Тревоги пути (СИ) - Кир Юлия - Страница 33

Хаск представился и озвучив цель своего визита, показал письмо, написанное Мэйтоном. Самый старший, на взгляд пса, светловолосый пограничник со старым шрамом через всю щеку, взглянул на печать и молча кивнув, махнул рукой призывая идти за собой. Остальные остались, тут же растворившись в листве, словно и не стояли рядом.

Следопыт вывел его на узенькую тропку, еле заметную в высоком подлеске и повел за собой. Изредка он останавливался, и приложив ладони ко рту, изображал звук то кукушки, то удода, то стрекот тальпы, сигнализируя скрытым в листве товарищам о том, что все в порядке и незнакомец с ним.

Хаск отметил, что граница патрулируется довольно хорошо и возможно, эльфы уже сами вычислили орков и успели что-то предпринять.

Незадолго до полудня, они были у Таале-уи, главного древа эльфов. Пес заблаговременно разузнал о том, как оно называлось, что бы ненароком не опростохвоститься.

Как известно, у каждого представителя данной расы имелись хвосты. У цесамов (мужчин) небольшие, с длань. А у ксаман (женщин) чуть меньше. Но, показывать их чужакам, да и не-родственникам, было строго воспрещено, это считалось верхом неприличия. Отсюда и выражение «опростохвоститься».

Именно хвост, обещал отрезать ему Мэйтон, красуясь тогда перед орками. Воспоминание вызвало в нем легкую усмешку, что не смогло укрыться от наблюдательного эльфа, заставив того немного нахмурится.

«Мало ли, что на уме, у давнего врага?»

У древа Хаска уже ждали.

Тэлион встретил его у самого входа внутрь.

Ступая под сень священных ветвей, Хаск, по обычаям эльфов, приложил правую руку к груди и слегка поклонился.

Это был не глубокий поклон, но и не еле заметное движение корпуса, а такой, чтобы это было уважительно по отношению к хозяевам, однако, не унижало и его достоинства. Все приличия были соблюдены.

Живя всю жизнь на равнинах и в степях, Хаск раньше и не догадывался, сколь огромны могут быть деревья. Нет, он конечно видел и большие, и маленькие, и бывал в лесу, когда охотился. Но это!

Оно было величественно. И никакое другое слово сюда просто не подходило.

Невольно подняв голову, он стал вглядываться в гущу распростертых над головой ветвей.

Тут и там, взглядом он натыкался на небольшие балкончики, ниши, мостики и овальные окошки входов-выходов. Разглядев где-то в вышине тонкий, словно паутинка мостик, он внутренне содрогнулся.

«Ну как на такой высоте можно жить?! То ли дело, привольные степи и шелковые травы лугов, где поверхность под ногами не норовит обвалиться вниз. На такой высоте и метелки травы не разглядишь».

В древе никто не жил. Однако комнаты для гостей имелись и не мало, судя по балконам. Тут проходили собрания ветвей и насколько Хаск знал, где-то в его огромном чреве должен был быть «Зеленый Зал», о красоте которого тоже ходило не меньше легенд, чем о самих эльфах.

Еще никто из его народа не удостаивался чести бывать здесь, в сердце эльфийской долины Нэрт-а-Нелл.

Проводник подвел его к Старейшине и представив, их друг другу, застыл в ожидании нового приказа.

— Спасибо Элентар, — мягко ответил Глава Совета, дружественно хлопнув того по плечу. У эльфов было не принято ставить себя выше других, будь ты хоть сто раз старейшиной.

Тот, коротко кивнул, тут же удалившись.

Хаск отметил, что Тэлион не в парадном одеянии, а в легком кожаном доспехе, одетом на тонкую черную кольчугу. Она укрывала бедра до середины, а руки до локтей. Пёс впервые видел такую красоту. Свита кольчуга была из плоских маленьких колечек, настолько маленьких, что издалека ее можно было принять за ткань. Однако ее тонкость, была пропорциональна прочности.

О таких «эльфийских рубашках» ходили легенды. Воистину, эльфийские кузнецы ни в чем не уступали гномьим. Говорят, каждая такая кольчуга еще и зачаровывалась. Это почти невероятно, но на некоторых колечках, выгравировывались руны защиты и никто кроме мастера не знал, где стоит защита, зачастую, даже владелец.

Запястья, поверх тонкой рубашки украшали два широких обручья с эльфийской рунической вязью. Они служили одновременно и украшением, и средством защиты в бою, так и оберегом.

Значит, он не ошибся и эльфы уже в курсе событий. Он слишком опоздал со своей новостью.

На Тэлионе более не было никаких регалий, кроме кристалла на шее. Однако всем своим видом, он внушал если не трепет, то уважение и благоговение подданных, это, было видно по его окружению.

Оба, какие-то мгновения изучали друг друга глазами. И пёс опять подумал, что скорее всего, Мэйтон очень похож на отца. Та же осанка, та же гордая посадка головы, и такие же иссиня черные волосы, собранные в высокий хвост на затылке.

Хаск молча подал письмо.

Тэлион с некоторой долей удивления принял его, увидев на лицевой стороне знакомый почерк. А раскрыв, не смог удержаться от улыбки, быстро пробегая глазами текст. Немного смутившись, он даже отвернулся, чтобы перечитать его еще раз.

К детям у эльфов особое отношение, пусть даже к таким непутевым, как сын старейшины. Самого Тэлиона, его мать до сих пор, частенько пред сном целовала в лоб, или строго выговаривала, за какую-нибудь по ее мнению глупость.

Эльфийки могли за всю жизнь родить не более пятерых детей, а детородный возраст у них продолжался не более трехсот лет. Так что над своим потомством эльфы тряслись как над драгоценностью. Чем их больше, тем сильнее Ветви их Древа.

— Немного странно и удивительно, когда старый враг приносит вести от давно пропавшего сына, — поворачиваясь и задумчиво сворачивая письмо, произнес Тэлион, — В этом есть что-то знаковое, не находишь?

Хаск слегка улыбнулся, пожав плечами.

— Надеюсь, плохие вести, принесенные мной, не испортят твоей радости?

— Об орках, мы, уже к сожалению, знаем, и знаем, чем может это для нас обернуться, — посмурнел он, — Но, о причинах всего этого, можем пока только догадываться.

Однако неведение подоплеки событий, не помешало Старейшине послать сообщение на ту сторону моря, прося поддержки у эльфов-мореходов из долины Кайр-а-Нэлль. И должно быть, уже к вечеру следующего дня к их берегам подойдет эльфийская эскадра, гонимая волшебным ветром.

Тэлион вопросительно просмотрел на Хаска.

— Затем я и здесь, — чуть поклонившись, произнес Хаск.

— Тогда, будь нашим гостем и раздели с нами трапезу. Произнес он ритуальную фразу. «Что б их, эти церемонии!», морщась про себя, подумал он.

— Почту за честь, — сверкнув клыками, кивнул в ответ Хаск.

— Ты как раз к обеду, а я еще с утра не ел, — добавил он уже более непринужденно, приветственно хлопнув пса по плечу и жестом приглашая внутрь древа. А то от ритуалов и взаимной прихотливой вежливости уже порядком обоих подташнивало, сводя пустые животы.

«В конце концов, кто старое помянет, тому хвост вон», как говорили псы.

Зал в древе поразил пса простором, богатством убранства и вместе с тем, простой, изящной красотой живых растений.

Спинка каждого сиденья была сплетена из темных, блестящих побегов плюща, с мелкими изумрудными листьями, и еще более мелкими белыми цветами. Приглядевшись внимательней, он понял, что наверно даже не сплетена, а выращена. Так как и сиденья, и спинки были живыми, и сами взрастали из ярусов, опоясывающих небольшую круглую площадку для выступлений в середине.

Высоко над головой, словно длинные нити цветочного водопада, спадали вниз ветви еще одного растения. Нежно-сиреневые, голубые, пастельно-желтые, белые, усыпанные изящными махровыми цветами, они напоминали вифинский дорогой хрусталь, нанизанный, словно бусы, на тонкую серебряную проволоку и подвешенный к потолку. В них, словно разноцветные рыбки в сети, запутались круглые магические шары, ярко освещавшие все это благоуханное великолепие.

Внутри, по всему периметру стен, словно девять золотых колонн, произрастали девять могучих деревьев. Это было невероятно, но деревья росли в дереве! И кора их действительно отдавала золотом, того красноватого, благородного оттенка, так любимого всеми гардами в мире. И именно их цветами был украшен свод над ярусами кресел.