Гнев Земли (СИ) - Шалагин Роман - Страница 7

Часовский знал, что в округе, во всяком случае, на ближайшие десять километров никого нет: ни людей, ни зверей, и это обстоятельство ставило его в тупик. Теперь ему захотелось бежать прочь от берега, но вновь пришлось перебороть себя. Он понимал что, если ретируется сейчас, то уже вряд ли заставит себя вернуться.

«Спокойно, только спокойно – это все воспаленное воображение, тут никого нет, надо просто взять воды и земли, а потом уйти. Это работа, а за нее платят сносно и предоставляют жилье», - мысленно повторял себе Виктор.

Часовский все же заставил себя сесть на корточки у прибрежной полосы и зачерпнуть воды. Сверху она казалась мутно-черной, как мазут или деготь, а при рассмотрении вблизи – кровавой и пенистой. Когда он наполнил семнадцатую пробирку, то услышал громкий всплеск и бурление, что-то всплыло на поверхность на середине озера.

Цезарь отпрянул и оскалился. Где-то за спиной едва уловимо треснула ветка, и туман тут же поглотил этот звук. Долетел едва уловимый шорох травы откуда-то справа, потом какое-то протяжное дыхание или дуновение, а затем опять бульканье и всплеск. Виктор уже не мог бороться со своим страхом, как спринтер, он с низкого старта рванулся в сторону своего жилья.

Желтоватый туман стал настолько плотным, что даже ощутимо замедлял бег. Опомниться Часовскийсмог лишь у своих дверей, вырвавшись на свет из проклятого морока. При виде дома за забором, яркого солнца и верной собаки все недавние дурные ощущения и переживания разом отхлынули. Он был счастлив от того, что еще неделю можно будет не подходить к этому проклятому берегу.

Деревня Ворошиловка, щебеночный карьер. 17:14.

Карьер напоминал всем видом своим рану – глубокую, рвано-размозженную, с вывернутыми неровными краями. В ней, как насекомые в мертвечине, копошились люди и техника. Гул отбойных установок, моторов, грохот падающей породы вырывался из жерла карьера вместе с тучами мелкой серой пыли, что покрывала собой все пространство на три километра.

Рабочий день близился к завершению, все рабочие без исключения смотрели на часы, глазами подталкивали стрелки к заветным «восемнадцать ноль-ноль». Оставалось совсем немного, и трудовой люд, радостно сбросив с себя спецодежду, устремится в магазины с единственной целью – закупить на вечер грядущий «горячительных напитков».

Именно поэтому продавщица Сметанина открывала свой магазин ближе к концу рабочей смены карьера. Торговля в продуктовой лавке шла не слишком-то бойко. Продукты питания население почти не приобретало, живя натуральным хозяйством. Реальный и повышенный спрос был только на вино-водочную продукцию, спички, соль и макароны.

В десять вечера Сметанина закрывалась, сдавай магазин под охрану сторожу Петро, а эстафету коммерции «зеленым змием» подхватывала пенсионерка Орехова. Почти девяносто процентов Ворошиловского первача производилось ею на дому.

Бригадир Подлесников после трех дней запоя так и не смог заставить себя работать сегодня. Какой там труд, когда в голове перезвон набата, сердце выбивает чечетку, во всем теле и руках дрожащая слабость!? Он только и думал весь день, как бы «подлечиться» чуток хотя бы пивом, Сметанина, будто нарочно весь день не открывала торговлю, продлевая его телесные муки.

– Тимоха, - обратился Подлесников к напарнику-собутыльнику, - Хорош пылить!

Тимофей Матынов по прозвищу Колчак (дед его в годы Гражданской войны прислуживал белому адмиралу) тоже пил три дня, но значительно больше своего бригадира. Благодаря отменному здоровью чувствовал себя Тимофей отлично, силища бурлила в нем через край, оттого и, будто играясь, дробил он ручным отбойником неподатливую каменистую породу.

– Хватит пылить, стахановец хренов! – зло закричал Подлесников, - И так в башке кузница ты еще своей тарахтелкой по мозгам лупишь.

– Че шумишь? – перестал работать Колчак, - Сегодня всё пить не будем, только половину, остальное на завтра оставим.

– А че так? – пробасил Тимоха.

– На охоту пойдем, - пояснил бригадир, - Завтра – выходной, будем культурный досуг организовывать.

Колчак недоуменно поскоблил огромной пятерней свой маленький втянутый вовнутрь лоб.

– На х… в лес тащиться, если и в доме можно выпить?

– Бескультурный ты человек, Тимоха, ну полный п…ец! Пройдемся по лесочку, природу поглядим, найдем местечко и выпьем культурно, а дичь попадется, зах…рим ее из ружей.

– Так ты еще и стволы переть хочешь?

– Ясен перец – это же охота!

Колчак поморщился:

– На охоте можно и без оружия, водка же есть, а дичи тут ни х… нет, даже ежей и белок не стало – все в округе передохло.

Подлесников раздраженно махнул рукой:

– Нет в тебе романтики б…, лишь бы водку дома жрать. Нет дичи и х… с ней, без нее отдохнем, жен на закуску разведем. Я вот недавно про мужика одного известного по телеку видел, Менделеев фамилия ему, так вот он говорил, что во всем главное конечный процесс.

– Это ты о чем? – не понял Тимоха.

– Об охоте, - пояснил бригадир.

– А он че охотником был этот Менделеев? – поинтересовался Колчак.

– Не-а, - важно заявил полесников, - Ученый он – физик или ботаник.

Сверху возникла физиономия бульдозериста Путова:

– Эй, трудяги, мать вашу, рабочий день кончился, а вы тут треплетесь. Я в магазин побечь могу, очередь занять, только у меня денег нет.

Тимоха и бригадир переглянулись, уловив намек бульдозериста. И все же лучше налить за свой счёт наглому шантажисту, чем самим стоять в огромной очереди, к тому же завтра выходной – выпивки может и не хватить.

– Ладно, беги, занимай, - согласился Подлесников, - Мы тебя спонсируем.

Деревенский клуб, 20:19.

Рабочий день завершился, трудящиеся скупили всю алкогольсодержащую продукцию и отправились отмечать наступление долгожданных выходных. Последним закончил трудовую неделю пастух Генка.

Он не имел физической возможности вернуться с пастбищного луга, поскольку первач Ореховой вырубил его еще в полдень. Обученные собаки самостоятельно пригнали стадо к окраине деревни. Хозяева скотины, зная, что Генка наверняка уже напился до бесчувствия и вряд ли вернётся, поджидали своих коров.

Солнце уже зашло, телевизоры были не у всех, да и те, что имелись, почти ничего не показывали из-за плохого сигнала. Несколько лет назад по пятницам демонстрировали фильмы, теперь передвижных кинобригад уже не существовало. В клубе изредка проводились дискотеки для молодежи, которые завершались всегда большой дракой, так как начинались с выпивки.

Клубом заведовала бывшая инструкторша райкома партии Антонина Лошадникова. Времена КПСС ушли в небытие вместе со всеми вытекавшими из них партийно-райкомовскими благами. Муж её – тоже бывшая «шишка партийная», уловил ветер перемен и женился на смазливой дочери банкира, а Антонина Васильевна после развода осталась совсем одна.

Единственного сына её сгубил героин. Деньги на наркотики сначала у отца доставал, а потом вещи из дома на продажу таскал. Перед тем, как передозировка свела его в могилу, он залез в солидные долги. Чтобы избавиться от «вытрясателей-рекетиров», что требовали вернуть «кругленькую сумму», Лошадниковой пришлось продать благоустроенную городскую трёхкомнатную квартиру.

Через старых знакомых удалось заполучить место заведующей деревенским клубом. А куда ещё было податься никому ненужной пенсионерке, лишившейся жилья? Да, глушь кругом беспросветная, конечно, зато и домик дали, и работа непыльная, и деньги платят.

Интересов у Лошадниковой в жизни не осталось, она и сама порой удивлялась, зачем еще существует. Лишь коммунистическая закалка и аскетическое советское воспитание не давали наложить на себя руки. Самоубийство в понятии Антонины Васильевны было высшей степенью слабости и безволия.

Лошадникова сидела в своем кабинете, так она называла чулан, где когда-то находился уборочный инвентарь, и молча курила, методически стряхивая пепел в пустую консервную банку. Она давно выработала привычку отключаться от происходящего, просто сидеть и ни о чем не думать, покуривая, или глядя в одну точку.