Дикие розы (СИ) - "duchesse Durand" - Страница 76

— Прошу вас, мадемуазель Воле, — с поклоном произнес мужчина, кивая помощнику, который подал ему два ключа. — Я надеюсь, вы останетесь довольны. Вас проводят в ваши комнаты и отнесут ваш багаж.

Ида сдержанно кивнула и уже хотела идти, но мужчина снова заговорил, неприятно растягивая слова, словно говорил с маленьким ребенком:

— Если на ваше имя придет почта, вас сразу оповестят.

Ида снова сдержанно кивнула и мужчина, так же не спеша, подозвал молодого человека, который должен был проводить сестер в их комнаты. Среднюю виконтессу Воле раздражала эта медлительность. Она уже успела привыкнуть к роскоши и ей, в отличие от Моник и Люси, надоело рассматривать блестящий хрусталем и позолотой холл.

Комнаты, располагавшиеся на втором этаже, были просторными, светлыми и невероятно роскошными. Оглядев это великолепие, в котором ей в ближайшее время предстояло жить, Ида подумала, что завтра, немного отдохнув с дороги, навестит своих братьев, которые остановились в гостинице попроще в нескольких кварталах отсюда. У неё как раз будет повод прогуляться утром, хотя Моник, наверное, непременно увяжется за ней. Но это будет даже не плохо — в этом случае она сможет оставить её на попечение Клода и Жерома, а сама сможет, под предлогом неотложных дел, встреться с герцогом Дюраном. Его общество, несмотря ни на что, ей было приятнее, чем общество Моник, для разговоров с которой у неё не было даже тем, кроме разве что саркастичных замечаний, на которых, собственно, и строился каждый их диалог. Кроме того младшая Воле, и это изрядно раздражало Иду, вела себя так, словно приехала сюда не из пригорода, а из глубокой провинции. Когда младшая сестра была рядом, все старания Иды выглядеть так, как выглядят люди привыкшие к роскоши, были напрасны. Ида не могла даже представить, как появится с сестрой на самих скачках.

***

Алый отблеск заката озарял полутемную комнату. Эдмон тоскливо оглядел гостиную, которая была выполнена в бордовых тонах и в этом кровавом огне казалась ещё более тёмной. Ему было холодно в этом доме. Каждый сантиметр здесь был пропитан ядом неприятных воспоминаний, болью и безумием. Этот дом был тем местом, где прошло его раннее детство, от которого не осталось иных воспоминаний, кроме как вечно пьяный, почти сошедший с ума отец. И, в конце концов, именно в этом доме он начал становиться тем, кем стал в итоге.

Дюран подошел к окну и посмотрел на улицу и стоявшие по соседству особняки. Вот мир, частью которого он был и частью которого он себя ощущал. Красивый, блестящий сверкающий мир, в котором значение имели лишь знатность и богатство. И было закономерно, что она желала быть частью этого мира, родившись для него. Впрочем, о своей возлюбленной он старался думать как можно меньше. Не потому, что надеялся избавиться от любви за отсутствием мысли о предмете — он не хотел этого и считал более, чем не благодарным — а более для своего успокоения, потому как мысли об Иде непременно будили в нём непривычное чувство вины.

Дверь гостиной с шумом отворилась, и Эдмон недовольно повернул голову: это отвлекло его от плавного течения мыслей. Быстрым шагом комнату пересек дворецкий, державший в руках несколько конвертов.

— Пока вас не было, господин Дюран, вам пришло несколько писем, — с поклоном сообщил он. Эдмон, продолжая зло сверлить слугу взглядом, взял у него из рук письма и холодно осведомился:

— Что-то еще?

— Нет, господин Дюран, — ответил дворецкий, снова поклонившись, и выпрямившись, как палка, замер на месте.

— В таком случае, исчезните с глаз моих, — издевательски улыбнулся Эдмон и добавил. — Желательно навсегда.

— Слушаюсь, — дворецкий снова поклонился и медленно развернувшись, пошел к дверям. Эдмон стоял, не двигаясь до тех пор, пока створки дверей не сомкнулись и он снова не остался один. В этот момент маска, всегда сковывавшая его лицо, упала и, издав непонятный хрипящий вопль, Дюран одним движением руки смахнул со столика на пол стеклянный графин. Хрупкое изделие разлетелось на тысячи мелких осколков. Некоторое время Эдмон молча и непонимающе смотрел на то, что когда-то было красивым украшением интерьера, словно ужасался того, что сделал. Он даже не мог назвать причину, побудившую его на это, но впервые в жизни он задумался о том, что он поступал с окружавшими так же, как с этим графином, и ничуть не задумывался о том, что они чувствовали. И, что ужасало его куда больше, ему было совершенно всё равно, что чувствовали эти люди, он рассматривал это как естественный порядок вещей. Осколки красиво блестели в лучах заходящего солнца, и казалось, что на них застыли капельки крови.

Усевшись в кресло и вооружившись ножом для бумаги, он распечатал первый конверт. Это было письмо от Клода, как всегда мало содержательное, с приглашением пообедать завтра с ним, его братом, Идой и Моник. Эдмон быстро написал такой же пространный ответ, в котором выразил согласие и, запечатав конверт, отложил его на край стола, чтобы потом передать слуге.

Второе письмо было от Иды. Оно было сухим и сдержанным. Виконтесса говорила лишь о том, что удачно добралась и с ней всё в порядке. Эдмон перечитал это письмо несколько раз, представляя, как Ида выводила каждую букву, как складывала листок и запечатывала конверт — больше ничего не оставалось, так как ответа не требовалось.

Третье, последнее письмо, насторожило Дюрана. Распечатав конверт, он быстро пробежал глазами послание, написанное мелкими сжатыми буквами и занимавшее весь лист. По мере того, как он приближался к концу письма, его губы все больше искривлялись в неприязненной волне, глаза всё больше и явственнее выражали отвращение. Терпеливо дочитав письмо до конца, он с ожесточением смял его и швырнул в тлеющий камин. Комок бумаги медленно таял на горячих углях, а герцог Дюран молча наблюдал за этим, подперев подбородок кулаком.

Комментарий к Глава 26

Не совсем то, что хотела, но и не так уж плохо

========== Глава 27 ==========

Утром следующего дня Эдмон, чуть свет, явился на ипподром Лоншан, который находился за городской чертой. Именно там через несколько дней ему предстояло выступать перед многотысячной толпой парижан и провинциалов, приехавших ради столь грандиозного зрелища в столицу. Но сегодня нужно было проверить Агата, так как прошлым вечером ему сообщили, что конь ведет себя крайне не спокойно и отказывается принимать пищу.

Прибыв на ипподром, Дюран первым делом отправился на конюшню в сопровождении целого почётного караула, во главе которого стоял сам инспектор ипподрома, человек, весьма далекий от лошадей. Уже с порога конюшни глазам герцога предстала довольно необычная картина: Агат, всегда спокойный, с визгом и храпом бегал по просторному деннику, разбрасывая копытами постеленную на полу солому и вставая на дыбы. Возле денника стояли несколько конюхов, которые озабоченно переговаривались и оглядывались на других лошадей, которые испуганно жались к стенам, глядя большими умными глазами на рассерженного собрата.

— Он сам не свой, — продолжал свои причитания инспектор, семеня за Эдмоном, который уверенно направлялся к деннику своего коня. — Ваш распрекрасный конь покалечил уже двоих моих конюхов, и никто не может его успокоить.

Завидев хозяина, Агат заржал и заметался из стороны в сторону ещё сильнее.

— Меня больше интересует, что вы сделали, чтобы так его напугать и рассердить, — мрачно ответил Дюран и, обратившись к одному из стоявших возле конюхов, скомандовал, — Выпусти его.

— Господь всемогущий, что вы задумали? — почти взвизгнул директор ипподрома, и его многочисленная свита отозвалась гулким шепотом, который звучал словно эхо.

— Если боитесь, то можете отойти, — бросил через плечо Эдмон и кивнул конюху, который быстро отворив дверь денника, проворно отскочил в сторону. Но первым в открывшийся проход выскользнуло маленькое, коричневато-рыжее, животное на коротких лапках, с круглыми ушами и белым брюшком. Прошмыгнув мимо удивленного директора и его свиты, зверек скрылся где-то под стеной. Агат же, напротив, метнулся к дальнему углу и всё ещё обеспокоенно храпел, когда Эдмон подошёл к нему и осторожно погладил по лбу, прижимая голову верного коня к своему плечу.