Дикие розы (СИ) - "duchesse Durand" - Страница 188

— А то, как внезапно она поправила свое положение? — отозвалась мадам Бонн. — Теперь я не сомневаюсь, что в этом не было заслуги её родственников. Знаете, я знакома с одним из её кредиторов, Бертраном, очень приятный молодой человек. Я сегодня же напишу ему и обо всем расспрошу. Наверняка он что-то знает.

— Но что же делать мне? — произнесла Моник, словно напоминая о своем существовании. Обе собеседницы замолчали, переводя взгляд на нее. Братья Алюэт, решившие со смирением дождаться окончания разговора и теперь негромко разговаривавшие в стороне, на мгновение замолчали и прислушались.

— Я понимаю ваше отчаянье, дорогая, — наконец ответила мадам Бонн. — Она обманывала не только нас всех, но и вас, свою сестру и более того, она продолжает это делать даже теперь. Предоставьте все нам, милая, и не тревожьтесь — о вас никто и никогда не подумает ничего дурного.

— Что-то подобное должно было произойти, — важно кивнула Катрин. — Её расчётливость и эти бесстыдные заигрывания с мужчинами не оставляли сомнений. Я более чем уверена, что она до конца осознавала всю аморальность своего поступка.

— Самое ужасное, что это бросает тень на всех нас, — сокрушенно произнесла Моник, опуская голову и сцепляя руки на животе. Сейчас она была горда собой как никогда. Убедить мадам Бонн и Катрин Алюэт оказалось даже проще, чем она предполагала, так что теперь оставалось доиграть до конца роль обеспокоенной сестры, разрывающейся между семейным долгом и совестью.

— Я всегда говорила, что ваша семья непоправимо испорчена, — с не менее печальным видом отозвалась мадам Бонн. — Слава Богу, мадемуазель Воле, что вы смогли остаться скромной и добродетельной в таком окружении, как ваши сестры и кузены. Я уж не говорю о наследственности.

— И все же Ида пошла дальше остальных, — вставила Катрин, скрещивая руки на груди. — Такую безнравственность нельзя оставлять безнаказанной.

— Я не могу допустить, что бы общество обсуждало это! — воскликнула Моник, совершенно искренне изображая обеспокоенность. Уже завтра её откровение разлетится по всем Марнским гостиным и станет самой обсуждаемой новостью за последние несколько лет.

— Вы любите и защищаете свою сестру, не смотря на то, что она предпочла жизнь в разврате доброму имени? — с долей умиления поинтересовалась мадам Бонн, но Моник отрицательно качнула головой.

— Вы же понимаете, что никому не нравится то, когда его тайны выносят суд общества, — ответила она. — Ида никогда не простит мне этого.

— Никто не позволит ей поступить с вами дурно, — успокаивающе заверила Катрин. Младшая Воле глубоко вздохнула, всем своим видом изображая обреченность:

— И все же мне не хотелось бы, чтобы мое имя было названо.

— Пожалуй, для вашего блага и в самом деле стоит сохранить ваше инкогнито, — неохотно согласилась мадам Бонн. — По крайней мере, первое время. В любом случае, дорогая, вы поступили правильно. Подобные вещи не должны замалчиваться. Чем больше будет публичных осуждений, тем большее количество девушек подумает, прежде чем ступать на подобный путь.

Младшей Воле, впрочем, одобрение не требовалось: она и так свято верила в свою правоту. Ида должна была ответить за все, что совершила. Ведь если бы ни она, не ее жажда денег, то она, Моник, не совершила бы никакого убийства, и герцог Дюран принадлежал бы ей. Теперь же, когда план был приведен в исполнение, Моник, вернее той её части, которая желала отмщения, предстояло надолго уйти в тень. Все, а в особенности Ида, должны были видеть в ней добрую младшую сестру и ни в коем случае не должны были сомневаться в её искренности.

***

Ничто не предвещало грома среди ясного неба, но по пятницам, а двадцать первое июля было пятницей, в Вилье-сен-Дени случалось всякое. Клод, уже привычно облачившись в черный костюм и, прихватив трость, с которой он почти не расставался в последнее время, хоть и не питал любви к этой детали образа, направился в город. Во внутреннем кармане его сюртука лежало письмо, адресованное Эдмону, которое, по воле судьбы, должно было остаться неотправленным.

С первого же шага по главной улице Клод понял, что произошло что-то, что затмило собой все предыдущие события и это что-то касалось его, так как все разговоры стихли, стоило только ему появиться. Стараясь выглядеть непринужденно и даже в какой-то степени беспечно, Клод, помахивая тростью, направился в сторону почтового отделения. Не смотря на то, что день был очень жарким, он чувствовал, как его пальцы холодеют, и озноб медленно перебирается на тело. Он мог предположить только одну причину столь пристального внимания к себе: каким-то образом история смерти его брата получила огласку. Да, он желал этого до сих пор, но желал, предполагая, что огласка будет исходить от него или представителей властей. В данном же случае источник слуха был неизвестен, так как в молчании Иды Клод был совершенно уверен.

— А, Лезьё, вы все еще здесь, — этот оклик заставил Клода замереть на месте и медленно обернуться. С другой стороны улицы к нему шел шагом победителя мрачно улыбавшийся Жоффрей Шенье. Рядом с ним шел неизвестный Клоду темноволосый мужчина, в котором издалека было видно подлеца с замашками авантюриста. Чуть позади, на расстоянии нескольких шагов, шла Жозефина, Катрин и мадам Бонн. Жозефина явно пребывала в смятении и глядела на Клода умоляющим взглядом, словно просила у него прощения. Катрин и мадам Бонн самодовольно ухмылялись, что не оставляло сомнений относительно их роли в данной истории.

— Я, признаться, удивлен, что вы не сбежали отсюда вслед за вашим другом, — произнес Жоффрей, останавливаясь в нескольких шагах от Клода, который сначала оглядел с ног до головы его, а затем и стоявшего рядом человека.

— Моя фамилия Бертран, — представился мужчина с вежливой улыбкой, которая вызывала желание ударить его по лицу. — Я имел счастье некоторое время быть другом герцога Дюрана, так же кредитором вашего дяди, а затем и вашей сестры.

Клод коротко кивнул в ответ и, повернувшись к Жоффрею и, копируя его насмешливый тон, спросил:

— А я, признаться, не понимаю, от чего должен бежать.

— Ну что вы, не делайте вид, что ничего не знаете. Вся округа знает, а вы нет, хотя, замечу, речь идет о вашей кузине, — притворно улыбнулся Бертран и Клод крепче сжал трость, борясь с желанием ударить наглеца.

— У меня их три, — как можно спокойнее отозвался он, замечая, что внимание всей улицы приковано к ним. Жоффрей тоже улыбнулся, почти так же отвратительно как Бертран, и ответил:

— Речь об Иде, разумеется.

Клод почувствовал, как его сердце упало вниз. Он был готов дать отпор, если речь пойдет о Моник и смерти его брата, но Шенье и его спутник явно имели в виду что-то, о чем Клод не имел ни малейшего понятия. А Шенье, никем не прерываемый, продолжал:

— Такой позор. Тень на репутацию всей семьи. И вашу в том числе, ведь вы имели несчастье называть себя другом…

— Мне жаль прерывать вашу речь, вы её, несомненно, готовили заранее, но я не понимаю, о чем вы говорите, — перебил его Клод.

— Господин Шенье говорит о том, о чем говорит весь город, — мягко вмешался в разговор Бертран. — О вашей кузине и нашем общем друге, а так же о факте их связи.

Воцарилась гробовая тишина. Клод молча переводил взгляд с Бертрана на Жоффрея Шенье, сосредоточенно сведя брови к переносице, и медленно осознавая услышанное. Понять это иначе было невозможно. Вне всяких сомнений, Иду сочли той самой женщиной, поисками которой было занято все Вилье-сен-Дени последнюю неделю и теперь обвиняли в том, Клод даже содрогнулся от этой мысли, что она была любовницей Эдмона. Большего абсурда он не мог представить, потому что прекрасно знал, как Ида относилась к его другу, и как Эдмон относился к его кузине. Или думал, что знал, как тут же услужливо подсказал внутренний голос.

— Вы что же, в самом деле ничего не знали? — негромко проговорил Жоффрей, удивленно приподнимая брови и отступая назад.

— Жоффрей, ради всего святого, оставьте его в покое! — воскликнула Жозефина, решительно бросаясь вперед и хватая Шенье за локоть. — У него недавно умер брат, а вы донимаете его городскими сплетнями.