Умри для меня - Плам Эми - Страница 52

Он говорит, что не хочет причинить тебе еще больше боли.

Видя, вчера как ты выбежала из Ла Палетт, он боялся, что возможно ты сделаешь неправильные выводы.

Которые ты, по всей видимости, и сделала.

Я почувствовала, что сейчас вспылю.

— Жюль, я видела то что видела.

Куда уж очевиднее?

Жюль перехватил мой взгляд.

— Кейт, ты точно не глупа, так что я предполагаю, что ты невероятно слепа.

Женевьева одна из нас.

Она наш старинный друг, которая нам как сестра.

Винсент влюблен, но не в неё.

У меня перехватило дыхание.

Удовлетворенный тем, что привлек моё внимание, он продолжил говорить, при этом спокойно вернулся к своей работе, пристально сконцентрировавшись на наброске.

— Он пытался кое-что выяснить.

Найти выход из сложившейся ситуации.

Он просил меня передать тебе это.

Жюль окидывал меня взглядом сверху вниз, а потом вновь возвращался к бумаге.

— Неплохо, — сказал он.

Он вырвал кусок квадрата, а затем, вставая, протянул его мне.

Это был набросок: я, сидящая здесь в кафе.

Я выглядела как Венера Боттичелли, излучая спокойствие и естественное очарование.

— Я выгляжу красивой, — сказала я восхищении, переводя взгляд от рисунка на его серьезное лицо.

— Ты прекрасна, — сказал он, наклоняясь и мягко целуя меня в лоб, прежде чем повернуться и решительно выйти из кафе.

Когда на следующий день я вернулась с очередного читального сеанса, из кафе Сент-Люси, из квартиры вышли Мами с посетителем.

Большинство её клиентов — торговцы картинами и кураторы музеев — заходили в будние дни в течение рабочего дня.

Если кто-нибудь приходил на выходных, можно было с уверенностью сказать, что это частный коллекционер.

Хорошо одетый человек стоял в коридоре ко мне спиной ко мне, держа в руках большой, узкий, обернутый в коричневую бумагу сверток, наблюдая за тем, как Мами запирает за ними парадную дверь.

— Вы можете вызвать лифт, а я отнесу картины наверх по лестнице, сказала она мужчине, когда тот повернулся.

— Это был Жан-Батист.

— О! — вскрикнула я.

Я застыла как вкопанная, на моих глазах будто произошло лобовое столкновение двух миров: клан нежити, с которым я чуть было не связалась и моя собственная нормальная смертная семья.

— Моя милая девочка, я напугал тебя.

Прими мои извинения! — его голос звучал спокойно и монотонно, словно он читал по бумажке.

Он был одет точно так же, как при первой нашей встречи, в дорогой костюм и кружевной шелковый шарф на шее. Седые волосы были тщательно набриолинены и зачесаны назад, открывая его аристократическое лицо.

— Катя, милая, это мой новый клиент: Господин Гримод де Ла Ренье.

Господин Гримод, моя внучка Кейт.

Ты как раз вовремя вернулась домой, дорогая.

— Не могла бы ты отнести эту картину наверх в мою студию? Я боюсь, что она слишком габаритная, чтобы поместиться в лифт.

Жан-Батист от нечего делать продолжал смотреть на меня, пока Мами открывала дверь маленького лифта.

Я почувствовала как мой гнев усилился, когда он приподнял аккуратную бровь.

Его вторжение мой мир я расценивала как некое оскорбление.

Как во многих парижских домах, наш лифт был крошечный.

Он едва вмещал двоих, понятно, что о третьем человеке или о картины и речи быть не могло.

Я осторожно подняла за края бумаги, в которую была завернута картина, и на начала подниматься. Мой путь лежал через три лестничных пролета.

Картина была размером в половину моего роста, но так как рамка была снята, она не была тяжелой.

Я как раз поднялась наверх, когда Мами открыла дверь студии оживленно болтая с Жан-Батистом, пока они входили.

Я стояла позади него крепко сжимая сверток и гадала, что же "дяде" Винсента понадобилось здесь, в моем доме.

Сначала Жюль, теперь Жан-Батист! Подумала я.

Как я могу двигаться дальше, если "семья" Винсента так и норовит появиться в моей жизни? После разговора с Жюлем мои эмоции и так были на пределе, но я решила придерживаться моего первоначального решения — я бы подвергла своё сердце риску, продолжая встречаться с Винсентом.

Когда я прошла в дверь я вдохнула и наполнила свои легкие успокаивающим запахом красок и лаков.

Студия Мами всегда было одно из самых моих любимых мест, где я с удовольствием зависала.

Шесть комнат для прислуги, которые занимали весь верхний этаж нашего здания, были объединены, чтобы создать одно большое пространство. И большая часть потолка была заменена стеклянной крышей, сквозь которую комнату заливало солнечным светом.

Текущие реставрационный проекты Мами были расставлены на мольбертах по всей комнате.

Картины старых мастеров, потемневших от времени: стадо коров, пасущихся на лугу, стояла напротив яркого полотна постимпрессионизма — девушки, танцующие в зале канкан, задирающие нижние юбки. А на соседнем полотне, казалось, что шокированная, увиденным, испанка, одетая во всё черное, стыдливо прикрывает веером свои губы.

— Давайте взглянем на неё, — сказала Мами, забираю у меня свёрток и кладя его на большой стол, стоявший по среди комнаты.

Она осторожно развернула картину и снова подняла её, чтобы хорошенько рассмотреть.

Это был портрет в натуральную величину (до талии) молодого человека, одетого в наполеоновскую солдатскую униформу и высокую черную шляпу с перьями.

Очевидно, что натурщиком был сам Жан-Батист.

— О да, конечно же семейное сходство очевидно, — сказала Мами в восхищении, переводя взгляд от картины на своего клиента и обратно.

Подавшись вперед, он дотронулся до разреза в картине, на уровне лба молодого человека.

— Вот здесь порез, — сказал он.

— Ну раз, разрез ровный, это будет легко исправить.

Нужно просто поставить заплатку с обратной стороны полотна, а здесь даже можно ничего и не трогать.