Власть любви (СИ) - Караюз Алина - Страница 16

Это было невероятно!

Матерый самец, потомок капитолийских волков, дрожал, как щенок на первом обороте. Его внезапно окутал страх. Страх увидеть испуг и отвращение в глазах той, которая стала теперь смыслом его существования.

Сжав челюсти так, что скрипнули зубы, он одернул себя.

Это глупость. Она человек. Она даже не поймет, что с ним творится.

Но разум остался глух к этим доводам. Над рассудком довлели инстинкты, спорить с которыми было бесполезно. Единственный способ успокоить волнение — это войти. Открыть эту чертову дверь, перешагнуть порог и увидеть Ее глаза.

Увидеть в них приговор.

Или помилование.

В любом случае, свой выбор он уже сделал. Остальное не важно.

Он уже протянул руку, собираясь толкнуть дверь. Но приглушенные голоса, донесшиеся с той стороны, заставили его замереть.

Двое находились там, внутри, рядом с Ней. И они говорили о Ней. В голосе одного звучало скрытое беспокойство, второй отвечал с усталым раздражением.

— …уже сутки лежит без сознания. Температуру не можем сбить. С таким диагнозом в область отправлять надо, а я направление не могу выбить, пока она здесь безымянная лежит. К тому же у нее сотрясение. Мы в полицию сообщили, те обещали родственников поискать, но пока глухо…

— Чего ты душу рвешь, Петрович? Капельницу поставили, антибиотик вкололи. Остальное — не наша забота. Пусть скажет спасибо, что еще не в коридоре лежит. Сам знаешь, как с безымянными пациентами. Вчера местного алкаша привезли с обмороженными ногами. Додумался, уснул в сугробе. Так ему не досталось палаты.

— Меня тот алкаш меньше всего беспокоит. Ей нужны дорогие препараты, а у меня в отделении даже физраствор под расписку.

— И что прикажешь? Купить за свой счет?

— Нет, стоять смотреть, как она умирает!

— Подожди… — запиликал мобильный телефон, прерывая беседу. — Алло? Зиночка?.. Кто пришел?.. Все ясно, уже идем.

И уже совсем другим тоном:

— Анатолий Петрович, нам повезло. Кажется, девушку ищут.

Приближающиеся шаги заставили Егора отпрянуть к стене. Он даже дыхание задержал, когда дверь распахнулась, закрывая его от чужих глаз, и двое мужчин, от которых пахло Лесей, лекарствами и антисептиком, покинули палату. Он проводил их настороженным взглядом.

Глупцы. Даже не заметили, что он стоял позади. Как беспечны бывают люди!

Не дожидаясь, пока их спины, обтянутые врачебными халатами, скроются за поворотом, он рванул дверь на себя.

Палата встретила его белыми стенами. Холодным окном. Одинокой тусклой лампой с облюбованным тараканами плафоном. Потертым линолеумом и трещинами в обсыпающейся штукатурке.

Запах хлорки ударил в нос, перебивая все остальные запахи, наполнявшие помещение.

Ужасное место.

Егор передернул плечами. Его взгляд уперся в кровать. Остановился на девушке.

Леся лежала, вытянув руки поверх казенного одеяла. Бледная, с заострившимися чертами. Ее губы, пересохшие от высокой температуры, выглядели потрескавшимися, вокруг глаз залегли глубокие тени. Учащенное и поверхностное дыхание, вырывавшееся из груди с приглушенными хрипами, было единственным звуком, который раздавался в палате — и этот звук оглушал. Рядом с кроватью находилась металлическая стойка капельницы со стеклянным флаконом, перевернутым горлышком вниз.

Егор проследил взглядом за трубкой, соединявшей девушку и этот флакон. Шагнул ближе, принюхался. Жидкость, медленно капавшая в трубку, выглядела как обычная вода. Если в ней и были какие-то особые вещества, то он не смог различить их через стекло. Но одно то, что эта ужасная штуковина была вставлена в руку Леси — такую тонкую, хрупкую руку! — то, что эта чудовищная игла пробила ее вену и причинила ей боль — одно это заставило его зарычать.

И тут же вспомнились услышанные слова: «… она умирает».

Егор поперхнулся собственным рыком. Сердце ухнуло, ударило в грудь, как набат. На висках вздулись вены, и горло сжалось, не давая воздуху пробиться в легкие.

Медленно, очень медленно Егор наклонился, внюхиваясь в запах, шедший от девушки. Запах ее кожи, волос, ее пота. В запах болезни и тех лекарств, которые уже были в ее крови. И тяжелая удушающая пелена накрыла его сознание.

Истина оказалась слишком тяжелой, он не хотел ее принимать.

Но пришлось.

Его пара больна. И это он — именно он! — виноват в том, что это случилось.

Недосмотрел. Не уберег. Понадеялся, что раз она человек, то люди ей и помогут. Глупец! Нужно было не отдавать ее им. Сразу позвать на помощь, как только понял, что ей не место в холодной избушке. За те полторы суток, что прошли с их последней встречи, она словно исхудала в два раза. Исчез задорный румянец, уголки губ, которые он помнил восхитительно-пухлыми, свежими, скорбно опустились вниз, придавая ей лишние пару лет. Бледный лоб покрывали капельки пота, и от них шел резкий запах болезни. Запах внутреннего воспаления.

Ее легкие буквально горели.

Что он наделал?!

Широкие плечи мужчины дрогнули и ссутулились, словно придавленные грузом вины. Он сдавил виски пальцами, словно это могло помочь. Помочь найти выход.

Но выхода не было.

Он мог бы дать денег — если бы они у него были. О, эти грязные, отвратительные бумажки, которыми люди привыкли измерять свою жизнь и потребности! Он мог бы найти ее отца и притащить сюда — если б на это было время. И если бы он так не желал уничтожить Ермилова. Он мог бы вернуть этих врачей, вытрясти из них душу — если бы это могло хоть чем-то помочь.

Внезапная мысль заставила его замереть. Он даже дышать на мгновение перестал, боясь, что она улизнет.

Инициация…

Вот оно! Почему сразу не подумал об этом?

Думал. Хотел. Еще тогда, в домике, когда она лежала без сознания после его нападения. Но не решился, потому что это могло убить ее. Потому что, почувствовав вкус ее крови, запустив зубы ей в плоть, он не смог бы остановиться. Он захотел бы попробовать ее всю. Взять. Овладеть ею. Распять своим телом на убогом топчане, разорвать эти тряпки, скрывающие ее естество, и войти в нее, как победитель. Как единственный, кому она может принадлежать.

И только понимание, что она может не выдержать этого, заставило его тогда отказаться от этого плана.

А что же теперь?

Какая разница, если она умирает и никто, кроме него, не хочет помочь?

Если он сейчас ничего не сделает, то может навсегда ее потерять. Если не решится, то потеряет.

Она умрет…

Ему понадобилось несколько бесконечно долгих секунд, растянувшихся в вечность, чтобы осознать весь смысл этих слов. И когда это произошло — сомнения растворились.

Он не может ее потерять! Не позволит. Собственными зубами вытащит с того света. Его гены, его ДНК вернут ее к жизни. Проникнут в кровь, заструятся по венам, наполняя их новой силой.

Он не даст смерти ни шанса.

Упав на колени, Егор обхватил Лесю руками. Сжал так сильно, словно боялся, что она растворится, исчезнет. Он с трудом сдержал дрожь, когда низко склонился к ней, коснулся носом обнаженной шеи и втянул в себя запах, исходящий от кожи. Закрыл глаза. Представил ее и себя — обнаженными, с переплетенными в страсти телами, с удовольствием, горящим в глазах. И поклялся: все это будет. Потом. Очень скоро.

Зубы вонзились в податливую плоть, вырывая из легких девушки сдавленный хрип. Леся дернулась, словно даже сквозь беспамятство ощутила резкую боль. Но Егор держал очень крепко. Ее кровь наполнила его рот, и он вынужден был сглотнуть. Сладкая кровь истинной пары. Теперь частичка ее навсегда будет в нем.

Что-то тревожное мелькнуло в воздухе. Занятый девушкой, Егор не сразу сообразил. А когда понял, что происходит, вскочил на ноги. Его трясло от пережитых эмоций. Кровь Леси бурлила в нем, требуя продолжения. Требуя соединиться телами, познать друг друга. Но он, сжав кулаки, отступил от кровати. Взгляд лугару метнулся к дверям. Слух обострился.

Сюда кто-то шел.

Несколько человек, громко переговаривавшихся по пути. И голос одного из них был очень знаком.