Дикие розы (СИ) - "duchesse Durand" - Страница 85

— Пришли, — внезапно сказал Эдмон, останавливаясь напротив темной высокой двери, которая, по-видимому, была черным ходом. Оглядевшись по сторонам и увидев, что опасности нет, он оставил Иду в тени стены, а сам поднялся по лестнице и постучал в дверь набалдашником трости. Долго ждать не пришлось. Дверь тут же открылась и оттуда, вместе с музыкой и весельем выглянула женщина лет сорока, сильно состарившаяся из-за выпивки и дешевой косметики.

— Мне нужна Алин Ферье, — коротко произнес Дюран, быстро оглядывая женщину с головы до ног.

— Вам… — начала, было, женщина слащавым тоном, оглядывая его как потенциального покупателя, но Эдмон холодно прервал её:

— Мне поговорить.

— На разговорах денег не сделаешь, — заявила женщина, тут же потеряв все свое прежнее кокетство.

— Достаточно? — спросил Дюран, достав из кармана несколько заранее приготовленных новеньких банкнот. Глаза женщины загорелись живым алчным огоньком, и она попыталась тут же схватить заветные бумажки, но Эдмон быстро убрал руку, проговорив, — Сначала позовите Алин.

Женщина кивнула и закрыла дверь. Эдмон оглянулся на Иду. Она стояла в молчаливом ожидании, но он видел, что это место, эти люди неприятны и противны ей.

Дверь снова открылась и на площадку выскользнула девушка в салатовом платье, украшенном кружевами и бантами. Её личико, с совсем детскими чертами лица, которые не могла исправить даже яркая краска, было больным и измученным. За подол ее роскошного платья цеплялось серое существо со спутанными волосами и перепачканным лицом. Если бы Ида не знала, что это девочка, то, пожалуй, не сразу бы определила пол ребенка.

— О, пришёл, — произнесла девушка высоким голоском, в котором так некстати пробивалась грубая хрипотца.

— Для начала — добрый вечер, мадемуазель Ферье, — излишне, почти издевательски, вежливо сказал Эдмон и, кивнув на ребенка, которого Алин старательно старалась спрятать за свою спину, добавил, — Я хотел начать разговор с другого, но, как я понимаю, вот это существо — Эдма.

— По твоему, я позволила бы ещё какому-то ребенку цепляться за мои юбки?

Эдмон взглянул на Алин, а затем, осторожно взяв продолжавшуюся жаться к матери девочку за плечо вытащил ее на свет. Малышка испуганно смотрела на незнакомого ей мужчину, даже не подозревая, что это был её отец, которого она видела впервые в жизни. Несколько мгновений он смотрел в лицо девочки, обрамленное темными кудрями, а затем, переведя взгляд на Алин, мрачно произнёс:

— И через сколько лет ты хотела приобщить её к своему роду занятий? Лет через восемь-девять?

— Ей четыре года! — грубо ответила Алин.

— Да, я умею считать, — тем же тоном отозвался Эдмон, отпуская перепуганную девочку, которая тут же рванулась к матери. — Меня больше интересует другое. На что идут мои деньги, если она выглядит хуже, чем дитя нищих?

Алин оставила вопрос без ответа, лишь опустив глаза, и Эдмон, поджав губы и гордо вскинув голову, процедил сквозь зубы:

— Не скажу, что не предполагал такого.

— Эдмон… — Алин вздёрнула руки к груди и бросилась вперёд, видимо, пытаясь оправдаться, но Эдмон отступил на несколько шагов, словно не желая, что бы эта женщина прикасалась к нему.

— Нет-нет, господин Дюран, герцог Дюран, господин герцог, — насмешливо произнёс он, продолжая держать руки так, что бы в любой момент можно было остановить новые посягательства Алин. — Ваша светлость, если угодно, но никак не по имени.

Алин презрительно скривилась, но всё же, хоть и нарочито почтительно, продолжила:

— Что ж, ваша светлость, если вам так угодно, раз уж тебя так волнует судьба Эдмы, то ты можешь признать её и забрать к себе.

— И лишить тебя дополнительного источника заработка? — криво усмехнулся Дюран.

— Я может быть плохая, но всё же мать, — девушка гордо вздёрнула голову, оскорблённая подобным заявлением. — И если ты получил моё письмо, то ты знаешь, что я больна. Когда я умру, с Эдмой здесь не будут церемониться.

Эдмон нахмурился и, после некоторого молчания, заговорил:

— Я могу лишь, в который раз, предложить тебе забрать её отсюда и отправить учиться. Признавать её своей я не собираюсь и не хочу, и я много раз говорил почему. Если тебя подобное предложение по-прежнему не устраивает, то мне остаётся лишь раскланяться и пожелать удачи.

— Ты хочешь для своей дочери такой же жизни, какой живу я? — почти закричала Алин, сжимая кулаки. — Посмотри на меня, посмотри, до чего ты меня довел! Ты сломал мне жизнь!

— Благодарю, я даже не старался, — усмехнулся Эдмон.

— Вы сами себя довели, мадемуазель Ферье, — этот холодный голос принадлежал Иде, которая до этого безучастно стояла в стороне. — Вы — жертва собственных иллюзий, желаний и алчности. Вы хотели друг друга использовать, и преуспел в этом тот, у кого было больше опыта.

Алин с ног до головы оглядела незнакомку, которая так нагло бросалась подобными оскорблениями и, обратившись к Эдмону, спросила:

— Твоя очередная любовница? Специально привел её посмотреть на меня? Чтобы показать, что ее ждет в будущем?

— Я пришла сама, — холодно ответила Ида, и Эдмон лишь развел руками, подтверждая её слова. — Чтобы понять, как избежать такого же будущего, как ваше.

— Нашёл такую же спесивую гордячку, под стать себе? — язвительно улыбнулась Ферье, обращаясь к Эдмону.

— Я нашел то, что искал, — холодно ответил он и, мельком взглянув на часы, добавил, — а теперь, как бы не приятна мне была твоя компания, я вынужден проститься. Поэтому если ты всё же решила принять моё предложение, то советую сказать об этом сейчас.

Алин лишь отрицательно качнула головой, погладив по спутанным волосам прижимавшуюся к её ногам малышку. Дюран вздохнул, кивнул каким-то своим мыслям и, достав из кармана плаща несколько сложенных пополам банкнот, отдал их Алин со словами:

— Это отдашь своей хозяйке. Я обещал ей за разговор с тобой.

Помедлив ещё немного, глядя на Эдму, которая смотрела на него во все глаза, он извлек из внутреннего кармана бумажник, вытащил оттуда ещё несколько купюр и тоже вручил их Алин.

— И, Бога ради, купи что-нибудь ребенку, — это было последнее, что слышала Алин Ферье от герцога Дюрана.

***

Парижская опера на Рю Лё Пелетьё представляла собой внушительное здание песочного цвета в стиле позднего ампира. Фасад был украшен декоративными колоннами со статуями муз наверху. Сейчас, в вечерних парижских сумерках огромные окна сияли золотым светом, освещаю улицу и беспрерывно подъезжавшие экипажи, из которых неторопливо вываливалось приехавшее в театр столичное общество, шелестящие шелком и блестящее драгоценностями.

Эдмон, как всегда, не дожидаясь, когда кучер откроет дверцу кареты, быстро выпрыгнул на мостовую и подал руку Иде. Виконтесса Воле быстрым взглядом окинула представшее перед ней великолепие, отмечая про себя, что ничуть не скучала по нему. Дюран тем временем уже раскланивался с какими-то своими великосветскими знакомыми.

— У этих людей столько гордости, словно все они потомки королей, — негромко сказал он, с улыбкой кивая какому-то внушительных размеров господину. — Почти вся французская родовая знать полегла во время революции.

— Тебя это так огорчает? — Ида легко сбросила с плеч накидку на руки подошедшему лакею и снова взяла Эдмона под руку.

— Конечно, — Дюран снова кому-то поклонился. — Аристократия — это прежде всего право рождения, принадлежность к старинному роду.

— Я не могу похвастаться таким родством, — Ида почти равнодушно оглядела озаренный свечами и блеском стекла, хрусталя и драгоценностей холл, позолота которого, казалось, скоро начнет таять от такого обилия огней и бликов. — Мы были в родстве только с де Колиньи и то самым отдаленным образом.

— Какое это имеет значение, если ты можешь случайно упомянуть об этом в разговоре? — усмехнулся Дюран.

Путь к ложе, которую уже не один десяток лет почетно занимало семейство Дюран, преграждало постоянно волновавшееся людское море. По мере продвижения сквозь него Ида имела честь быть представленной более, чем десяти потомкам известных родов и несметному количеству новых аристократов. Все они, все без исключения, повторяли одну и туже фразу «надеюсь, в скором времени мы увидимся вновь, рады были знакомству», кланялись и уходили, хотя по выражению их лиц не трудно было понять, что они не то что не жаждут новой встречи, но и наверное сделают всё возможное, чтобы её предотвратить. Добравшись, наконец, до ложи и скользнув за бархатную занавесь, Ида устало опустилась в кресло в глубине, там, где она была надёжно скрыта от ненужных глаз.