Пристойное поведение (СИ) - Вечная Ольга - Страница 45

Ксюше показалось, что она рожает, вернее «что-то как-то ей не так». Это нормально? Откуда ж мне знать?! Рисковать не стали, поскорее к ней, потом в роддом, где девушку внимательно осмотрели, а затем отправили домой отдыхать. Состояние плода отличное, все показатели в норме, врач объяснил, что торопить процесс смысла нет, тем более что времени по срокам достаточно, а природа сама знает, когда пора. Я, конечно, немного понервничал.

Предстоящий развод — событие судьбоносное, и очевидно, что не могли долгожданные роды случиться внезапно и вот так запросто. О нет, подозреваю, всю душу мне ближайший месяц вымотает.

По дороге туда Ксюша в основном молчала, прислушивалась к ощущениям, переписывалась с врачом, обратно же — повеселела, благодарила, что быстро откликнулся, бросил дела, и вообще за все, что для нее делаю. А что я, в общем-то, делаю? До появления Вероники мой вклад в наш брак можно было назвать ничтожным. Не за что, Ксюша. Теперь же игра в счастливую семью стоит тысяч спасибо, несмотря на то, что исходные обстоятельства не изменились.

Так что — да, пожалуйста. Я же обещал прикрывать тебя.

Затем она немного поплакала, признаваясь, что тяжело, устала и физически, и морально. Одиноко ей. И деваться некуда — к родителям не хочет, отец курит прямо на кухне и в туалете, что невыносимо. А маму к себе позвать нельзя, тогда ведь придется объяснять, почему любимый муж не ночует дома.

Ксюша выдыхается, какой-то нерв в боку защемило. Другими словами, роды — явление долгожданное не только для меня, но и для нее тоже.

Пообедали в ресторанчике, расположенном по пути, болтая о том о сем. Я был настолько голоден, что поначалу просто кивал — шутка ли, дело к вечеру, а мой организм лишился даже обещанного завтрака, спасибо Тренеру. Вторник, мать его — перекусить некогда!

А потом, сжав салфетку пальцами, Ксюша вздохнула и, взглянув мне в глаза, серьезно спросила, не надумал ли я возвращаться. Ее упорное нежелание признать, что между нами все кончено — удручает. Теперь, глядя на ситуацию из другого угла трезвым взглядом, в обход призмы смертельной обиды на природу за неспособность самому дать потомство — я понимаю, что, вероятно, нужно было разводиться сразу. Сейчас бы уже отболело. Сделал бы вид, что мне наплевать. Но тогда казалось, что она в настолько нестабильном состоянии, что прижми девушку к стенке — или потеряла бы ребенка, или сама бы от него избавилась, лишь бы не оказаться виновной.

Сейчас Ксюша другая. Заметно, что она обожает своего малыша. Вероника права, ради ребенка женщина готова на удивительные вещи. Будем считать, что ей помогли эти месяцы передышки и подготовки.

Освещение в ресторанчике довольно невнятное, к тому же мы сидим практически в углу, где нет окон, а ближайшее загораживают тяжелые шторы, поэтому Ксюша, убедившись, что никто из персонала на нас не смотрит, быстро опускает лямку платья и быстро показывает свою полную грудь, по которой сегодня утром поползли белые растяжки, отчего Маленькая Санни рыдала час в одиночестве. Вздыхаю. Что на это сказать? Я давно не в том возрасте, когда отталкивают мелкие дефекты женского тела. Хотя, если подумать, захотев женщину, я бы вряд ли остановился из-за подобной фигни в любом возрасте. Скорее всего, я бы или не заметил, или бы просто отметил мимоходом: о, растяжечки — и дальше занялся бы своим лучшим в мире делом.

Она ищет моего ответа.

— Да это ж ерунда, — успокаиваю ее. По глазам вижу — не верит, но облегченно выдыхает. — Нашла из-за чего слезы лить. Самое главное, что ты мамкой будешь. Обалдеть, Ксюх, — улыбаюсь. — Каких-то несколько дней — и будешь гонять с коляской по всем детским площадкам района.

— А ты папкой, — упорно повторяет она. Не спорю. Ни к чему обострять. — Егор, а у тебя есть кто-нибудь?

— Мы же договорились, что наш брак — фиктивный. Разумеется, у меня кто-то есть.

— Нет, я не про шлюх, — качает головой. — Отношения с кем-нибудь.

— А какое это имеет значение? — спрашиваю довольно жестко, ее губы начинают дрожать. -

Ксюш, в беде-голоде я тебя не брошу, — беру ее за руку, успокаивая. — Я перебесился. Поначалу смотреть на тебя не мог, не мечтая придушить, — она улыбается. — Но время лечит. Или, знаешь, притупляет. В критической ситуации можешь на меня рассчитывать, в остальном

— уверен, справишься сама.

— Раз ты сам об этом заговорил… Я все думаю, давай отложим наш развод еще ненадолго?

— Нет.

— Если ребенок откажется твоим… да он точно окажется, тогда…

— Без разницы.

— Но почему?! Я не понимаю тебя!

— Слишком много женщин со мной случились за последние месяцы, чтобы продолжать играть в любящего мужа.

— Для меня это не имеет значения. Пожалуйста, только возвращайся.

— В этом-то и дело, Ксюш. Тебе плевать, с кем сплю я, меня давно не заботит, кто развлекает тебя. Это не брак. Разве только от слова «бракованный» по всем параметрам.

— Идеалист ты, Егор. Откуда только в тебе взялось это дерьмо. Мы подходим друг другу. Столько лет маялись и все равно поженились. Первая любовь — самая сильная.

— То, что тысячу лет назад ты мне сделала минет из жалости, не значит, что я был твоей первой любовью, — смеюсь, допивая вторую чашку кофе.

— Первый минет в моей жизни. И в твоей, кстати, — поднимает вверх палец.

— Нет, Ксюш, — качаю головой. — Этого маловато будет. Мы ведь обсуждали ситуацию тысячу раз, сразу после рождения мой адвокат начинает заниматься разводом, для тебя это не должно стать сюрпризом.

— Даже если он твой?

— Тогда мы сделаем усилие и договоримся, как будем воспитывать его, живя раздельно.

— Ясно. Все понятно, — она дергается. — Больше можешь ничего не говорить. Дело в женщине. Расскажешь, кто она?

— Ты же только что сказала, что я могу больше ничего не говорить, — развожу руками.

— Егор!

— Тебя это не должно сейчас беспокоить.

— Но ведь беспокоит! — она поднимается насколько только может расторопно. Вилка звякает о тарелку и падает на пол, на нас оборачиваются. Смотрят на меня укоризненно. Окей, как обычно.

— Тихо, Маленькая Санни. Поехали, я отвезу тебя домой, — приобнимаю ее за плечи и, расплатившись, вывожу на улицу. Свежий ветерок остужает Ксюшин порыв, она шмыгает носом, пока идем на парковку. Хорошо, что становится прохладнее. Духота плохо влияет на людей, от нее плавится мозг, поступки, о которых потом жалеешь, совершаются сами собой. Зиму я люблю намного больше: в тепле батарей пишется лучше. Чем морознее за окном, тем уютнее дома. И когда я думаю о доме, то имею в виду свою квартирку «для траха», это ли не показатель?

— Я всегда знала, что бы ни случилось — у меня есть ты, который бросит всех и вся ради меня. А теперь ты говоришь, что с кем-то тебе лучше, чем со мной.

— Возможно, пришло время нам обоим начать жить без запасного аэродрома, коим мы являлись друг для друга. Я понимаю, это страшно, но другого выхода нет.

— Господи, ненавижу, когда ты такой: пришибленный своей моралью. Ты ведь гребаный наркоман, который столько баб переимел, что страшно представить! Че вы только не творили с Санни у Тренера, мне за вас страшно было! А теперь ты говоришь мне о том, что слишком хорош для меня?

— Я тебя больше не люблю, — говорю ей уже в машине. От этих слов она вздрагивает. Ведет себя, ей-богу, будто не трахалась с другими за моей спиной. Мой голос звучит натянутей, чем я рассчитывал. — Я не знаю, что еще добавить. Извини меня, — развожу руками. Не получается сказать ей в лицо, что теперь она у меня ассоциируется с самым гнусным периодом в моей жизни. Возможно, какая-то любовь способна такое выдержать, моя — определенно точно — нет. Ее попытки вернуть отношения вызывают даже не злость, а раздражение. Плохая эмоция. Рядом с ней любовь умирает быстрой легкой смертью.

— Что прикажешь делать мне с моей любовью к тебе?

— Переключись на кого-то другого. Ребенка своего. Будь хорошей девочкой, не обостряй. Я и так сделал для тебя много. Больше, чем кто бы то ни был другой на моем месте.