Власть любви (СИ) - Караюз Алина - Страница 17

Даже слишком знаком.

Ермилов!

— Если эта девушка моя дочь, я оплачу все расходы! Любой транспорт! Хоть вертолет. Но не дай бог, с ней что-то случится. Вы меня поняли?

Егор скрипнул зубами. Снова его смертельный враг в такой близости, что, кажется, протяни руку — и схватишь его. И снова он вынужден отступить. Надавить на горло собственной жажде мести. Перекрыть себе кислород.

На кровати, чуть постанывая, завозилась девушка. Егор бросил на нее обеспокоенный взгляд. Сможет ли она пережить инициацию? Если нет — ему тоже незачем жить…

Шаги людей замерли у двери. Этой секундной заминки оказалось достаточно.

Тихо скрипнула, открываясь, оконная рама. Ворвавшийся ветер взметнул занавески, рассыпал по подоконнику снег.

Когда дверь открылась, пропуская в палату троих мужчин, Егора там уже не было.

ГЛАВА 10

Лесю разбудил шум мотора и ощущение, что ее куда-то везут. Еще не осознавая до конца, что происходит, девушка открыла глаза. Взгляд уперся в грязно-бежевый потолок.

Машина. Отцовский фургон, в котором тот выезжал на охоту с артелью.

В голове мелькнула вялая мысль: и что делает в нем она?

Леся сфокусировала взгляд, огляделась, насколько могла. Она лежала головой внутрь, так что не могла видеть спинок сидений и водителя, но зато увидела двустворчатую дверь, которая запирала фургон.

Да, она не ошиблась. Это рабочий автофургон отца, и ее куда-то везут.

Девушка попробовала шевельнуться, но с удивлением поняла, что не может. Широкие кожаные ремни удерживали ее тело в одном положении. Только теперь она осознала, что лежит на медицинской каталке, укрытая одеялом под самый подбородок.

Недоумение возросло. К нему примешался страх.

Что с ней случилось? Она больна? Зачем ее привязали?

Особенно беспокоил последний вопрос.

Она завозилась сильнее, чувствуя, как внутри закипает праведное возмущение.

Да что это такое! Что вообще здесь происходит?!

Каталка заскрипела, ремни натянулись, врезаясь в кожу, и Леся в сердцах выругалась сквозь зубы.

— Леся?!

Хриплый, какой-то испуганный голос отца заставил девушку замереть.

— Па-ап? — она попыталась вывернуть шею так, чтобы увидеть его. Но не смогла. — Что происходит? Почему меня привязали?

Она снова дернулась, с неожиданным даже для самой себя упорством силясь разорвать путы.

— Тише, доченька, все хорошо… Сейчас…

Леся почувствовала, как машина сбросила скорость, остановилась, но водитель не стал заглушать мотор. Потом хлопнула дверца, и через минуту в салон ворвался порыв зимнего ветра и солнечный свет. Девушка заморгала, пытаясь разглядеть фигуру отца, закрывшего собой вход в фургон.

— Папа? — она недоуменно уставилась на него. — Что происходит?

Отец выглядел так, словно постарел на несколько лет с тех пор, как они виделись в последний раз. А когда это было? Леся быстро прикинула в уме. Да сегодня утром, не раньше. Когда она собиралась в институт, и он напомнил заехать на СТО, отремонтировать «дворники». Она даже записку себе написала, чтобы не забыть…

И вот теперь ее всегда гладко выбритый отец стоит, склонившись над ней, и его заросшее трехдневной щетиной лицо выглядит хмурым, обеспокоенным и постаревшим. Губы превратились в сухие полоски, морщины обозначились резче, под глазами набрякли мешки, а взгляд стал таким тяжелым, что Леся невольно поежилась, чувствуя, как внутри зарождается холодок.

Что-то определенно было не так…

— Па-ап?

— Тише, доченька, все хорошо, — он суетливо поправил ей одеяло. Леся с удивлением отметила, что его руки дрожат, хоть он и пытается это скрыть. — Тебя никто не обидит…

— Пап, ты о чем? Почему я здесь? Зачем это? — она подергала руками, демонстрируя ремни. — Что вообще происходит?

— Ничего, все уже хорошо. Ты кушать не хочешь? Я сварил тебе супчик, он в термосе.

— Пап! — Леся повысила голос. — Ты что, не слышишь меня? Какой, к черту, супчик?!

Она дернулась, словно забыв, что привязана, и жесткие руки отца тут же схватили ее за плечи, пригвоздили к каталке.

— Все хорошо! — повторил он, как заведенный. — Ни о чем не беспокойся. Сейчас я тебя покормлю.

— Ты что, издеваешься?

Леся раздраженно застонала, глядя, как он поворачивается и спрыгивает на землю с подножки фургона.

Господи, куда она вляпалась? Неужели ее отец сошел с ума?

Или это она не в порядке?

Степан вернулся в кабину. Напарник, сидевший за рулем, обернулся к нему:

— Ну, как там она?

— Пока вроде в порядке, — Ермилов вздохнул, на мгновение закрывая глаза. Потом нагнулся, чтобы вытащить из-под сиденья мешок, в котором лежали наспех собранные вещи и термос с обещанным супом.

— Видимых изменений нет?

— Нет.

— Ты уверен? — мужчина, сидевший в водительском кресле, серьезно посмотрел на него. — Михалыч, ты смотри, не чуди. Если упустим время, то поздно будет. Процесс мутации необратим.

— Сам знаю, — отрезал Ермилов. — Ты мне еще рассказывать будешь, — он развязал мешок, достал из него термос и пластиковый контейнер с бутербродами. — Пойду, покормлю. Заодно проверю реакции.

— Иди. И зрачки не забудь проверить. Не хотелось бы ехать в этой консервной банке один на один с чудовищем.

Водитель многозначительным взглядом указал на зеркало заднего вида, в котором отражалась часть салона.

— Заткнись, Макс! — процедил Ермилов сквозь зубы. — Думай, что говоришь. Она моя дочь!

— Так я и не спорю, — тот поднял руки ладонями вверх.

— Ладно, — Степан покинул кабину.

Он вдохнул свежий воздух и с тревожной задумчивостью оглядел дорогу, на которой стоял черный фургон. По обе стороны шоссе темнел голый лес, но с неба, удивительно чистого для января, светило яркое солнце.

Ермилов повернулся к напарнику.

— Если с моей дочерью возникнут проблемы, я сам их решу, — произнес он с нажимом. — А ты созвонись с парнями из Института, спроси, все ли у них готово.

— Окей.

Степан захлопнул дверцу кабины и направился к дочери.

Леся ждала его, кусая губы от нетерпения. Ремни мешали, раздражали ее, вызывали желание разорвать их, вскочить с этой дурацкой каталки, потребовать у отца ответы. Пока его не было, она несколько раз пыталась разорвать путы напряжением мышц. Но то ли ремни были слишком крепкими, то ли сил маловато — а она так и не справилась. Выдохшаяся, мокрая от пота, она упала назад на плоскую подушку, проклиная про себя всю эту идиотскую ситуацию.

Что, черт возьми, все это значит?

— Пап, ты меня развязывать собираешься? — спросила она напрямую, когда вернулся отец.

— Не сейчас.

— В смысле?

— Тебе придется потерпеть, доченька, — он присел на откидное сиденье рядом с каталкой, провел по лбу Леси дрожащей рукой, и девушке показалось, что в его глазах блеснули слезы. — Это все для твоего же блага.

Охваченная внезапным страхом, она непонимающе прошептала:

— Папа, какого блага? Ты о чем?

— Давай, покушаем, — словно не слыша ее вопроса, отец открыл термос, который держал в руках, и наполнил пластиковую крышку-стаканчик горячим бульоном. — Тебе нужно хорошо питаться.

— Я не хочу есть! — Леся сердито отпрянула, насколько позволяли ремни. — Папа! В чем дело?! Пока ты не дашь мне связный ответ, я ничего есть не буду!

Несколько минут он молчал, вглядываясь в лицо дочери, и в его взгляде она увидела что-то такое, что заставило ее усомниться в собственной адекватности. Безумная смесь сожаления, раскаяния и надежды. Словно он в чем-то себя винил, словно вынужден был попрощаться с ней, но в то же время всеми силами надеялся удержать.

Так смотрят на смертельно больных, которым еще не сообщили о близком конце.

— Хорошо, — сказал он изменившимся голосом. Вылил бульон назад в термос, закрутил крышку и отставил его. — Давай поговорим. Что ты чувствуешь?

— А-а… — она недоуменно заморгала, — в смысле, что я чувствую?