Дикие розы (СИ) - "duchesse Durand" - Страница 163

Он хотел, было, сказать, что они также и не помогут наказать виновную в его смерти, но осекся, понимая, что мадемуазель Лондор совершенно ни к чему знать эти подробности. Жозефина понимающе кивнула головой и тоже посмотрела в окно, за которым раскинулся никем не сдерживаемый и не приводимый в порядок сад.

— Должно быть, так страшно умирать в самом начале лета, — внезапно проговорила Жозефина. Клод молча качнул головой, отчаянно желая сказать, что куда страшнее, когда тебя убивает человек, которого ты любил.

— Через две недели день нашего рождения, — тихо прошептал он и, невесело усмехнувшись, добавил: — Теперь уже моего.

— Вы позволите мне прийти на похороны? — внезапно для самой себя спросила Жозефина, в тот же миг осознавая абсурдность этого вопроса. Там же наверняка будут и Ида, и герцог Дюран, и даже Жюли. Клод снова мрачно усмехнулся и ответил:

— Я никому не запрещаю появиться там. Если вы желаете, то можете прийти и отдать дань памяти моему брату. Ему уже все равно, кто придет или не придет на его похороны.

— Я, правда, сожалею о том, что вы потеряли его, — мадемуазель Лондор снова вцепилась тонкими пальцами в рубашку на плече Клода. — Я бы никогда не приехала к вам, если бы не жалела искренне поддержать вас в вашем горе.

— Я знаю.

Жозефина не сразу осознала, что это было еле слышным шепотом и она скорее поняла, что Клод сказал именно это, по движению его губ. Они были слишком близко друг к другу, куда ближе, чем позволял и случай, и их отношения, и положение в обществе. Клод молча смотрел на неё сверху вниз, опустив голову, и мадемуазель Лондор чувствовала на волосах его тяжелое дыхание.

— Мне пора идти, прошу меня простить, — негромко проговорила Жозефина, отшатнувшись так, словно испугалось этого. — Я обязательно навещу вас снова, если вы позволите.

— Двери моего дома всегда были для вас открыты, — Клод поспешно отвернулся обратно к окну. — Даже тогда, когда вы не желали меня видеть.

========== Глава 48 ==========

Обязанности, которые он сам на себя возложил, требовали присутствия в городе, поэтому Клод готовился к этому с тщательностью, которая пугала даже его самого. Он должен был выглядеть безупречно и, как выразился Эдмон, благородно. Для усиления последнего он даже вооружился тростью, что делал только в случаях исключительных. Смерть Жерома, Клод прекрасно знал это, обсуждали во всех гостиных, раз за разом перебирая за чашкой чая все известные детали и выдумывая недостающие. Разошедшиеся по округе сплетни он узнал из случайно услышанного разговора слуг. Что ж, с этим он не мог ничего поделать, но допустить, чтобы в городе обсуждали еще и его собственное состояние он не мог. Никакой ярко выраженной скорби, только несколько печальное спокойствие. В такие моменты Клод жалел, что не обладает циничностью своего друга.

Клод редко носил черное. Он не любил мрачную торжественность этого цвета, который не шел к его характеру так, как к характеру герцога Дюрана. Поэтому взглянув на свое отражение, он не сразу узнал себя в молодом человеке, облаченном в траурный костюм. Клод, впрочем, знал, что выглядел не лучшим образом, так как за последние дни он спал всего несколько часов. Уснуть в этом доме он так и не смог, как ни пытался. Не позволял и суеверный страх, и мысли, которые неизменно стремились к убийству брата, как только Лезьё давал им волю.

Минувшей ночью Клод разобрал немногочисленные бумаги Жерома, надеясь найти хоть что-то, что могло бы указать на виновную в его смерти, но в бумагах брата не было никаких женщин, кроме тех с которыми они были связаны родством. Оставалось надеяться, что Эдмону с его сомнительными, но полезными связями, повезет больше. Клод, впрочем, не знал, что он собирался делать, когда личность этой женщины станет известна. Он попеременно чувствовал себя и способным и неспособным взглянуть на неё. О том, чтобы заготовить речь, которую следовало бы перед ней произнести не могло быть и речи, потому что Клод не знал, что хотел бы сказать ей. Он уже начинал думать о том, что все стоит оставить как есть, просто похоронить вместе с Жеромом все произошедшее и все его тайны. Все это было столь внезапно раскрыто, что иногда Лезьё думал, что на самом деле это порождение его внезапно помутившегося разума.

В глубине души Клод боялся узнать о брате то, к чему не был готов, так как прекрасно знал, что потянув за край одной тайны, он рисковал вытащить весь клубок. Репутация их семьи и без того не была безупречной и становиться участником очередного скандала Клоду не хотелось.

Вилье-сен-Дени встретил Клода Лезьё тихим шепотом и взглядами, направленными в землю. Никто из соседей отчего-то не осмеливался взглянуть ему в лицо, но каждый встречный провожал взглядом, словно на время траура он был выброшен из жизни общества, потому что оно не желало сочувствовать ему в его горе. Клод, впрочем, мало уступал этой атмосфере трагичности, идя по главной улице так, словно в её конце его ждал эшафот, а не похоронная контора. Зная большинство своих соседей, он надеялся, что никто с ним даже не заговорит, ограничиваясь лишь негромкими приветствиями, и был рад, что никто не пытался проявить к нему сочувствие и участие. Только лишь Элен Шенье весьма осторожно и с пониманием осведомилась о том, как он чувствует себя. Клод ни в коей мере не желал показаться грубым или невежливым, особенно женщине, которая желала поддержать единственного потому, что сама ещё была в трауре по убитому брату, но сходство ситуаций заставило его невольно оттолкнуть предложенное сочувствие, потому что боялся случайным словом или жестом выдать страшную тайну, которая давила на него. Мадам Шенье, впрочем, кажется, отнеслась с пониманием и к этому, не став навязывать свое общество и утешение.

Почти миновав главную улицу, Клод уже, было, вздохнул с облегчением от того, что ему удалось проделать весь путь не став жертвой любопытства соседей, но, внезапно, услышал голос, который слышать желал меньше всего.

— Господин Лезьё! — к нему, подбирая юбки, устремилась мадам Бонн, причем с такой поспешностью, словно Клод мог в любой момент сорваться с места. Но Клод остался стоять, сжимая в пальцах трость, как и предписывали ему приличия, желая женщине провалиться сквозь землю.

— Мадам Бонн, — довольно холодно ответил он на эмоциональное приветствие женщины, даже не приподняв цилиндр. Мадам Бонн была последней среди тех, кого он желал бы сейчас видеть.

— Это всё так ужасно, — с ходу воздохнула мадам Бонн и снова заговорила скороговоркой, как делала всегда, когда торопилась приблизиться к интересовавшей её вещи. — Столько смертей в одном месте и за каких-то полгода!

— Такова жизнь, — с философским смирением изрек Клод, слегка пожимая плечами. Пожалуй, это было его единственной защитой в этот момент.

— Ваш брат покинул нас в самом начале жизни, а вы можете сказать лишь то, что она такова? — почти с негодованием воскликнула мадам Бонн, хмурясь и едва не топая ногами.

— Если вы можете сказать что-то ещё, то скажите, — всё так же без эмоционально ответил Клод, делая неширокий приглашающий жест.

— Как вы можете столь спокойно относиться к этому? — продолжала мадам Бонн, делая вид, что не заметила его обращения. Клод невесело усмехнулся, отворачиваясь в сторону. Он не был спокоен, но дал самому себе слова, что об этом никто не узнает. Сейчас он даже был благодарен за свою репутацию несерьезного и ветреного молодого человека, которая позволяла прикрыть его нежелание отвечать более обстоятельно. Пусть думают, что ему все равно, и он переживает это куда легче, чем на самом деле.

— Скажите честно, господин Лезьё, вы знали о том, что ваш брат может умереть? — спросила мадам Бонн, внезапно понижая голос в попытке создать иллюзию доверительной беседы.

— Прошу прощения? — переспросил Клод. — Я, разумеется, имею представление о том, как устроен мир и…

— Ах, я вовсе не об этом, господин Лезьё! — воскликнула мадам Бонн, закатывая глаза, и тут же снова перешла на неестественный шепот. — Видите ли, некоторые, с вашего позволения я не буду говорить, кто, считают, что ваш брат покончил с собой, или, что ещё хуже, убит!