Открывая новые страницы...
(Международные вопросы: события и люди) - Попов Н. С. - Страница 38

В июле в Белграде открылась Дунайская конференция с участием министров иностранных дел ряда западных государств и стран народной демократии. Советскую делегацию возглавлял А. Я. Вышинский. Политическая атмосфера в городе накалилась под стать стоявшей жаре. Привлеченные возможным конфликтом, в столицу Югославии нахлынули сотни западных журналистов. Мест в гостиницах не хватало. Из Москвы приехали спецкоры — тассовец Дмитрий Бочаров и Юрий Жуков из «Правды». Но никаких сенсаций на конференции не произошло. Организаторы вели себя в высшей степени корректно. Югославские делегаты вместе с представителями из других стран народной демократии выступили против попыток западных держав установить выгодный для себя режим судоходства на Дунае. Кстати, решения Дунайской конференции служат сотрудничеству европейских государств и по сей день. Недавно в Будапеште отмечено их 40-летие.

Но именно во время работы Дунайской конференции, заседавшей в зале Коларчева университета, мы узнали о первых арестах, начавшихся в городе. В один из дней в зал заседаний не пришел работавший в секретариате конференции Драгон Озрин. С ним я познакомился еще в Москве в 1943 году. Коммунист с довоенным подпольным стажем работы, главный редактор издательства Коминтерна (по заданию КПЮ одно время он работал в Праге), начальник политотдела югославской бригады, созданной во время войны на территории СССР, он был и тем человеком, который открыл Юлиусу Фучику Советский Союз. Драгон Озрин ездил с ним по нашей стране в предвоенные годы. Тогда Фучик написал свои знаменитые репортажи о стране, где «завтра уже означает вчера».

Выяснилось, что Озрин призвал прислушаться к критике братских партий, спокойно разобраться в отношениях с советскими товарищами. Об этом нам рассказала его супруга Ида. Домой он больше не вернулся: погиб в лагере на Голом острове в Адриатике. Это был лагерь, куда ссылали тех, кто поддержал резолюцию Информбюро. Много лет спустя Владимир Дедиер в книге о Сталине писал, что тогда арестовали 10 тысяч человек. Для части югославских коммунистов резолюция Информбюро прозвучала как «сталинское руководство к действию»; другие, желая прежде разобраться, что к чему, не могли и мысли допустить о том, что Сталин неправ. Так они были воспитаны. Кто эти люди — враги КПЮ и родины или честные люди, пытавшиеся понять происходящее? Вопрос этот до сих пор волнует югославское общество. Отдельные произведения литературы, кино пытаются найти на него ответ.

В августе 1948 года состоялся V съезд КПЮ. По замыслу Тито, он должен был продемонстрировать единство КПЮ и недвусмысленно дать понять Сталину, что югославские коммунисты — хозяева в собственном доме, что партия всецело поддерживает руководство в его борьбе со Сталиным, за самостоятельный путь развития. Эти задачи съезд выполнил. Я и мои коллеги в душе надеялись, что съезд все-таки найдет путь к примирению, устранению конфликта.

Съезд КПЮ проходил на одной из окраин Белграда — Топчидере, в «Гвардейском зале». В самом городе тогда еще не было зала, который бы мог вместить полторы тысячи делегатов. Нас, советских журналистов, пригласили на съезд. Иностранных гостей было мало. Направить делегацию на съезд КПЮ означало бросить открытый вызов Сталину. В докладе Тито еще раз терпеливо разъяснил позицию Югославии и выразил надежду, что ВКП(б) пришлет своих представителей и те на месте убедятся в искренности намерений югославских коммунистов. Тито еще раз повторил, что Сталина ввели в заблуждение.

В Москву я отправил подробное изложение доклада Тито. Всю ночь диктовал по телефону. Под утро меня разбудил Сергей Борзенко, торопил на съезд. Автомобиля у нас не было, и до Топчидерского парка мы добирались на трамвае. По дороге Борзенко рассказал мне: «Ночью звонил редактор и предупредил, что «Правда» уже выступила по съезду. Но я-то ничего не писал. Что же теперь будет?»

В перерыве Борзенко встретился с Джиласом. Тот с негодующим видом протянул Сергею сообщение агентства ТАНЮГ. «Если вы герой, пойдите сами и скажите этим людям в глаза, что вы о них написали», — сказал Джилас, показав в сторону зала заседаний. Заметка в «Правде» называлась «Под защитой танков и пушек». В ней говорилось, что съезд проходит в «изоляции от собственного народа», а место его проведения «окружено танками и пушками».

Началось заседание. Мы сидели на местах, отведенных для прессы, и тихо переговаривались. Что делать? Ждать, пока выйдет на трибуну Джилас, и демонстративно уйти? А может, потихонечку выйти сейчас, пока на нас не обращают внимания? Остроумный Борзенко в шутку предложил: «Давай останемся, а когда будем выходить, наступим на сапог вон того генерала. Нас обязательно поколотят. Представляешь, какая сенсация будет!» Генералом был начальник генштаба Коча Попович. Но было не до шуток, и мы ушли еще до появления Джиласа на трибуне. На скамейке в парке слушали, как в громкоговорителе после каждой фразы Джиласа делегаты скандировали: «Долой!»

Через день мы все-таки вернулись на съезд. Наше появление было замечено в президиуме. Тито посмотрел в нашу сторону и кивнул головой.

Откуда же взялись эти «пушки и танки»? Оказывается, все иностранные посольства, в том числе и наше, получили ноты югославского МИД, в которых обозначались коридоры для полетов иностранных самолетов на время съезда и говорилось, что в случае их нарушения зенитный огонь будет открываться без предупреждения. Что же касается танков, то на самом деле это были броневики. Они в составе воинской части находились в лесопарке в районе Топчидера.

…Потребовались годы, чтобы погасить конфликт между двумя партиями и странами.

Н. Т. Федоренко[32]

Ночные беседы

(Переговоры о советско-китайском договоре)

Встречи и беседы Сталина и Мао Цзэдуна проходили обычно на подмосковной даче в Кунцеве. Время всегда было ночное. За длинным столом, в самом начале которого сидел Сталин, как правило, располагались члены Политбюро ЦК ВКП(б). Мао Цзэдун занимал место рядом с хозяином, если не считать переводчика, который находился между ними. Китайские товарищи занимали места по соседству со своим лидером.

Стол всегда был сервирован: у каждого места — обеденный прибор, бокалы, рюмки, минеральная вода, несколько бутылок грузинского сухого вина. Водка не подавалась. На столе также стояли блюда с парниковыми овощами и зеленью.

В конце большого стола находился сервировочный столик. Каждый брал себе еду по собственному вкусу. Иногда Сталин вставал из-за стола, подходил к столику и выбирал себе то, что нравилось. Он имел обыкновение рекомендовать некоторые блюда — харчо, борщок, шашлык. Приготовлений было немного, но сделаны с хорошим вкусом. Прислуги в комнате не бывало. Приходила лишь одна официантка, которая приносила какое-либо горячее блюдо, показывала его хозяину и затем относила на сервировочный столик. Вино каждый наливал себе, но пили очень экономно, большинство скорее делало вид, что выпивает. Все, кажется, предпочитали лишь пригубить.

Графин с коньяком, стоявший в центре стола, приводился в движение — шел по кругу, когда подходило время произнести тост в честь Сталина. Эту роль играл Берия, сидевший напротив хозяина. Он ударял ладонью и хрустальным стаканом по столу, чтобы сильным звуком возвестить о наступлении самого торжественного момента. Мгновенно окидывал всех хищным своим взглядом, чтобы убедиться, все ли наполнили свои рюмки коньяком, и, стоя, произносил сокровенный свой спич из нескольких фраз. Предполагалось, что все осушали бокалы.

Сталин обычно отпивал один-два глотка сухого вина из своего хрустального бокала на ножке, смешивая красное и белое из двух бутылок, которые возвышались по его правую руку и которыми пользовался только он один.

Темы собеседований были самые различные. Строгой повестки дня не существовало. Разговор практически происходил между Сталиным и Мао Цзэдуном. Остальные молчали. Однако в ходе непринужденного разговора собеседники обменивались суждениями по военным, политическим, экономическим и идеологическим вопросам. Именно так были согласованы принципиальные положения Договора о дружбе, союзе и взаимной помощи между Советским Союзом и Китайской Народной Республикой. Конкретные переговоры по содержанию статей договора велись также между делегациями — советской во главе с А. И. Микояном и китайской, возглавлявшейся Чжоу Эньлаем. Договор, как известно, был подписан 14 февраля 1950 года министрами иностранных дел СССР и КНР — А. Я. Вышинским и Чжоу Эньлаем. При подписании договора присутствовали Сталин и Мао Цзэдун, а также члены Политбюро ЦК ВКП(б) и ЦК КПК.