Мир на продажу (СИ) - "Шлифовальщик" - Страница 26

   - Моя обитель, - пафосно произнёс длинноволосый, обводя вокруг себя, не давая нам прийти в себя после перепухания. - Пристанище томящейся души.

   Без всякой связи Ант принял поэтическую позу и с надрывом прочёл:

   - Рыдал я грустью,

   Пел печалью.

   И в мира устье

   Глядел я далью.

   Мне пришлось закатить глаза от восторга и перевести дух грустно и печально. На поэта это подействовало.

   - Ант, - сказал он и приложил руку к сердцу.

   Мы с Виталиком ответно представились.

   - Игнат? - вскинул брови поэт. - Виталик? Интересные имена, поэтические... Из каких далей прибыли к нам, забредыши?

   "Из туманных", - подумал я, а вслух ответил:

   - С Земли.

   Недогадливый поэт удивлённо поморгал:

   - А мы, по-твоему, где?

   - С другой Земли, со смежной, - пояснил я недалёкому гуманитарию. - Смежные миры бывают, знаешь ли. Вещевод и всё такое прочее.

   - Ну да, ну да, - равнодушно отреагировал Ант.

   Он сделал лёгкое движение, и из пола выросли три кресла. Графоман с размаху ухнул в одно из них. Я осторожно опустился в другое, ощупывая подлокотники. Виталик благоразумно остался стоять. Вот, значит, почему комната пустовата: аборигены помимо изготовления онтроники и перепухания умеют ещё и мебель творить на пустом месте. На кой чёрт при таких умениях нужны унылые стихи, никак не могу понять!

   - Ты говоришь, у вас там умеют ценить настоящих поэтов? - напомнил мне поэт, возжелав продолжить разговор, начатый в кафе.

   - О, да! Поэтов у нас ценят, - с чувством превосходства сообщил я. - У нас никто не заставляет творческих людей описывать романтику покорения звёзд. Наши поэты - свободные люди и пишут, о чём хотят.

   Межмирторговские дилаперы побывали в сотнях миров, самых различных: высокоразвитых и умирающих, рабовладельческих и социалистических, диктаторских и демократических. И в любом из миров обязательно находились такие диссиденты-интеллектуалы, мечущиеся и страждущие, с затравленным взглядом и бегающими глазками. Самое интересное, все они считали, что общество, хоть социалистическое, хоть феодальное, на них давит и сковывает их творческий потенциал. Поэтому слово "свобода" для них звучало как синоним слова "рай". Хотя многие из не понимали, что за свобода им нужна.

   - Совсем свободные? - спросил Ант недоверчиво.

   - Полностью, - кивнул я важно. - Они отвечают только перед собственной совестью.

   Взгляд поэта превратился в горящий.

   Земель много. В каждом смежном мире обязательно есть Земля. Некоторые отличаются от нашей сильно, некоторые почти неотличимы. Одни напоминают Землю начала нашей эры, другие - далёкое будущее, до которого нам ещё расти и расти.

   Я побывал в огромном количестве миров. Моя родная Земля - один из лучших. У нас всё просто и понятно: смысл жизни - заработать как можно больше денег и с умом их потратить. Земляне - практики до мозга костей, не любят мечтателей, романтиков и альтруистов. Мне лично кажется, что энтузиасты и фантазёры - просто мусор цивилизации. Не будь наше общество слишком гуманным, их бы давно извели на удобрения. У нас всё устроено по справедливости: чем нужнее ты обществу, чем выше твоя выживаемость в обществе, умение приспособиться, тем у тебя больше денег. А общество само определяет, кто ему нужен в текущий момент, и награждает нужного человека материальными ценностями, развлечениями и прочими приятными вещами.

   Мне, например, платят в "Межмирторге" весьма неплохо, потому что моя деятельность нужна обществу. Земля жаждет новых товаров, новых услуг и развлечений, новых мест паломничества туристов, словом, эксклюзы. А без дилаперов ничего этого бы не было.

   - Наши поэты отвечают только перед собственной совестью, - повторил я разомлевшему Анту. - И мои сограждане умеют ценить таланты.

   Поэт прикрыл глаза. Наверное, ему мерещился удивительный мир, в котором толпы ценителей жаждут услышать его бредовые вирши. Увы, я соврал. На практичной Земле шансов быть услышанным и понятым у него ещё меньше, чем в Миогене.

   - А у нас не ценят гениев, - горестно вздохнул Ант. - Ко мне никто не размазывается.

   - Грамотная раскрутка нужна, - доверительно сообщил я. - Тысячами будут размазываться.

   - Что нужно для этого? - подскочил на кресле поэт.

   - Да есть пара секретов, - подмигнул я дружески, видя оживление жертвы зацепа. - Расскажешь про свой мир, и я что-нибудь придумаю. Мне надо знать некоторые особенности твоего мира, чтобы грамотно раскрутить тебя.

   - А что про мой мир рассказывать, - скривился поэт. - Ты ведь сам всё видел. Серо, блёкло, скучно...

   Он вскочил с кресла и продекламировал, подвывая:

   - Нет солнца, только злая тьма,

   Нет жизни, только воет смерть.

   И мир - сплошная кутерьма,

   Разбитых судеб круговерть.

   Могучая всё таки штука - понимальник, даже стихи в рифму переводит!

   Я уже устал заказывать глаза и многозначительно вздыхать. Не скажешь же этому чудику, что я терпеть не могу поэзию ни в каком виде. И поэтов не люблю, особенно непризнанных.

   Я подморгнул Виталику, чтобы он тоже запоминал сведения, которые нам собрался сообщить Ант. Задремавший от скуки стажёр проморгался и приготовился внимательно слушать. Но узнавать о новом мире из уст изгоя-диссидента - последнее дело. Мы пытали Анта часа два, старательно вздыхая и закатывая глаза каждый раз после чтения очередного опуса, которыми он щедро разбавлял свой рассказ. Кроме того, что Миоген - обитель тоски, зла и серости, я узнал и некоторые полезные вещи. Например, что тут умеют, помимо всяких онтронных вещей, заглядывать в прошлое и будущее и превращать материю в пространство или время и наоборот ("грубую ткань в светлую даль", по словам поэта). Меня даже пот прошиб, когда я представил себе размер премии за этот проект. Сумма премии всё раздувалась и раздувалась. У моря я приобрету не домик, а целую виллу, пятиэтажную, с пятидесятиметровым бассейном и вертолётной площадкой.

   - В нашем мире ты бы мог стать миллиардером при своём таланте, - неосторожно брякнул Виталик. Ему не терпелось узнать, есть ли в мире деньги или тут всё бесплатно, как еда.

   Я незаметно погрозил ему кулаком, но он не заметил.

   - Кем стать? - задрал брови кверху поэт.

   - Миллиардером. Ну, состоятельным человеком, богатым... У кого денег много.

   Между собеседниками состоялся замечательный диалог:

   - Денег?

   - Ну да. Таких штук, на которые можно много разных вещей купить.

   - А зачем вещи покупать?

   - Чтобы их было много.

   - А разве задублить нельзя?

   - Задублить?

   - Ну да. Разве у вас в мире нет дублятора? Это такая онтроника, которая любой предмет может размножить. Ну, сделать категорию "количество" неважной...

   Этим он добил Виталика. Мир, в котором можно любую вещь размножить в неограниченном количестве, мир, в котором количество не играет роли, произвёл на стажёра огромное впечатление. Он подавленно замолчал. Пришлось вмешаться в разговор мне.

   - Представь, - обратился я к поэту, - что у тебя есть какая-то уникальная вещь. Эксклюзив. Которой нет ни у кого. И все тебе завидуют. Зачем ты будешь кому-то её давать задублить, если можешь пользоваться ею единолично? Только ты, один-единственный.

   По лицу Анта можно было прочесть, что в поэтической голове шла титаническая мыслительная работа. Чтобы не быть голословным, я открыл первичный дилаперский набор, вынул первую вещь для зацепа - джинсы - и торжественно встряхнул ими перед носом ошалевшего поэта. Аляпистые тёмно-синие штаны пестрели лейблами и ярлыками. Лёгкие высветленные пошорканности придавали джинсам фирменный вид.

   - Вот это вещь! - восторженно произнёс поэт, сглотнув от напряжения, и даже привстал с кресла.

   - Фирма! - гордо ответил я, позволяя Анту потрогать лейблы.