Дикие розы (СИ) - "duchesse Durand" - Страница 112

— Надеюсь, что могу рассчитывать на твою поддержку, дорогая кузина, — произнес наконец Клод и, не дожидаясь ответа, слегка поклонился, — Был рад тебя видеть.

— Если понадобиться готовый выслушать собеседник, всегда можешь приехать, — виконтесса Воле присела в ответном реверансе. Да, она всегда его выслушает и поддержит, даже не смотря на то, что должна носить на лице эту маску ненависти к тому, кто ей дороже всех. Теперь это будет даже тяжелее чем обычно, особенно перед лицом неизвестности, которая окутывает его судьбу. Сколько раз уже за эти дни она безнадежно мечтала о том, что бы время повернулось вспять. Тогда бы она остановила руку Эдмона, даже если бы после Лоран рассказал всем правду. Лучше позор и унижение, косые взгляды в спину и высокомерные в глаза, чем знать, что тот, кого ты любишь, — убийца и, что ещё страшнее, знать, что его ждет суд.

***

Эдмон ждал, когда, наконец, на пороге «Терры Нуары» снова появиться Лефевр, сияющий неподдельной радостью и объявит ему, что он, герцог Эдмон де Дюран, арестован по подозрению в убийстве Андре Лорана и должен быть сопровожден в тюрьму, где ему предстоит пребывать вплоть до суда. Он даже желал этого, потому что его арест означал бы начало конца этой истории, логическую и ожидаемую развязку. К тому же, в тюрьме ему наверняка разрешат увидеться с кем-нибудь. Сидеть здесь, в четырех стенах этого дома, ему было не выносимо. Родовое поместье теперь казалось ему похожим на склеп, а он был ещё слишком жив, для того чтобы спокойно терпеть эту атмосферу. Слуги всё ещё почтительно кланялись и обращались к нему «господни герцог», но Эдмон видел, что они отсчитывают время до его окончательного падения. Он чувствовал то, что чувствует умирающий, когда родственники понимают, что смерть уже неизбежна и перестают скрывать жадный блеск в глазах. Городские сплетни, он нисколько не сомневался в этом, уже с некоторым сожалением обрекли его на гильотину. Он хорошо знал общество, а потому прекрасно представлял себе, как люди начинают злорадно перешептываться, когда в поле их зрения попадают Клод или Ида. Друг убийцы и враг убийцы, но по роковому стечению обстоятельств брат и сестра. Вся его жизнь была переполнена иронией, как и он сам, а смерть видимо будет под стать жизни.

В ночь с 24 на 25 апреля, под давлением мрачных мыслей, которые одолевали его в тюрьме, которой стал для него собственный дом, и выдержанного арманьяка, Эдмон уселся за стол в своём кабинете и переписал своё завещание. В голове стояла уже давно ставшая привычной пьяная пустота и не отвлекаясь от написания документа, Эдмон подумал, о том, что с тех пор как он приехал в «Терру Нуару» его каждодневная норма алкоголя увеличилась уже почти втрое. Поставив внизу листа роспись он поглядел критическим взглядом на новый текст своей последней воли. Подчерк, что странно, был ровным и спокойным, а выражения такими сухими и бездушными, что он даже поразился этому. Не то чтобы герцог Дюран всерьез решил умереть, но он всегда допускал любое развитие событий и теперь считал этот вариант одним из самых вероятных. Сложив завещание он убрал его в конверт и, запечатлев на алом вязком сургуче фамильную печать, подписал на обороте: «последняя воля и завещание герцога Эдмона Кармеля Антуана де Дюрана». Конечно, у него уже было завещание, хранившееся в нотариальной конторе в Париже, но оно ему никогда особенно не нравилось. Вероятно, потому что было написано в пьяном бреду юношеского максимализма и требовало, в насмешку над отцом, похоронить его рядом с матерью, а состояние равными долями разделить между всеми его женщинами, список которых был хвастливо приложен. Оставив конверт с завещанием на столе, среди неоплаченных счетов, чтобы его нашли как можно быстрее, Эдмон откинулся на спинку кресла и просидел так, постепенно трезвея, около часа. Когда к горлу подступила тошнота, а голова начала кружиться, свидетельствуя о том, что опьянение проходит, герцог, пошатываясь, поднялся и распахнул окно, чтобы хоть как-то облегчить своё состояние. В помещение ворвался холодный ночной воздух, принося вместо облегчения озноб. Закрывая окно, Дюран в который раз подумал, что мог бы совершенно спокойно выпрыгнуть из него, сбежать и тем самым усугубить свое положение. Сейчас, в мрачном темном кабинете, ему казалось даже странным, что его не преследует призрак невинно убиенной жертвы. Терзания совести, так красочно описываемые в романах, его тоже не мучили. Ему по-прежнему было все равно.

Когда в окна забрезжил рассвет он наконец перешел из состояния глубокой задумчивости к состоянию глубокой дремоты, от которой он внезапно очнулся, когда уже совсем рассвело. Часы на каминной полке показывали восемь. Эдмон с усилием поднялся. Из-за сна в кресле тело ломило и хотелось как можно быстрее сесть обратно. Пройдясь по кабинету в попытке размяться, он замер возле зеркала. Лицо казалось похудевшим, глаза были мутными и уставшими, под ними темнели синяки, как доказательство того, что последние ночи были напряженными. Костюм помялся и на осунувшихся плечах смотрелся как на покойнике. Усмехнувшись этой мысли Эдмон, пошатываясь, вышел из кабинета и направился в свою спальню. Нужно было переодеться и привести себя в порядок. Если Лефевр захочет приехать сегодня, а он в этом не сомневался, то он должен выглядеть соответственно своему устоявшемуся в обществе образу. Эдмон де Дюран и ночь, полная мрачных раздумий? Никогда. По крайней мере не так, что бы об этом знали те, кто был для него врагом.

Посередине его спальни лежала на ковре свернувшаяся в клубок Арэ. Когда хозяин вошел, она лишь подняла на него темные глаза и издала жалобный звук. Как будто всё понимала и знала. Эдмон протянул к ней руку и животное поднялось на зов, пристраивая голову под его ладонь. Потрепав свою любимицу по лохматой шее, Эдмон взглянул на кровать, на которой в аккуратном порядке была разложена выглаженная и вычищенная одежда. Он совсем забыл, что велел ещё вчера подготовить один из лучших своих костюмов, который предназначался для особенно важных визитов и вечеров. Это была очередная его насмешка над судьбой, с которой они смеялись друг над другом всю жизнь. Медленно сняв сюртук и жилет Эдмон подошел к зеркалу и снова посмотрел на себя, на этот раз своим обычным критическим взглядом, каким созерцал себя каждое утро в этом самом зеркале. Не помешало бы побриться и принять ванну, в тюрьме он вряд ли будет окружен какими-либо удобствами.

На нетерпеливый зов хозяина явилась заспанная полуодетая горничная, которая вначале даже не понимала, что от нее требуется. Поняв, наконец, суть приказа она поклонилась и быстро побежала будить остальных, чтобы приготовить всё для обычного утреннего ритуала герцога, с помощью которого он приводил себя в порядок каждое утро.

Через два часа ожиданий и кропотливых приготовлений Дюран вновь стоял перед зеркалом застегивая на запястьях золотые запонки с голубыми топазами. В галстуке красовалась такая же изысканная, но простая булавка. Накрахмаленный воротничок кипенно-белой рубашки изящно обхватывал шею. Фрак сидел на нем так, как будто он родился в нем, на жилете поблескивала золотая цепочка часов с небольшим брелоком. Удовлетворившись, наконец, своим внешним видом Эдмон быстрым шагом спустился в кабинет. Не изменяя своим привычкам, он попросил кофе и, пройдясь по кабинету, остановился напротив лежавшей на столике возле камина скрипки, его постоянной спасительницы. Он уже давно не брал её в руки и инструмент был сильно расстроен. Кое-как настроив его на слух, Эдмон извлек несколько нот любимой мелодии, сильно фальшивя, и поморщился. Продолжая ходить по кабинету кругами он попробовал начать второй раз, и третий, и четвертый. На пятый соната Альбиони, наконец, приобрела торжественность, подобающую церковной музыке прошлого столетия. Прервавшись на чашку кофе Эдмон вернулся к недоигранной сонате. Он мог часами ходить по комнате играя одно произведение за другим, даже не задумываясь о том, куда падают его пальцы: в такие минуты раздумий он, как ни странно, никогда не фальшивил и не ошибался. Звуки музыки успокаивали, направляли мысли в какое-то своеобразное русло и будущие не виделось столь мрачным, как накануне, когда размышления происходили с бутылкой спиртного. К тому же, скрипка была для него третьим, что заставляло забыть обо всем на свете. Возглавляла этот список разумеется Ида. Поэтому, когда на пороге его кабинета, как всегда ворвавшись без доклада, появился Лефевр и маячивший за его спиной Роше, Эдмон не обратил на них ни малейшего внимания, продолжая играть, медленно прохаживаясь по комнате.