Дикие розы (СИ) - "duchesse Durand" - Страница 84

Дав последние указания Люси, которая была освобождена и могла идти спать, средняя виконтесса Воле вышла из номера и пересекла просторный холл гостиницы. Многие из постояльцев тоже надели вечерние туалеты и теперь спешили к выходу, намереваясь окунуться в вечернюю жизнь Парижа, благо, он предоставлял развлечения на любой, как самый хороший, так и самый дурной, вкус.

Дюран, как этого и следовало ожидать, приехал раньше и его карета, запряженная двойкой великолепных серых лошадей, уже стояла около входа. Сам он спокойно прохаживался рядом, одетый в легкий черный плащ с неизменной пелериной и поблескивая кипенно белыми перчатками, манжетами и воротничком рубашки.

— Тебя здесь может кто-нибудь увидеть, — недовольно бросила Ида вместо приветствия. Она хотела сделать вид, что все еще сердиться.

— Мне все равно, — со своей обычной обезоруживающей улыбкой бросил Эдмон.

— Даже если это будет моя сестра? — поинтересовалась виконтесса Воле, опираясь на руку Дюрана и забираясь в карету.

— Я знаком с планировкой подобных отелей и могу с уверенностью сказать, что окна комнат, которые занимает твоя несравненная младшая сестра, выходят на переулок, моя дорожавшая виконтесса Воле, — с ироничной усмешкой сказал Дюран, усаживаясь следом, и, обращаясь к кучеру, добавил, — Монмартр, и побыстрее.

— Монмартр? — переспросила Ида, поднимая тонкие брови. Монмартр был известен чуть ли не на всю Францию, как квартал красных фонарей и проституток, как самых дорогих, так и самых дешевых, а так же как район уличных поэтов, музыкантов, художников и прочих талантов, чаще всего низкопробных. Женщине из приличного общества там было нечего делать, но Иду всегда особенно тянуло в те места, в которых она не должна была появляться.

— Мне нужно встретиться там с одним человеком, — уклончиво ответил Эдмон. Во взгляде Иды скользнуло недоверие, и появилась легкая настороженность.

— Её зовут Алин Ферье, — начал он после нескольких секунд молчания. — Она была моей любовницей.

Последние слова, сказанные с обычной легкостью, на самом деле дались ему нелегко.

— У нас есть время. Я жду продолжение истории.

— Это было лет пять назад и, пожалуй, эта история одна из немногих, которые я не люблю вспоминать, — продолжил Дюран, беря себя в руки, и спокойно глядя на Иду. — Я познакомился с ней в небольшом городке близ Тулона. Мне было двадцать, а ей только-только исполнилось шестнадцать. Её отец, мелкий торговец, разбогатевший на торговле китайским шелком и фарфором, совершенно справедливо, был настроен категорически против нашего общения. Но девочка была безнадежно в меня влюблена, а ты, наверное, знаешь, как любят влюбленные девушки в шестнадцать лет восставать против воли своих родителей. Поскольку для меня не было ничего святого, я, без особых усилий, уговорил её бросить всё и сбежать со мной в Париж. Конечно же, её сразу хватились, конечно же, поняли, что сбежала она со мной, конечно же, знали, что я не женюсь на ней, и, конечно же, стали нас искать. И, к сожалению, не нашли. Впрочем, девушку я недооценил. Я пообещал ей, что привезу в Париж, она же желала, что бы я женился на ней. Её не устраивало то, что я не давал ей ложных обещаний, меня не устраивало то, что она, как и многие до неё и после, желала легко получаемого богатства. Я бросил её сразу, как мы приехали в Париж. Бросил в прямом смысле этого слова. Оставил её на площади ждать меня и не вернулся. Впрочем, она довольно быстро нашла меня, что было не трудно, и начала требовать, шантажировать и, наконец, плакать. Конечно же, она ничего не добилась. О том, что бы вернуться домой не могло быть и речи. Её семья отказалась принять ее, когда оказалось, что она беременна. Поэтому ей оставалась только одна дорога — туда, куда мы едем. Тебя устраивает такая степень откровенности?

— Вполне, — спокойно ответила Ида, внутренне передергиваясь. Несколько секунд она молчала, думая о том, какое чувство она испытывает от осознания того, что Эдмон не скрыл от неё подробностей этой истории. Один главных принципов её возлюбленного — никогда не лгать своим женщинам — по-прежнему вызывал у неё весьма противоречивые чувства. Наконец, собравшись с мыслями, виконтесса Воле задала вопрос, весьма её волновавший:

— А что случилось с ребенком?

— Живет с матерью, — ответил Эдмон, как-то странно поморщившись. — Я хотел забрать её и отдать в какой-нибудь пансион, чтобы она воспитывалась не в публичном доме, но Алин согласна на нечто подобное только при условии, что я признаю девочку своей и дам ей фамилию Дюран. У меня подобного желания нет, поэтому мне остается только давать ей денег и думать, что она тратит их на ребенка. Последний раз, когда я её видел, она ещё не умела говорить — Алин, по каким-то причинам, не желала мне показывать мою же дочь. Впрочем, раньше мне было совершенно не до этого, а теперь…

Он запнулся, не договорив. Мог ли он сейчас сказать, что потерял всякую надежду создать свою собственную семью и теперь близок к тому, что бы действительно назвать эту девочку своей дочерью? Мог ли он говорить об этом женщине, которую любил? Ида молча смотрела него, словно ожидая продолжения. В полумраке кареты её глаза стали тёмно-синим, а зрачки распахнулись, и её взгляд от этого стал сожалеющим и печальным.

— Можешь не волноваться, я не поступлю с тобой так же хотя бы потому, что не получу от этого морального удовлетворения, — Эдмон попытался улыбнуться и, заметив вопросительный взгляд виконтессы Воле, продолжил, — Ты в меня не влюблена, не пытаешься сделать вид, что влюблена, не требуешь заведомо ложных клятв и даже не веришь в меня, как в человека, что, в общем-то, правильно. Я мечтал о такой женщине не для того, чтобы отказаться от неё.

— Да, бессмысленно причинять человеку боль, когда он её не чувствует, — печально усмехнулась Ида. Эдмон еле заметно кивнул и, стукнув костяшками пальцев по стенке кареты, скомандовал кучеру:

— Останови здесь.

Виконтесса Воле осторожно, отклонившись назад, бросила взгляд в окно. Там, сверкая огнями, простирался Монмартр. Они были ближе к той его части, что примыкала к площади Пигаль. Шумные подвыпившие, да и трезвые компании молодых, и не очень, людей слонялись взад вперед, свистом и громкими возгласами окликая проходящих девиц, которые кокетливо смеялись и что-то кричали им в ответ. Это была запретная жизнь, сладкая и манящая. Ида прекрасно знала, кто эти смеющиеся, вызывающе одетые девушки. Но, не смотря на то, что она в какой-то степени принадлежала к их числу сострадания или жалости в душе не появлялось. Напротив, возникало лишь отвращение.

— Тебе лучше остаться здесь, — негромко сказал Дюран, распахивая дверцу кареты, не дожидаясь, пока это сделает медлительный кучер.

— Нет, я пойду с тобой, — Ида сказала это спокойно и твердо, тоном, который не терпел раздражений. Эдмон удивленно поднял одну бровь и, как-то странно качнув головой, вышел из кареты и протянул своей спутнице руку.

Ступив на мостовую, средняя виконтесса Воле ощутила ещё большее отвращение, приблизившись к тому, с чем раньше ее разделяли стенки кареты. Всё вокруг было пропитано пороком, бедностью, грязью и дешевой роскошью — самое отвратительное сочетание, которое только можно было представить. Сразу же попав в этот водоворот из смеющихся, праздношатающихся людей Ида чуть было не потеряла понимание того, где она находится и в какую сторону ей нужно идти. К счастью, герцог Дюран, который медленно, но уверенно шёл вперед, крепко держал её под локоть, словно даже на секунду боялся отпустить. Уже после первых шагов он заметил, как шедшие навстречу мужчины бросали восхищенные взгляды на Иду, и, пройдя мимо, оборачивались вслед.

Наконец, выбравшись из толпы, которая обоих раздражала, они свернули в какой-то тёмный и сырой переулок, куда менее оживленный. Окна нижних этажей светились ярким, но чем выше, тем более тусклым становился свет. У дверей, из-за которых иногда слышались крики, смех и музыка, стояли девушки в откровенных платьях, которые в полумраке казались почти роскошными. На них сияли разноцветными бликами камней украшения, хотя Ида и определила с первого взгляда, что это было лишь дешевое стекло. Возле одной такой дверей, рядом с девицей в бледно-розовом, стояли два молодых человека. Один, видимо тот, что был посмелее друга, выразительно подняв брови, кивнул в сторону дома. В ответ на это Дюран с силой сжал локоть Иды и притянул её к себе так близко, как только мог, метнув при этом на молодых людей такой леденящий душу взгляд, что смельчак судорожно сглотнул и отступи к стене.