Тревоги пути (СИ) - Кир Юлия - Страница 18

Тодор не нашел даже останков. Словно они растворились, поглощенные родным домом и ушедшие в Свет вместе с его дымом. И теперь, они все втроем будут ждать его появления в самом лучшем из миров. И когда-нибудь, когда он умрет и пойдет по тропе Нового Мира, на пороге родного дома его встретит Гретти и девочки, и они вновь будут счастливы. Вся их деревня соберется встречать его и он вновь увидит все их лица.

Тодор поднял голову к выцветшему, белесому небу и завыл.

Он очнулся, обнаружив себя стоящим посреди пепелища, возле сиротливой печной трубы, гладя ее закопченный глиняный бок. Он сам ее клал, а Гретти помогала, замешивая глину на воде и яйцах. Она всегда любила петь, когда что-то делала. Она отлично пела. Тогда они были молоды и полны надежд, и даже когда ложились на ночь спать в обнимку в еще недостроенном доме, не было никого счастливее их.

«Что он тут делает? Ах, да приехал домой. А почему его никто не встречает? Ах, да больше никого у него нет. Ни двух красавиц дочерей, уже сосватанных за пригожих парней в соседней деревне, ни хлопотуньи жены, вечно ворчащей из-за не снятых, на пороге дворовых ступарей. Теперь и пилить его некому. А он бы сейчас отдал все сокровища мира только за то, чтобы услышать ее голос».

Вновь судорожно вздохнув, он сполз по трубе на непрогоревшие доски пола, и уткнул лицо в испачканные сажей ладони.

Манул отошел в сторону смотря в небо. Там, в перламутровой голубизне утра, черной тучей собиралось воронье на бесплатное угощение.

Чуть погодя, растолкав и немного приведя Тодора в чувства глотком крепкого вина, Манул и Лаэре уговорили его помочь с погребением остальных жителей.

На это ушел почти целый день.

Они решили не оставлять их на расправу воронью, благоразумно предположив, что пока городские дознаватели сюда доберутся толку от трупов уже все равно не будет. Тем более, что следов грабежа и насилия не было. Словно на показ — только сгоревшие дома и куча стрел.

Всех, а набралось человек пятнадцать, стащили к храму, и собрав еще пригодные для костра доски, сложили рядом.

Манул предварительно вытащил стрелы из тел, и связав их бечевой, сложил отдельно. Таская мертвых, он заметил, что на некоторых остались даже украшения и дорогие вещи.

Тодор, за все время не проронил ни слова, пряча боль и слезы за молчанием. Лишь желваки ходили на сером от горя лице, когда он видел кого-то, кого особенно хорошо знал.

Они аккуратно положили всех убитых в недогоревших стенах бывшего святилища, сложив руки, как положено на живот – вместилище духа. Тодор, наковырял в карманах мелочь, оставшуюся после рыночной торговли и подкинув вверх, щедро посыпал ею всех. Что бы и на том свете, им жилось не менее хорошо и богато, чем здесь. Лаэре нарвала осенних желтых цветов, похожих на большие, пушистые шары и положила каждому на грудь. На этом, все скорбные приготовления были окончены.

Когда дрова и остатки храма с жителями загорелись, они молча постояли рядом какое-то время и не сговариваясь, одновременно развернувшись, пошли прочь.

На обратном пути Манул попросил Тодора свернуть с дороги и дойти до окраины селения, туда, где кончались огороды. На самом краю межи, под одичавшим кустом смородины, он показал мужчине свежий, огромный отпечаток, чьей-то ноги. Манул не наступая на него, поставил рядом свою ногу, показывая разницу в размере.

— Ну, и что это? – с раздражением буркнул Тодор.

— Просто запомни.

Селянин рассеяно кивнул и молча побрел к телеге.

День близился к вечеру. Солнце, клонившееся на закат, залило все вокруг красноватым, тревожным светом.

В оставленной на пригорке телеге, беспокойно и беспомощно пищали голодные птенцы, возились кроли, жадно тычась в руки, просовывая розовые носы через прутья клетки.

Лихой тихо и жалобно заржал при появлении хозяина, словно чувствовал, что произошло что-то нехорошее.

Тодор тяжело вздохнул и разломив краюху хлеба покрошил его голодным животным. Коню сунул мешок с последним овсом.

— Тебе есть куда пойти? – спросил его Манул, после недолгого молчания.

— Родители жены в Ани живут, — коротко и бесцветно ответил тот.

«Что за вести он привезет. Как жить-то, теперь?»

Следопыт кивнул и стал разворачивать коня в обратную сторону, оставив в покое сидящего в телеге на сене хозяина. Тодор безвольно свесив руки между колен, смотрел в одну точку. На душе было пусто.

Когда выехали на дорогу он отдал поводья в руки Лаэре и подсел к фермеру. Разговор будет тяжелый…и неприятный.

Выждав немного времени, Манул повернулся к мужчине.

— Послушай, — доверительно начал он, — посмотри на Лаэре, как думаешь, почему у нее перевязано предплечье? — начал он издалека.

Тодор не понимая, куда он клонит, уставился сначала на следопыта, потом на эльфийку и молча пожал плечами, поминая по себя их бедственный вид.

— Как ты думаешь, эта рана свежая?

Тодор осмотрел пропитанную кровью тряпицу, намотанную на руку и утвердительно кивнул.

— Так скажи мне, как она сегодня ночью могла сражаться со своими соплеменниками?

Тодор уставился на него, медленно обдумывая, то, что сказал ему следопыт.

У самого Манула на скуле был свежий порез, а сидел он тоже как-то неловко, завалившись чуть набок, словно оберегая левую голень.

— И что все это значит? – не до конца понимая, куда клонит следопыт, бесцветно спросил мужчина.

— А то, что это были не эльфы, — глядя прямо в глаза фермеру, твердо ответил Манул.

— Ну, кто тогда? Раз стрелы-то ихние!

— Орки.

— Ты с ума сошел! – обиделся Тодор, возмущенно пихнув ногой солому — За кого ты меня держишь?

Манул посмотрел на него так, что Тодору показалось, что его взгляд прожжет его насквозь.

— Помнишь след? – многозначительно напомнил следопыт.

Как не абсурдно все это звучало, но Тодор все-таки задумался и спорить перестал. Да и связываться со следопытом себе дороже. Он сейчас в меньшинстве. Вот когда пони приедут в Ани, посмотрим, на чьей стороне будет сила…

— На…, — Манул сунул ему в руки стрелу, ту, что взял в деревне, — Это одна из тех. А эта…, — он залез в колчан к Лаэре, — Как раз эльфийская. Почувствуй, как говорят разницу.

Манул откинулся на сено и устало прикрыл глаза, предоставляя мужчине самому разобраться в ситуации.

Тодор честно принялся сравнивать стрелы.

Та, что была из колчана Лаэре тоньше и на целую пядь длиннее. Оперение из настоящих фазаньих перьев, древко из древесины с чуть розоватым оттенком. Наконечник плоский листовидный, простой. Стрела для охоты.

На другой, (из деревни), оперение при внимательном рассмотрении оказалось крашеным, а перья гусиные. Древко белого цвета, толще и короче. Да и изготовлено оно было топорно, словно наспех. Зато наконечник трехлопастной, дорогой и добротный.

Разница чувствовалась и значительная.

Это можно сравнить с тем, словно кто-то надел на немытую ногу дорогой шелковый сапог. Вроде грязных ногтей не видно, но запашок не перебить.

А вот ранение стрелой с таким наконечником приводит к неизбежному летальному исходу, ну в лучшем случае к увечью.

Тодор тяжело вздохнул.

Манул дал еще одну. На вид, такая же, только на конце полумесяцем «красовался» срезень. Такие, применяются исключительно для причинения наиболее сильного вреда жертве. Им и артерии перебить, и руку обрубить можно, и кости раскрошить,а если взять лук помощнее, да стрелу потяжелее, то и голову с плеч легко устроить.

— Может, они специально таких понаделали, чтобы запутать всех? – предположил он.

— Делать нам больше нечего, — зло буркнула Лаэре, — Только сидим и по ночам кривые стрелы стругаем!

— Допустим, я вам поверил, — устало вздохнул Тодор, откладывая стрелы в сторону, — Но что дальше? «Кривые, не кривые, а целую деревню положили».

—Ты приедешь в вашу деревню, как там ее…

— Ани, — напомнил фермер, Манул кивнул.