. На торжественную церемонию в Лондон съедутся высокопоставленные гости, включая королеву Гавайев и наследного принца Японии. Своим присутствием монарха почтут шерифы всех пятидесяти двух графств Англии, мэры ведущих городов, а также представители со всех уголков Британской империи. «Я редко видела Лондон таким праздничным: синее небо, яркое солнце, повсюду флаги и толпа – взволнованная, но терпеливая, заполнившая все тротуары по пути следования процессии, – вспоминала леди Рандольф. – Как жена бывшего члена кабинета министров, я получила хорошее место внутри Вестминстерского аббатства. Это было великолепное и впечатляющее зрелище. Изумительно красивые платья и мундиры казались еще ярче и прекраснее в мягком церковном полумраке, рассекаемом тут и там лучами летнего солнца, что струились сквозь старинные витражи окон. Королева, являвшая собой славу и преемственность английской истории, сидела одна в середине огромного нефа. Маленькая, трогательная фигурка, окруженная пышным собранием. Все взгляды были прикованы к ней»³²¹.

Дженни на всю жизнь запомнит встречу с главой Британской империи. Когда ее представили королеве, она склонилась, чтобы поцеловать монаршую руку. В этот момент королева притянула подданную к себе и поцеловала ее. «Я была настолько этим ошеломлена, что поцеловала ее в ответ», – призналась мать Черчилля³²². Потом она наблюдала, как пожилая женщина принимает поздравления. По щекам королевы текли слезы. Ее Величество переполняли смешанные чувства. С одной стороны, любовь и гордость, благодарность и признательность народу, с другой – сожаление о том, что ее супруг, принц Альберт (1819–1861), не дожил до этого дня. «Этот день настал, а я одна, хотя и окружена многими любимыми детьми, – записала Виктория в дневнике. – Сегодня исполнилось пятьдесят лет, как я вступила на трон! Господь поддерживал меня своей милостью во время многих испытаний и печалей. Я сидела одна – увы, без моего возлюбленного супруга, который бы так гордился этим днем» (выделено в оригинале. – Д. М.)³²³.

Торжества по поводу юбилея совпали с не менее значимыми событиями и в жизни самого Уинстона. Обучение в Брайтоне постепенно подходило к концу. Накануне отъезда родителей в Россию ему исполнилось тринадцать лет. Самое время подумать о следующем этапе образования – средней школе.

На протяжении нескольких столетий в Англии держат первенство три престижные средние школы. Первое место среди них занимает Итон, за ним идут Винчестер и Хэрроу. Согласно традициям, члены одной фамилии учатся, как правило, в одной школе. Для шести поколений Мальборо таким учебным заведением был Итон. Черчилли учились в Итоне на протяжении ста сорока лет, начиная с поступления в него в 1722 году будущего 3-го герцога; в 1862 году в Итон поступил и лорд Рандольф. Казалось, вот он – единственный выбор. Однако родители Уинстона не спешили останавливаться на этом заведении, справедливо опасаясь, что сырой климат местности может отрицательно сказаться на слабых легких их первенца³²⁴.