Дикие розы (СИ) - "duchesse Durand" - Страница 172

Кабинет на «Вилле Роз» был погружен в обычные для него полумрак и тишину. Клод молча сидел на стуле, опершись локтем на широкий письменный стол и постукивая пальцами по столешнице. Сама хозяйка кабинета стояла возле окна, скрестив на груди руки, и задумчиво глядела в сторону Клода, но таким взглядом, словно вовсе не видела его. Да, взгляд до ужаса напоминал взгляд загнанной лошади, а отстраненная и несколько холодная манера держаться явно была позаимствована у Дюрана, но виконтесса Воле отчаянно желала верить в то, что это все тот же Клод. Он выглядел старше, в лице появилась какая-то принципиальная острота и Ида подумала, что никогда не обращала внимания на то, что у её брата столь тонкие черты. Извечный прямой пробор теперь придавал ему почти неуловимое сходство с суровым прокурором, которого Ида не без содрогания вспоминала уже не один месяц.

— Я не могу перестать думать об этом, — наконец произнес Лезьё, опуская голову на руку. Пожалуй, единственным, что осталось от прежнего Клода, были его манеры и привычки.

— Я пытаюсь убедить себя, что Жером лишь отправился в очередное путешествие, — тихо ответила Ида, нервно усмехаясь. — Просто не в долину Луары, а к Стиксу.

— Ты думаешь, я не пытался? — Клод вскинул голову и подался вперёд. — Что такое самоубеждение против осознания смерти и воспоминания о гробе посередине гостиной? Ты лучше многих знаешь, что ничто.

— Мы поступили так, как были должны, — вздохнула виконтесса Воле и, медленно подойдя к столу, села в кресло.

— О нет, — Клод поднялся со стула, опираясь руками на стол и Ида, взглянув в его глаза, вздрогнула, увидев в них лихорадочный блеск, — мы оба побоялись поступить так, как были должны, поэтому каждый предоставил право решать другому. И, прости меня, дорогая кузина, я не могу больше делать вид, что внезапно забыл обо всем, что здесь происходило.

— Она моя сестра, Клод! — глаза Иды гневно сверкнули. Клод резко выпрямился и сделал несколько шагов по кабинету.

— А Жером был моим братом, — глухо произнес он, оборачиваюсь. — Ты так же бы защищала её, если бы была на моем месте?

— Жером виноват в собственной смерти не меньше Моник! — прошипела виконтесса Воле, тоже поднимаясь и опираясь на стол. — Он совратил мою сестру, а ты требуешь от меня снисхождения?

— Я не отрицаю его вины, но мы уже не можем заставить его ответить. Или его смерти тебе не достаточно? — ответил Клод, продолжая глядеть на сестру из-под бровей. Ида усмехнулась и, скрестив на груди руки, поинтересовалась:

— Ты можешь хоть раз поступиться своей честностью, тем более, если речь идет о спокойствии и добром имени семьи?

Клод вздрогнул и отступил на шаг.

— Я однажды поступился честностью, когда речь шла о человеческой жизни и посмотри, как бог наказал меня за это, — глухо проговорил он, и Ида почувствовала неприятный, подступивший к горлу ком. Из-за неё, из-за её желания спасти Эдмона, Клод пошёл на ложь, даже не зная наверняка, какая участь грозит ему, если обман раскроется. Если смерть Жерома и вправду была карой небесной, то она была непомерно жестокой.

— Я не позволю тебе ничего сделать, — холодно, пожалуй, даже слишком холодно, произнесла Ида, пытаясь не обращать внимания на ком, который все еще стоял в горле. — Не смей даже пытаться говорить с Моник.

— Если я захочу поговорить с ней, то ты даже не узнаешь об этом, — ответил Клод, и Ида поразилась этим незнакомым, жестким ноткам в его голосе. В каждом жесте, в каждом слове ее брата сквозили злость и отчаянье.

— Не смей! — виконтесса Воле хотела, что бы это прозвучало, как требование, как обязательный для выполнения приказ, но прозвучало, как робкая просьба, сказанная умоляющим, дрожащим голосом. От злости на саму себя за подобную слабость она опустилась обратно в кресло, прикрывая глаза ладонью.

— Я позволил оставить… — начал, было, Клод, но тут же осекся. Что он хотел сказать? Что однажды уже позволил убийце остаться на свободе, и теперь жизнь снова ставила его перед выбором, словно бы говоря, что прошлый раз он принял неверное решение? Нет, Иде не обязательно было это знать, особенно, если учесть, что и она сама тогда была в защите Эдмона. Но оставить всё так, как было, он не мог. Одна мысль о том, что он должен приветливо улыбаться своей кузине, которая убила его брата, заставляла Клода ощущать почти физическую боль. Это ощущение можно было сравнить с пыткой, во время которой на голову по капле лили холодную воду. Впрочем, Клод не был уверен, что донос в полицию избавит его от этого: Моник, все же, несмотря ни на что, оставалась такой же его сестрой, как Ида и Жюли. Кроме того, причинять боль Иде, на которую было страшно смотреть в последнее время, ему тоже не хотелось.

— Клод, — тихо проговорила Ида, отнимая от лица руку, — ей всего лишь девятнадцать лет. Для неё это станет непосильным испытанием.

— Может быть, ты скажешь, что и Жерома она убила сама того не желая? — Клод сам поражался своей ожесточенности, но не мог ничего с собой поделать. — Она была его любовницей. Ты понимаешь, что это значит?

— Лучше, чем ты думаешь, — огрызнулась Ида, и её лицо мгновенно стало похоже на непроницаемую маску.

— Так посмотри на неё. Она ведет себя так, словно ничего не случилось и она ни в чём не виновна, — Клод с трудом удерживался от желания перейти на крик, понимая, что если он повысит голос, Ида не услышит его, замкнувшись в себе. — Она убила человека, которого любила, но находит в себе силы улыбаться, глядя нам в глаза.

— Так может быть, она и в самом деле не виновна? — Ида снова резко встала, ударяя ладонями по столу. Графин с водой, стоявший на краю, отозвался легким дребезжанием. — У нас есть только слова твоего друга, но нет оснований верить им.

— Помниться, ты не ставила его слова и выводы под сомнение, — усмехнулся Клод, разводя руками. — Когда речь идет о справедливость, родственные связи не должны ничего значить, я очень хорошо убедился в этом.

— Так не пытайся убедить в этом меня! — резко выкрикнула Ида и, уже спокойно, продолжила: — Справедливость не стоит нашей репутации.

— Ты предпочитаешь, что бы все стало известно совершенно случайно? — холодно произнес Клод, вздергивая голову. — Что же тогда будет с нашей репутацией?

— Есть прекрасное умение, Клод — умение молчать, — язвительно проговорила виконтесса Воле, глядя на брата суженными глазами. Сейчас она как никогда напоминала оскалившуюся волчицу. — Нам всем стоит приобрести его.

— Ида, если ты готова молчать ради поддержания иллюзии спокойствия, то меня молчание скоро сведет с ума, — весь вид Клода и в особенности его лихорадочно блестевшие глаза говорили о том, что он и в самом деле близок к сумасшествию, как никогда, но Ида, прекрасно зная о склонности своего кузена к драматизации, предпочитала не обращать на это внимания. — Что же, наша репутация не стоит ни справедливости, ни чужого рассудка? Ида, ты пытаешься обменять на все сокровища мира то, что в сущности ничего не стоит.

— Речь о нашем добром имени! — упрямо проговорила Ида, тряхнув головой, отчего из прически выпало несколько прядей.

— Доброе имя — это всего лишь то, что о нас думает общество, а оно всегда думает так, как ему удобно! — не менее упрямо ответил Клод. — О нас не станут думать лучше, даже если мы внезапно займемся благотворительностью и всей семьей уйдем в монастырь! С каких пор ты стала так дорожить мнением общества?

— Клод, мы говорим об убийстве и внебрачной связи, а рядом с этим, согласись, мое, возможно, в чем-то вольное, поведение выглядит детской забавой, которой, в сущности, и является.

Клод тяжело вздохнул и покачал головой.

— Милейшая кузина, ты противоречишь сама себе.

— Пусть так, — устало кивнула Ида, — но вершить в нашей семье справедливость я тебе не позволю, до тех пор, пока эта справедливость будет угрожать моей сестре.

— Ида, сокрытие тайны, а тем более преступления, влечет за собой ужасные последствия, — Клод не желал уступать, жажда справедливости так глубоко въелась в его сознание, становясь навязчивой идеей, что Ида начинала злиться.