Побратимы
(Партизанская быль) - Луговой Николай Дмитриевич - Страница 23

Теперь за его, Григория, спиной, уже не таинственный, а борющийся лес, друзья- партизаны и она, Женя Островская, а впереди — родная степь. Сейчас стемнеет, и он сделает по ней первые шаги. И запомнятся они ему, как первый школьный урок, первая борозда за трактором, как все первое, что он здесь пережил…

Когда на степь опустилась ночь, по глухим проселкам двинулись дальше. Спины горбились под тяжелой ношей. На груди, в такт шагам, покачивались автоматы. Четыре силуэта то исчезали в низине, то вновь маячили на фоне освещенного лунным светом неба. Казалось, что они плыли над уснувшей степью. Так всю ночь. Перед рассветом они вдруг исчезли. Пройдет ли в нескольких шагах труженик и зоркий следопыт степи — чабан, будет ли рыскать здесь угодливая фашистская ищейка-полицай или на бреющем полете проутюжит этот пустынный уголок гитлеровский коршун — ни друг, ни враг не должны заметить присутствия смельчаков.

Они же зорко видели всю степь, слышали каждый шорох, в любую минуту готовые вступить в неравную схватку. Расстояние меряли не километрами, а шагами. Время передвижения и минирования рассчитывали до секунд. И берегли каждый кусочек сухаря, каждый глоток воды и каждый патрон.

Первую опасную дневку в степи партизаны провели севернее села Монай. Впереди была еще более трудная рабочая ночь. Началась она быстрым броском к цели.

Вот и речка Булганак. Здесь, северо-восточнее станции Ички, — мост в ребристых фермах. А вот и цель — железнодорожное полотно на правом берегу. Накрытые плащ- палатками партизаны подползают к полотну.

С этого мгновенья их слух и зрение обращены к патрульным. Пока те не пройдут, минирование не начнется. В столкновении с ними — первая опасность для минеров.

Лежат. Ждут. С моста доносятся размеренные шаги часового. На той стороне речки сквозь тьму едва проглядываются очертания будки. Там кто-то простужен-но кашляет. Охрана начеку.

— Я буду впереди, — шепнул Григорию Штефан Малик и пополз.

Григорий хотел было задержать его, но тут же понял: Штефан сейчас, в темноте, не рассчитывает на обман врага своей словацкой формой. Им движет смелость, забота об успехе операции, стремление принять на себя первый удар в случае столкновения, прикрыть командира, который должен производить минирование.

Почему же подрывники пришли именно сюда, где выставлена постоянная охрана? Не лучше ли было выйти к полотну на глухом перегоне, куда патрульные приходят реже?

Дело в том, что Григорий хорошо усвоил урок испанца Баландина: на ровном месте пострадает от взрыва паровоз и четыре-пять вагонов, а на крутом повороте, на высокой насыпи или на мосту заряд той же силы опрокинет весь эшелон. Поэтому он и предложил эту трудную цель на берегу речки.

По насыпи медленно проходят трое патрульных. Наклоняясь, они прощупывают глазами стыки рельсов, шпалы, осматривают крутые срезы насыпи и подступы к ней.

Патрульные прошли, и наверх, к полотну, скользнули четыре силуэта. Теперь минеров подстерегают уже две опасности — стычка с охраной и ошибка при минировании, которая может стать роковой. Саперная лопата, сжатая крепкой рукой моряка, врезается в тихо шелестящий песок. Под шпалой, которая держит на себе рельсовый стык, возникает пустота. Но тут слух улавливает нарастающий шум поезда. Минеров, как вихрем, сдувает вниз, к подножию насыпи.

Этот поезд очень некстати. Сейчас дорога каждая секунда. Скоро возвратятся патрульные, заметят ямку и кучу песка возле шпалы, поднимут тревогу — и тогда все сорвется.

Громыхая, проходит поезд. Едва простучал последний вагон, как четыре тени снова метнулись по крутому срезу насыпи на полотно. Несколько минут лихорадочной, но четкой работы. И опять пришлось соскользнуть вниз — возвращаются патрульные.

Затаив дыхание, смельчаки ждут. Нет, не заметят патрульные пустоты под шпалой — она заполнена страшной взрывной силой. Не увидят они на полотне и горочки песка — ловкие руки Штефана Малика сгребли его на плащ-палатку и унесли вниз.

Когда патрульные прошли, партизаны в третий раз поднялись на полотно. Охраняемый друзьями, Григорий накрылся плащ-палаткой, зажег спичку и загладил следы.

Минирование закончено. Все четверо облегченно вздохнули. Теперь надо успеть перейти на другой участок дороги, заложить вторую мину, совершить еще два броска и заминировать в третий и четвертый раз.

Сейчас они превыше всего ценили время. Приближался рассвет. Он уже близок, и надо торопиться. Пройдет поезд, и сработает мина, поставленная без замедлителя. Немцы бросятся искать диверсантов. Будут переворачивать копны, обшаривать скирды, обнюхивать каждый уголок в окрестных селах. По всей степной равнине станут рыскать патрульные с собаками. До рассвета надо уйти от насыпи километров на двадцать и залечь на дневку.

Но в штабе партизанской бригады сказали:

— Хорошо бы не только заминировать, но и узнать о результатах диверсии. На рожон, конечно, не лезь, действуй по обстановке.

И вот теперь, успешно закончив минирование, Григорий решил выполнить и эту задачу.

Замаскировались на дневку всего лишь в нескольких километрах от насыпи. Уложив над головой последний шар перекати-поля, Григорий уже в который раз глядит на часы:

— Ровно три, — тихо говорит он, — до рассвета полтора часа. Вы, хлопцы, сосните, а я подежурю.

Засыпая, они чутко воспринимают все звуки ночной степи. Рядом на легком ветерке чуть слышно шуршит ковыль. Где-то покрикивает птица. В небе устало и размеренно рокочет далеко пролетающий самолет. А там, на северо-востоке, где через всю степь тянется железнодорожная магистраль, еле уловимо постукивают колеса приближающегося поезда.

— Это наш, — шепчет Григорий.

Вдруг со стороны Джанкоя докатился густой звук далекого взрыва.

— Слышите? — настораживается Гузий. — Перехватили наши орлы. Не иначе, как Бабир или Сырьев.

Подрывники напряженно вслушиваются. И тут опять доносится взрыв такой же силы, а за ним глухой гул канонады. Он то усиливается, то угасает. Похоже, что завязалась артиллерийская дуэль.

— Какая-то заваруха! — приподнимается на локте Володя Морковин. — Не попали бы там наши ребята в переплет.

— Вывернутся! А немцы, наверняка, уже в переплете.

Едва Григорий это проговорил, как над степью качнуло воздух. От речки Булганак докатился громоподобный взрыв, за ним — резкие удары металла и треск.

— Наша сработала! — радостно выдохнул Григорий. Он затянулся табачным дымом и, пряча в ладонях огонек папиросы, добавил — Ну, братва, теперь держись! Фрицы всю степь перековыряют!

Позднее на Большую землю полетело письмо секретарю Крымского обкома:

«3. О восстановлении связей с Симферополем.

…Теперь у нас имеется в основном проверенный человек, кандидат партии, (довоенный) работник Ичкинского райисполкома, 8 лет служивший на флоте, участник Севастопольской обороны, свою честность в значительной степени показавший на крупной диверсии, которую выполнил с исключительной четкостью, умением и стремлением к полному и наилучшему выполнению задачи, как по подрыву воинского эшелона именно на намеченном участке дороги (мост через речку), так и по разведке результатов диверсии.

Показал (он) себя и в бою 18 июля, из которого по своей инициативе вынес смертельно раненого бойца Богомолова… Посылку намечаем на 12 августа…»[19].

В те тревожные дни и ночи, когда группа Григория Гузия действовала под станцией Ички, на железной дороге Севастополь — Джанкой — Керчь гремели гулкие взрывы других партизанских минеров. Диверсионных групп было немало: восемь из бригады да шесть из отрядов заповедника и старо-крымских лесов.

Трудным был путь к железной дороге через степной Крым у каждой из этих групп. Сложным оказался он и у Якова Саковича.