Дикие розы (СИ) - "duchesse Durand" - Страница 162

Но Клоду Лезьё, Жозефина не знала, но чувствовала, сожаление из вежливости будет глубоко отвратительно. Она припоминала, что однажды слышала, как он сказал, что предпочитает правду там, где она возможна и там, где ей должно быть. Поэтому обычные слова утешения, за милю разившие фальшью, только оскорбили бы его.

Жозефина, помнившая собственное отчаянье, справедливо полагала, что для того, чтобы успокоить растревоженные чувства нужно было больше, чем общие, ничего не значащие фразы. А в том, что Клод нуждается в утешении, она не сомневалась, так как человек такой поразительной искренности, каким был Клод, просто не мог пережить смерть брата как-то иначе. Разумеется, для утешений у него была виконтесса Воле и герцог Дюран, которые знали его куда лучше, но Жозефина, отчаянно желавшая исправить все те ошибки, которые наделала собственной грубостью, считала, что сейчас она должна, во что бы то ни стало, оказать Клоду поддержку, потому что если она не сделает этого, то он будет иметь полное право не верить в её искренность в будущем. Зачем она хотела ещё больше разжечь чувство, которое не могло иметь никакого будущего, и в котором она боялась признаться даже самой себе, Жозефина не знала.

Маркиза де Лондор, впрочем, со смехом отвергла осторожное предположение дочери навестить брата покойного, сказав, что для Клода Лезьё достаточно и письма с соболезнованиями, которое она уже написала и отправила. После этих слов Жозефина поняла, что свой визит ей придется оставить в тайне, если она не желает вызвать неудовольствие матери. Поэтому, сказав после завтрака, что она желает отправиться верхом к Марне, юная маркиза Лондор пустила рысью свою прекрасную гнедую кобылу к дому, где жил, теперь уже в одиночестве, Клод Лезьё. Была определенная ирония в том, что решив наладить свои отношения с человеком, которые ненавидел ложь, ей пришлось прибегнуть ко лжи.

Впрочем, солгала она не так тяжело, как могла бы: дом семьи Лезьё, как и многие другие дома в округе, стоял на берегу Марны. Бывать здесь раньше Жозефине приходилось лишь однажды, при схожих обстоятельствах. Тогда их встречали два одетых во все черное блондина, один из которых поддерживал другого, который, казалось, готов был разрыдаться. Со дня смерти мадам Лезьё дом почти не изменился, но предыдущий визит мало сохранился в памяти Жозефины, и сейчас поместье Лезьё показалось ей заброшенным и обветшалым. Даже жить в этих стенах должно было быть тяжело, не то что переживать в одиночестве смерть самого близкого человека.

Остановив лошадь и спешившись, Жозефина подошла к парадной двери и замерла, прислушиваясь. Больше всего она боялась того, что ей случится встретить здесь Иду де Воле-Берг или герцога Дюрана, и в их присутствии Клод не поверит ни одному её слову. Когда-нибудь ей придется примириться и с ними, но это будет, несомненно, куда труднее, так как Ида её ненавидела, а Дюран насмехался. Где-то в глубине сознания звучал тихий голос, который говорил мадемуазель Лондор, что она сама виновата в подобном отношении, но девушка старательно заглушала его, так как гордость не позволяла признавать за собой такое количество промахов, особенно в отношении людей, которые ещё не стали ей близки.

Внутри стояла гробовая тишина и Жозефина, наконец, отважилась взяться за дверной молоток, ударить несколько раз и замереть в ожидании. Если Клод и в самом деле ценит искренность так, как говорит, что он сумеет почувствовать её, не смотря ни на чьи слова.

Дверь бесшумно открылась, и взору юной маркизы Лондор предстал Клод Лезьё. Он был бледен, под глазами пролегли темные тени — видимо, он не спал несколько дней. Сюртука на нем не было, но он был в жилете и кое-как завязанном галстуке. Весь его вид говорил о том, что он устал и измучен. Казалось, он даже похудел и согнулся, по крайней мере, его плечи совершенно точно были направлены вниз.

— Я видел, как вы приехали. Всё думал, хватит ли вам смелости постучать или просто развернетесь и уедете обратно, — проговорил он тихим, хриплым голосом и Жозефина с ужасом поняла, что к нему никто не приезжал. Всё это время он был один.

— Я прочел ваше письмо с соболезнованиями, — продолжил он, отступая назад и открывая дверь шире, так, что Жозефине не оставалось ничего другого, кроме как войти. — Очень проникновенно.

— Вы прочли? — зачем-то переспросила мадемуазель Лондор, оглядывая темный холл. В доме стояла почти звенящая, давящая и угнетающая тишина, такая, какая стоит в доме только тогда, когда в нем есть покойник.

— Да, — кивнул Клод, направляясь в гостиную. — Я прочел все, какие пришли сегодня. Но потом Ида безжалостно сожгла всю пачку. Впрочем, растопка камина — это единственное, на что эти письма годились.

За то, что судьба избавила её в этот раз от встречи с виконтессой Воле, Жозефина была очень благодарна.

— Я посчитала, что должна… — начала, было, Жозефина, но осеклась, когда Клод обернулся на неё и смерил тяжелым, почти мрачным, взглядом. Это был он, совершенно точно он, но смерть брата как будто обратила его в камень. В его жестах и чертах не осталось ничего от той мягкой обходительности и той веселости, какие привыкла видеть Жозефина. Словно все то, что когда-то было присуще его брату теперь перешло ему.

— Что должны, мадемуазель Лондор? — спросил он и Жозефина уловила в его голосе горькую усмешку, почти такую же, какая бывала у Дюрана. — Я был счастлив, что все наше добродетельное общество почти проигнорировало смерть моего брата. Пожалуй, это был самый искренний поступок на моей памяти.

Жозефина предпочла лишь опустить глаза и тем самым дать Клоду возможность высказаться. Но Клод тоже замолчал и теперь смотрел на неё внимательным взглядом, словно пытаясь понять причину столь внезапной перемены отношения к себе.

— Скажите, зачем вы приехали? — тихо спросил он, делая широкий шаг навстречу и останавливаясь в метре от юной маркизы Лондор. — Неужели вам мало того, что вы унижаете меня всякий раз, когда я обращаюсь к вам? Или же не можете смириться с тем, что причина моего страдания не связана с вами?

— Как вы могли подумать обо мне такое? — гневно воскликнула Жозефина, осмеливаясь, наконец, поднять глаза и взглянуть на Клода.

— Вы сами не оставили мне выбора, мадемуазель Лондор, — почти равнодушно пожал плечами Лезьё и, развернувшись, продолжил свой путь в гостиную.

— То, что вы должны сейчас чувствовать… — юная маркиза поспешно бросилась следом, так, словно намеревалась в любой момент схватить Клода за руку и удержать от какого-то ужасного поступка.

— Когда вам было дело до того, что я чувствую? — со злостью проговорил Клод, сверкнув глазами в сторону Жозефины. Мадемуазель Лондор, не ожидавшая от него этого почти злого сопротивления, вздрогнула и отступила на несколько шагов назад. Первым её решением было развернуться и уйти, но она понимала, что если она хочет уверить Клода в своих теплых чувствах, то должна выдержать подобное отношение. В конце концов, он в свое время проявлял поистине невероятное терпение, когда она с детским пренебрежением грубила ему и смеялась над его любовью к ней. Теперь ей предстояла работа невероятно трудная: нужно было доказать, что её чувство это не жалость, а нечто большее и вполне искреннее.

— Вы потеряли брата, — осторожно проговорила она, делая несколько неуверенных шагов к Клоду, который отвернулся и теперь смотрел в окно, сожалея о своей несдержанности. — Мой брат тоже не так давно умер. Я догадываюсь, что вы должны чувствовать.

— Ваш брат… — проговорил Лезьё, слегка запрокидывая голову. — Я сожалел о вашей утрате, мадемуазель Лондор. Антуан был на редкость достойным человеком и, несомненно, прекрасным братом, но вы не догадываетесь, что значит потерять человека, к которому вы были привязаны ещё до появления на свет. Я не нуждаюсь в вашей жалости, мадемуазель Лондор.

Последние слова он проговорил, обернувшись на Жозефину и смерив её ожесточенным взглядом.

— Вы не знали моего брата и не знаете меня, — продолжил он, снова отворачиваясь к окну. — Можете помолиться за его душу, если вам угодно, а меня оставьте в покое. Никакие слова утешения, даже самые искренние, к сожалению, не вернут моего брата и…