Пророк, огонь и роза. Ищущие (СИ) - "Вансайрес" - Страница 16

— Ну и что, в таком случае, это жалкое создание делает во дворце?! — закричала Таик. — Как получилось, что он оказался среди избранных детей?!

— Это моя грубейшая ошибка, Госпожа, — проговорила Даран, глядя в пол. — Моя.

— Что ж, я надеюсь, подобного больше не повторится, — выдавила принцесса сквозь зубы и, ни на кого не глядя, покинула зал.

Даран на мгновение прикрыла глаза.

После того, как она собственнолично заклеймила Хайнэ душевнобольным, и думать было нечего о надеждах, что принцесса когда-нибудь забудет эти слова и возьмёт его в мужья.

«Ничего, я придумаю что-нибудь ещё, — подумала Верховная Жрица. — Я пока что не проиграла. Я не проиграла до тех пор, пока жива».

— Подойди сюда, — внезапно сказала Императрица.

Даран сделала к ней несколько шагов.

— Ты поверила ей? Поверила посланнице?

Верховная Жрица задумалась.

— Госпожа, я… я не знаю, — наконец, честно ответила она. — Возможно, в чём-то… может быть, не во всём.

— И я тоже не знаю, — призналась Императрица. — Но ты видела её глаза? Нет? А я видела. Они были такие… серебристые. Она посмотрела на меня, и я внезапно ощутила такое облегчение и такую радость, каких, наверное, никогда не испытывала. Ты ведь прекрасно знаешь, что все мои последние годы были наполнены только страхом и сожалениями. А она вдруг дала мне надежду, что не всё потеряно. Я почувствовала себя так, как будто меня простили и дали мне второй шанс. Я верю, что эти слова останутся между нами, потому что они недостойны Императрицы, никто не может узнать, что Императрица может думать и чувствовать такое, иначе у моей дочери и остальных будет полное право презирать меня. Но сейчас я не Императрица, я просто человек, который впервые за долгие годы ощутил в своей душе вместо мрака и отчаяние спокойствие и мир. Разве я могу этому не поверить?..

Губы её осветила слабая улыбка, и она сжала руки Верховной Жрицы.

Даран испытывала странные чувства — сожаление, жалость, грусть.

«Вы хотите отойти в мир иной, не потеряв ту надежду, которую неожиданно обрели, — думала она. — Никто не может вас в этом укорить. Но мы остаёмся жить, и свет вашей души, освобождённой от страхов и раскаяния, ничем не поможет нам после того, как вы нас покинете…»

— Давай подумаем, что бы мы могли сделать из того, что она предложила? — спросила Императрица с воодушевлением маленькой девочки. — Как бы можно было это устроить?

«Никак, — подумала Даран. — Это неосуществимо».

— Я вижу, ты всё-таки не поверила ей, — внезапно с сожалением сказала Императрица.

Верховная Жрица вздрогнула.

«Кажется, к ней возвращается ясность мысли, — пронеслось у неё в голове. — Кто знает, может быть, эта посланница всё-таки была благословением? Если Госпожа снова вернётся к жизни и государственной деятельности, станет такой, как прежде… Я должна ей помочь».

— Я с трудом могу представить подобные планы осуществлёнными, — призналась Даран. — Но вы правы, давайте подумаем вместе…

Белоснежные бусины ожерелья, которое по-прежнему держала в руке Императрица, мягко светились в лучах восходящего солнца.

***

Когда небо начало светлеть, Ниси вместе со слугами, вооружёнными факелами, вернулась к тому месту, в котором побывала ночью.

Дома выглядели такими же, как несколько часов назад — покосившимися, бедными, вот только вместо фууку в центре поселения в землю был воткнут обгоревший деревянный столб.

— Вот видите, госпожа! — закричал слуга, показывая на него пальцем. — Тот человек был всё-таки прав, это Неприкасаемые!

Ниси внутренне содрогнулась.

Неприкасаемыми звали людей, повинных в самых чудовищных преступлениях против религии, закона, семьи и общества — убийц, растлителей детей, еретиков, мужчин и женщин, уличённых в кровосмесительной связи. Их изгоняли из провинций и позволяли селиться только небольшими группами и вдалеке от городов. На том месте, где обычные жители ставили фууку, у Неприкасаемых, в знак их положения, должен был стоять обгоревший столб.

Оказалось, что именно об этом, а не о злых духах, пытался предупредить ночью провожатый, на которого Ниси не обратила внимания.

Она толкнула дверь хижины.

Очаг в полу выглядел так, как будто огонь там не разводили не то, что несколько месяцев — лет.

— Сейчас здесь нет никаких Неприкасаемых, — сказала Ниси глухо. — Здесь вообще никого нет, разве ты сам не видишь?

— Но они здесь были! — возразил слуга. — И потом… — он помолчал. — Вы меня простите, госпожа, но откуда вы взяли этого мальчика?

Ниси снова посмотрела на безмолвно сопровождавшего её ребёнка.

Точнее, это ночью он показался ей ребёнком, а сейчас, при свете дня, мальчик выглядел довольно взрослым — лет тринадцати, чуть старше Хайнэ.

— Встретила его в лесу, — глухо сказала Ниси. — Он заблудился.

— Но…

— Послушайте меня, — обратилась Ниси к слугам, перебив говорившего. — Я хочу, чтобы каждый из вас забыл о том, что видел сегодня деревню Неприкасаемых. И никогда об этом не вспоминал. Вы поняли?

— Почему, госпожа?

— Потому что я собираюсь взять этого мальчика к себе.

Слуги потеряли дар речи, что было неудивительно.

— В качестве слуги, госпожа?.. — наконец, решился один из них.

Ниси промолчала.

«В качестве моего сына», — подумала она, и сама покрылась ледяной испариной от этой мысли.

Взять к себе в дом Неприкасаемого, позволить ему общаться с родными детьми, называть их братьями и сёстрами!..

Раньше Ниси думала, что совершила совершенно невозможный поступок, взяв в дом мужа из простонародья, но по сравнению с тем, что ей предстояло сделать сейчас, брак с Андо уже не казался чем-то из ряда вон выходящим.

Если кто-то когда-то об этом узнает…

Однако клятва Санья перед Богиней — нерушимая клятва. Ниси и подумать не могла о том, чтобы её нарушить.

«Придётся под каким-то благовидным предлогом с ними расстаться, — промелькнуло у неё в голове. —  Жаль выгонять их на улицу, они много лет верно мне служили, но ничего не поделаешь. О, Великая Богиня!.. Что же мне делать?.. Я не могу нарушить слова священной клятвы, и то, что меня каким-то образом вынудили её произнести, не имеет никакого значения. Наверное, та женщина что-то подсыпала мне в воду, какое-то зелье».

— Возвращаемся в экипаж, — сказала Ниси, стараясь, чтобы голос звучал хладнокровно. — Попытаемся отыскать дорогу.

Когда они тронулись в путь, мальчик сел рядом с ней, и ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы не отодвинуться.

«Он ведь ни в чём не виноват, — сказала себе она. — Преступление совершила его мать, но не он».

Эти мысли возымели некоторое действие — спустя какое-то время Ниси всё-таки смогла поглядеть на мальчика без подсознательного страха и отвращения.

Произношение и обороты речи выдавали в его матери благородное происхождение, и то же самое говорила о мальчике его внешность. У него были тонкие черты лица, высокий лоб, правильная форма носа и губ, вот только волосы и глаза очень странного цвета, которого Ниси никогда и нигде не видела. В темноте или тени они казались вполне обычными — рыжевато-каштановые волосы, карие глаза, но на свету вспыхивали совершенно немыслимыми оттенками. Волосы — ярко-медным, цветом горящего пламени, глаза — рубиново-красным.

— Как тебя зовут? — решилась спросить Ниси.

Мальчик молчал.

«Не понимает, — догадалась она. — Неужели мать не научила его говорить на своём языке? Или Неприкасаемым это запрещено?.. Может быть, они вообще не могут разговаривать друг с другом? И всё-таки, какое преступление она совершила, и кем был отец её ребёнка?»

Ответов ни на один из этих вопросов не было.

— Ниси, — сказала Ниси, показывая на себя, а потом показала на мальчика и сделала вопросительное выражение лица.

На этот раз тот, кажется, её понял и пожал плечами.

«Не знает? — изумилась Ниси. — Или мать просто не дала ему никакого имени? Но мне придётся это сделать, я не могу оставить его безымянным…»