Сапоги — лицо офицера - Кондырев Виктор Леонидович - Страница 42

Затяжному веселью не было видно конца, и предложение Думанина прогуляться, зайти выпить пива, сделать осадок, пришлось как нельзя кстати.

Офицеры слегка ошиблись, подошли к столовой с черного хода.

Пойдем прямо через кухню, зачем обходить, так быстрее, говорил Балу, шагая в тумане пара от громадных кастрюль.

В кухне никого не было.

Думанин вдруг остановился и, скорчив удивленную мину, указал на большой окорок, висящий на гвозде.

Вот это случай, зашептал Думанин, неожиданно осененный, чего он тут висит, кому он здесь нужен, а вот мы с ним быстро управимся, теряться не будем. Старший лейтенант снял окорок, передал Балу, тот, поняв заманчивый замысел, покачиваясь, но без шума, пошел к выходу.

Отойдя на несколько шагов, офицеры обернулись на крик. Тетка-повариха бежала за ними, размахивая пустым ведром, во весь голос произнося обидные слова.

— Куда! Куда! — скандалила она, отбирая окорок у растерянных приятелей. — Вы заплатили за него или дядя Кузя будет платить? Теперь я знаю, блядь, кто у меня продукты ворует! Завтра же пойду к командиру, я вас запомнила!

Настроение упало, эта дура испортила праздник, беспардонная хамка, лишенная юмора, упавшим голосом ругались офицеры, торопясь вернуться домой, пропал вечер…

Невероятно, это невероятно, думал Казаков, вот сейчас выяснится, что это очередная их дурацкая шутка, неумный розыгрыш, идиотская подначка, ведь этого не может быть…

Казаков снова посмотрел на Синюка, перевел взгляд на Жигаева и Оверьянова, сидящих за столом в канцелярии батальона…

Во всех батареях праздник закончился тихо-мирно, без чрезвычайных происшествий и драк.

Оверьянов недолго фанфаронился перед строем, не хватило сил, добрался до своего кабинета и заснул.

Третья батарея пошумела немного, начала укладываться спать, только в каптерке продолжала пировать компания друзей. Варенцов неизвестно почему опьянел и, обнимая за плечи Васильева, уговаривал выйти походить по расположению.

Побыв на воздухе, друзья уже хотели возвращаться, но Варенцову пришла в голову забавная мысль.

— Пошли к танкистам, в первую роту, — сказал он. — Там же все салаги. Посмотрим, как они службу несут, погоняем, если нужно. Мы же-то уже старики!

Васильев согласился.

— Подъем, салабоны! — закричал с порога Варенцов. — Почему не приветствуете сержанта? Рота, тревога! Разобрать каски и противогазы! Стройся в две шеренги!

Перепуганные салаги толпились в центральном проходе и строиться не торопились. Это вывело из себя пьяного Варенцова.

— Кому я сказал, суки и бляди! Рота небоеспособна! Почему не выполняете приказ? Рота, смирно!

Варенцов деловито снял ремень, намотал на руку и начал бить пряжкой по плечам и спинам салаг.

Те запаниковали, запищали что-то, построились в две шеренги.

— Кончай вышивать, Варенцов! — удерживал его Васильев.

Варенцов отмахнулся и прошелся перед строем, поигрывая ремнем.

— Чтоб служба медом не казалась, изменники и предатели! — куражился сержант. — Дисциплина прежде всего! Показать что в карманах!

Он отобрал несколько расчесок, красивый носовой платок, два лотерейных билета, два бумажных рубля и передал все встревоженному Васильеву.

— По уставу не положено! — громко и важно сказал Варенцов. — Это будет храниться у меня до вашего дембеля!

— Пойдем, Саша, отсюда, — убеждал Васильев друга.

В казарму вбежал лейтенант Северчук, помощник дежурного по части.

За спиной жался молоденький сержантик, это он бегал за помощью в штаб.

Северчук сразу сообразил:

— А ну, подойдите, орлы! Грабим, значит, молодых? Из какого подразделения? Документы!

Варенцов и Васильев, открыв рты, остолбенело смотрели, откуда он взялся. Так и не поняв, Варенцов истерически закричал и замахнулся ремнем.

— Исчезни, змей! Не подходи!

И совершенно непонятно почему, ударил пряжкой лейтенанта.

Тот выхватил пистолет.

— Руки вверх! Еще шаг, и я вас перестреляю как собак! Что вы смотрите, телята, скрутите их!

Салаги молча, но дружно, толпой, набросились на минометчиков, били, пинали ногами, скрутили руки.

Северчук трясущимися руками снял трубку.

— В первой танковой роте групповое нападение на офицера, — сказал он. — Пришли бодрствующую смену, с оружием!..

— Это то, о чем я всегда предупреждал! — сказал Оверьянов. — Отсутствие контроля. Солдаты предоставлены самим себе. Отсюда и пьянки, и самоволки, и грабеж. А вот сейчас, полюбуйтесь, нападение на офицера! И это ваша прямая вина, Синюк! А вы, Казаков, потакаете нарушителям дисциплины!

— Что я должен, в казарму жить переехать? — огрызнулся Синюк. — Надо судить, да в штрафбат отправлять почаще, как раньше было!

— Вы правильные вещи говорите, Синюк! — язвительно заметил Жигаев. — Судить надо, только начинать с некоторых офицеров! — он посмотрел на Казакова.

Тот разозлился.

— Конечно, например, со штаба батальона! Нашли причину! Казакова в тюрьму, и в армии все будет иначе, образцовая дисциплина и солдаты-освободители! До нас что ли не было измывательств над салагами? Испокон веков закрывают на это глаза! Понятно, половина тиранит другую, а офицеры только рады. Молодых пугаем стариками, а старикам угрожаем судом. Так и живем, очень удобно!

— Вы не обобщайте, Казаков! Факты вашего отношения к службе говорят сами за себя. Взяли мы сегодня личную карточку Варенцова, и что б вы думали? У этого преступника ни одного выговора! Может, это отличный солдат, служил безупречно? Ничуть не бывало! Это добренький дядя лейтенант Казаков снял все выговоры! А теперь как без выговоров отдавать под суд? Не может этого быть, чтоб солдат даже выговора не имел и вдруг становится преступником! А по бумаге выходит, что так! — развел руками Жигаев.

— Кстати, Казаков, идите в штаб, вас вызывает следователь из дивизии. В качестве свидетеля. И обдумайте по дороге, как себя вести и что говорить… Случай это изолированный, редчайший. Варенцов и Васильев еще на гражданке имели задатки преступников. Только в таком разрезе можно объяснить их поступок!

Казаков зашел на гауптвахту.

Начкар Тимоха подвел его к первой камере.

У дверей часовой, сам Тимоха был серьезен, войти внутрь не разрешил.

Казаков посмотрел в глазок.

Пол чисто подметен, на нарах подушка и одеяло, Васильев сидел в гимнастерке без пояса, с тревожным напряжением смотрел на дверь.

В соседней камере Варенцов лежал лицом к стене, не двигался.

На губе было тепло, даже жарко.

Если затопили, значит, это всерьез. Никаких нарушений устава по содержанию на гауптвахте, все как положено, температура 18 градусов.

И одеяло с подушкой…

Следователь, майор юстиции, показался нестрогим и интеллигентным.

— Скажите, лейтенант, чем по-вашему был вызван этот дикий акт? Вы говорите, что они были нормальными солдатами. В чем причина, почему они начали избивать и грабить, угрожать офицеру?

— Я сам теряюсь, товарищ майор! Может, надо сделать скидку на неустоявшуюся психику молодых людей, на трудные условия службы? С ними были жестоки, и они пришли к выводу, что и им следует так вести…

— Вы предлагаете повернуть дело так, что они стали жертвой каких-то роковых обстоятельств, темных сил? Я приехал не для того, чтоб делать скидки! Они преступники! Мотив преступления, вот что меня интересует. Сейчас дана установка пресекать попытки издевательств над молодыми со стороны старослужащих.

— Да, но они-то не знали, что начальство решило бороться с тем, к чему они привыкли! Они сами терпели издевательства и по молодости лет решили, что им тоже это позволено.

— Почему вы все время подчеркиваете возраст обвиняемых? У нас все солдаты молодые люди… А попытка нападения на офицера? Я повторяю, попытка, потому что если нападение действительно имело бы место, то это неслыханный факт! Пятно на все вооруженные силы, на нашу систему воспитания! Этого просто не могло быть! Но уж за издевательства и грабеж они получат сполна!