Дикие розы (СИ) - "duchesse Durand" - Страница 151

Сейчас герцога Дюрана волновало только одно: если Моник, при всей аккуратности и скрытности, смогла, пусть даже случайно, проникнуть в их тайну, если Лоран в своё время оказался в достаточной степени проницательным и наблюдательным для этого же, то кто ещё мог похвастаться подобным знанием? В том, что младшая Воле будет молчать, хотя бы потому, что теперь от неё ожидают удара, Эдмон не сомневался. В том, что остальные обитатели Вилье-сен-Дени охотно унесут эту тайну с собой в могилу, он вполне справедливо сомневался. На шантаж в подобном деле могли польститься не особо разборчивые в методах выходцы из низов, благородные аристократы и все причислявшие себя к ним, предпочитали сразу предавать дело огласке и наблюдать за развитием событий.

Однажды, Эдмон прекрасно помнил это, он пообещал себе, что не позволит никому даже бросить презрительного взгляда на виконтессу Воле из-за того, в чем он вынудил её участвовать. Мучительно было осознавать, что и это обещание он не может сдержать и что не сможет сдержать и любое другое, если оно будет касаться этой женщины. Он знал, что Ида переживет гнев общества с гордо поднятой головой, но подвергать её достоинство такому испытанию он не хотел. Впервые в жизни герцог Дюран осознавал собственную ничтожность, и это раздражало его.

***

Вечером, переступая порог дома своих кузенов, Моник была всё ещё зла. Пожалуй, правильнее было бы сказать, что её злость только усилилась и теперь её жертвами рисковали стать все, кто оказывался в непосредственной близости к младшей Воле.

— Сегодня ты на удивление не пунктуальна, дорогая Моник, — без малейшего упрека произнес Жером, но для раздраженной Моник этого было вполне достаточно, чтобы и теперь почувствовать острый приступ тихой обиды и возненавидеть брата с первого же взгляда в его глаза.

— Я явилась не на императорский прием, — как можно более спокойно возразила она, медленно стягивая узкие перчатки. Те самые, полученные на день рождения от Жюли. Жером лишь криво усмехнулся и тряхнул головой, отбрасывая назад светлые кудри.

— Впрочем, ты как раз вовремя, чтобы успеть составить мне компанию и выпить чашечку превосходного чая, — проговорил он, поднимаясь по тонувшей в полумраке лестнице. — Я уже рассказывал тебе о новой затее моего брата?

— Боюсь, мне это безразлично, — отозвалась Моник. — Особенно, если это касается вашего дома.

— Ты же понимаешь, что меня это не остановит от того, чтобы рассказать тебе? — с усмешкой поинтересовался Жером, резко останавливаясь и оборачиваясь, так, что Моник была вынуждена отступить на одну ступеньку назад.

— Ты можешь рассказывать. Я могу не слушать твой рассказ, — негромко проговорила она, глядя на него снизу вверх. Точно так же, как несколькими часами ранее смотрела на герцога Дюрана в его кабинете. На его губах тоже была усмешка, но усмешка грубая и высокомерная.

— Сегодня ты явно раздражена, дорогая Моник, — Жером медленно приблизился к ней и, не смотря на то, что младшая Воле попыталась отвернуться и снова отступить назад, осторожно обхватил её лицо ладонями. — В чем причина? Опять в твоих чудесных сестрах?

— Ида продолжает отравлять мне жизнь одним лишь своим присутствием в ней, — как можно спокойнее сказала Моник, сбрасывая со своего лица руки Жерома, но тот лишь рассмеялся и ответил:

— Клод был бы с тобой не согласен.

Чтобы сказал Клод, если бы знал правду о своей дорогой кузине? Продолжал бы так же безмерно уважать её или отвернулся бы вместе со всеми? Позволил бы себе быть тем самым человеком без греха, который первым бросает камень, тем более, что именно таким человеком он и был? Или просто бы безмолвно отошел в сторону, предоставляя это право другим? А как бы Клод смотрел на своего друга, если бы знал, за что и сколько тот платит его сестре? Дал бы здесь трещину его всепонимающий и всепрощающий характер? Кого бы выбрал человек, который всегда старательно избегал выбора? Ведь этот случай был из тех, когда невозможно сохранять нейтралитет.

— Клод был бы не согласен со всем, что может очернить Иду или его дорого друга, герцога Дюрана, — несколько зло возразила Моник и, обойдя Жерома, несколько бесцеремонно направилась вперед по полутемному коридору. — Но, не отрицай, он никогда не умел выбирать себе друзей.

— Так же, как и ты, дорогая Моник, — усмехнулся Жером, направляясь следом. Упрек был более, чем справедливый и это ещё сильнее разозлило младшую Воле, напомнив ей о том, что она не умела выбирать не только друзей, но и объекты любви. И события прошедшего дня показывали это как нельзя лучше.

— Что ж, в нашей семье это, видимо, редкий талант, — излишне резко бросила она, толкая слегка приоткрытую дверь. Да, она ошиблась, выбрав объектом своей любви герцога Дюрана, но ведь и её сестра поступила опрометчиво, если надеялась удерживать его возле себя только лишь одним своим телом и своими кокетливыми улыбками. О, младшая Воле готова было отдать многое только за то, чтобы увидеть лицо своей сестры после того, как Эдмон отказался бы от неё, как и ото всех прочих своих женщин. А это, Моник была уверена, всего лишь являлось вопросом времени.

— Может быть, хочешь чая? — спросил Жером и Моник, занятая собственными мыслями, кивнула, не особо задумываясь над его вопросом.

— Что ж, чая у нас всегда в избытке и он всегда готов. Клод может пить его целыми днями, — продолжал говорить Жером, разливая чай по фарфоровым чашкам.

— Ида предпочитает вино, — усмехнулась младшая Воле, забирая свою чашку и отходя к окну. Ей хотелось, чтобы брат избавил её от пустых разговоров и замолчал, давая ей возможность сосредоточиться на всё ещё волновавшем её признании и последовавшем отказе. Даже если герцог Дюран и разорвет свою связь с Идой, он не броситься тут же к ногам Моник и младшая Воле прекрасно понимала это после сегодняшнего разговора. Конечно, то, что Ида останется в одиночестве немало грело душу, но все же этого было мало для того, чтобы вернуть Моник веселость. Для того, чтобы чувствовать себя как прежде, младшей Воле нужен был герцог Дюран. И её мысли метались вокруг этого факта, как птица по тесной клетке, заставляя девушку раздражаться от любого неосторожно сказанного слова. Но Жером считал, что именно сейчас ему стоит говорить не переставая.

— Я не удивлен, — взмахнул он рукой, усаживаясь на диван. — Всегда, когда я её видел, она, так или иначе, думала о чем-то связанном с «Виллой Роз». С тем количество проблем, которые имела она, я бы пил что-то куда более крепкое.

— Все её проблемы, к счастью, благополучно разрешились, — оскалилась Моник, чуть было, не рассказав о том, каким образом эти проблемы были решены.

— Благодаря бесконечной доброте ваших родственников.

— Разумеется. Я премного благодарна им за это, — оскал Моник стал ещё больше. Впрочем, Жером, сидевший к ней спиной не мог видеть выражения её лица и потому младшая Воле, ничем не рискуя, могла дать волю своим эмоциям. — И, конечно же, Иде, за то, что она все это устроила.

Заслуги Иды во вновь обретенном благосостоянии Моник не видела и не желала видеть. Возможно, если бы деньги были заработаны честным способом, она, хоть и с некоторым неудовольствием, но все же признала бы, что живы они только стараниями виконтессы Воле. Но вся их жизнь, все, что они теперь имели, они имели благодаря тому, что два человека пошли на поводу у своих низких желаний. Никакого понимания и сожаления женщина, поступившая подобным образом, по мнению Моник не заслуживала. Ида же не заслуживала сожаления и понимания вдвойне, так как имела несчастье приходиться младшей Воле сестрой.

— Знаешь, дорогая Моник, я видел очень странный сон, — Жером продолжал беспечно сидеть на диване перед камином. — Мне снилось, что я стою на краю скалы, передо мной простирается море, насколько хватает глаз, и в это море заходит красное солнце, и вода становиться кровавой, словно там только что закончилось какое-то кровопролитное сражение.

Моник от злости чуть не швырнула об стену свою опустевшую чашку. Как он мог болтать о своих глупых снах, когда человек, которого она любила, так унизительно отказал ей? Когда он предпочел ей, Моник де Воле, её развратную, распутную сестру, которая отдалась ему не по любви, не из-за удовольствия, а за деньги, как простая продажная девка? Когда этот человек превознес эту женщину до небес, а её, Моник, так опустил и сровнял с землей её чувства?