Невеста палача (СИ) - Дар Маргарита Вячеславовна - Страница 25

— Деву утопили.

Хозяин реки удивленно воззрился на старого друга, пожал плечами.

— Это шалость конечно, но в том и суть русалочья, здесь мне не за что бранить проказниц.

— Погоди щеки раздувать, — зашипел леший, — дева-то не простая.

— Чего ж в ней не простого-то? — не унимался водяной, хмурясь сильнее.

— А то, что дева Князя!

— Какого такого Князя.

— Темного Князя… — многозначительно зашипел леший, смешно вытянув шею.

— Ох, — булькнул водяной, наконец разобрав о ком речь идет, — Чего ж сразу не сказал-то?!

Речной дух не понаслышке знал Константина. Когда-то чужак, явившийся из другого мира, не погнушался воспользоваться магическими знаниями, укротил пожар, бушевавший в лесу, пожиравший все на своем пути. Хозяин реки благодарил чужеземца не меньше лешего, за благодушие, за помощь. Позволь огню сожрать лес, объедки, павшие от пожара обгорелые деревья, он выбросит в речку, погубит обитателей не только наземных, но и подводных.

Колдун тогда подоспел вовремя, откуда взялся, никто не мог понять, с роду не видывали лесные существа подобной силы в человеке. Пришелец ничего разъяснять не стал, поведал только, что иной мир домом ему приходится, остальное незачем рассказывать.

Допытываться духи не стали, лешему достаточно оказалось того, что Князь «дом» его уберег, да и водяному тоже. Вот только хозяин реки к чужаку помимо неизмеримой благодарности испытывал и благоговейный страх, чувствуя темную сторону мужчины.

Необъяснимые ощущения укрепились в момент, когда пришлось невольно узреть то, что скрывал колдун под покровом уверенной холодности.

В последний раз поблагодарив Константина, леший, водяной распрощались с ним, каждый пошел своей дорогой. Так думал чужеземец.

Продвигаясь вдоль реки, колдун не замечал водяного, державшегося в отдалении, решившего проследить за тем, куда направится пришелец. Тот шел твердой уверенной походкой, пока не набрел на заваленный поперек речки толстый ствол большой осины, повисшей не высоко над водой. Ступив на иссохшее дерево, намереваясь перебраться на другую сторону, Темный Князь не успел сделать и трех шагов, как из воды вынырнула прелестная дева, схватила его за щиколотку тонкими длинными бледными пальцами, попыталась сдернуть с бревна в воду. Попытка увенчалась неудачей, мужчина даже не шелохнулся, напротив, он молниеносно склонился, выбросил вперед руку, схватив нападавшую за шею, выдернул из реки, поднял вверх так, что в воде остался только кончик рыбьего хвоста. Русалка, не ожидавшая такого поворота событий, захрипела, затрепыхалась, влажными перепуганными глазами уставилась на мужчину. Колдун ответил презрительным взглядом, шумно вздохнул, обследовал рыбий хвост, блестевший на солнце серебристой чешуей, прищелкнул языком.

— Что, утопить хотела?

Русалка открыла рот, но вместо слов из горла вырвался жуткий хрип, тело уродливо изогнулось, острые когти впились в руку Константина, царапая кожу, оставляя тонкие кровоточащие ранки. Но колдун речную деву не отпустил, слегка ослабил железную хватку, зашептал заклинание. Казалось, слова Князя хлещут бичуют русалку, заставляя ее тело конвульсивно извиваться, корежиться, скрючиваться. Преодолевая хрипы, из горла существа рвался неистовый крик, но Константин стоял на своем. Окончив наговор, он швырнул деву на берег, удовлетворенно осмотрел проделанный труд. На земле лежала обыкновенная девушка, рыбий хвост исчез, его заменила прекрасная пара ровных длинных человеческих ног.

— Что ты натворил? — завопила дева.

— Это поможет вспомнить, почему нельзя людей топить, — в голосе мужчины слышалась ледяная уверенность.

— Не хочу снова быть человеком, не хочу! — зарыдала русалка.

— По заслугам дается, — бесстрастно выговорил чужеземец, — походи, погуляй с ногами, подумай. Ума наберешься, значит, лет через тридцать-сорок снова вместо ног рыбий хвост обретешь.

Деву прошиб ледяной озноб, холодный пот выступил на лбу, руки затряслись, на глаза навернулись горькие слезы. Рыдая, причитая, она умоляла вернуть ей прежнее обличье, но Князь уже не слышал ее стенаний, уходя прочь, оставляя русалку в одиночестве и отчаянии.

Водяной не вмешивался, признавая правоту колдуна, ждал, пока тот отдалится на большее расстояние. Стоило чужаку скрыться из виду, хозяин реки тут же выбрался на сушу, пришлепал к подопечной, печально поглядел на нее, помотал жабьей головой, отчего свисающий подбородок заходил ходуном. Он понимал горе русалка, но перебить чужеродную магию не мог, попросту не хватало сил справиться с могущественным колдовством.

Подняв на хозяина покрасневшие от слез глаза, девушка взмолилась:

— Владыка, верни, молю, верни мое обличье! Не могу, не хочу снова быть человеком! Не для того к реке шла при жизни людской, не для того холодным водам тело отдала, чтобы снова по земле ступать, мучиться! Верни хвост рыбий, владыка, верни холодное сердце утопленницы!

Водяной не сводил печальных глаз с русалки.

— Я бы и рад, — потускневшим голосом бурчал он, — но силушки не достанет, чары ведьмака нерушимы.

— Что же тогда мне делать? — отчаянно выкрикнула дева.

— Ждать пока выйдет назначенный срок, — хозяин реки вяло пожал плечами.

— Тридцать лет? — ужаснулась русалка.

— Не такой уж это срок долгий, — утешал девушку водяной, — рыбий хвост за грехи тебе пять сотен лет носить нарекалось. Авось дела-то старые с ноженьками поправишь, да в подземные чертоги ранее попадешь, за грехи расквитаешься…

— Невмоготу мне, — застонала дева, — русалочье сердце холодно, людское полно боли… Я не вынесу человеческой жизни, опять топиться пойду…

— Не смей! — закричал хозяин реки. — Глупое создание! Не утопнешь! Сгоришь! Душа сгорит за неповиновение!

Гнев водяного, вспыхнувший внезапно, тут же рассеялся, растворился в воздухе, пересиленный жалостью. Он знал, почему девушки к рекам ходят, почему топятся, смывают людские мучения. Чаще, конечно, из-за неразделенной любви, рвущей сердце на части. Ему бы нагнать Темного Князя, взмолиться за русалку, просить, требовать нарушить чары, но нет. И дело то не в гордыне, а в праведном гневе чужака. Дева его утопить попыталась, он ей по заслугам отплатил, наказал.

— О, владыка, не отринься от меня, а еже ли и так, значит убей, — причитала русалка, мотая головой, расцарапывая в кровь кожу на ногах.

— Убить не сложно, — удрученно проговорил водяной, — да много ли проку тебе от смерти будет?

— Все одно, — рыдала та, — не будет мне житья в человечьей шкуре! Убей! Убей!

— Полно! Будь, по-твоему. Но послушай. Грех ты свой не отслужила по сроку, от сего следует не простым путем хаживать. Дух твой в подземные чертоги назначен, отправляйся сразу к темным вратам, жди там наказа. Чем смогу, подсоблю, но дальнейшей судьбы твоей ведать мне не дано.

Русалка, согласная на любые условия, кивнула, утерла слезы, размазав по щекам кровь, в которую были испачканы ее руки, от разодранных ран на ногах.

В последний раз, взглянув на подопечную, водяной плотно сжал большой жабий рот, склонился, провел растопыренной перепончатой ладонью по волосам девушки, сконцентрировался, а затем, выпрямившись, резко хлопнул в ладоши над ее головой. В тот же миг, дева побелела, приобрела прозрачность, и через мгновение рассеялась, превратившись в пену, которая легла на речную гладь, поплыла по течению. Хозяин реки глядел вслед удаляющимся сгусткам белых пузырьков, понимая желание девы, отдаться объятиям смерти. Облик русалочий приобретал кто? Утопленницы, да младенцы не крещенные, посмертно. Таковым срок наказания сразу приписывается за грехи свои и родительские. Мучатся после от неполноценности да угрызений совести, ждут, пока срок выйдет, чтобы пуститься в новый путь, переродиться, начать новую жизнь, забыв старые горести. Многие смиряются с наказанием, добросовестно грех отрабатывают, некоторым нравится жизнь русалочья, они так и остаются служить водяному, а бывают и такие, что любят попроказничать. Шалят негодницы часто, тоску речную разгоняют. Но беда в ином кроется. Девы, обращенные русалками, питают к роду человеческому лютую ненависть, помня, какую неистовую боль пережили в прошлом. А уж если от любовной тоски руки на себя наложила, пуще других беснуются.