Иномирянка для министра (СИ) - Замосковная Анна - Страница 38

Я вздохнул.

Не знаю, что именно она узнала и в каких подробностях, но сил злиться не было. Раньше я бы мучился тем, что тайны прошлого раскрыты, не хотел бы видеть Лену, а сейчас… узнала и узнала, всякое в жизни бывает. То ли взрослею, то ли старею. Но так хорошо, что можно не раздражаться из-за подобных моментов, а просто принять.

— Прости, — прошептала Лена, стискивая мой фрак. — Прости, я хотела узнать о тебе больше, я не думала, что твоя жизнь была такой тяжёлой.

Лишь чуть дрогнуло сердце, и опять я с удивлением отметил спокойное отношение к непрошеному вторжению в душу.

— Прости… — Лена всхлипнула.

— Если тебя так беспокоит, давай обменяем тайну на тайну. Скажи, от чего ты бежишь? Что такого страшного случилось в твоём мире?

Лена застыла. Я погладил её по спине, по голове. Невольно улыбнулся:

— Кто-то предлагал честность в отношениях.

— Я отказала своему начальнику… в близости, он обещал натравить на меня преступников, чтобы они меня проучили… — её голос дрогнул, — изнасиловали в смысле.

Сквозь невыносимую усталость пробился гнев: так нельзя, не должен мужчина так поступать. Я крепче обнял Лену: здесь её подстерегала смертельная опасность моего проклятия, а там, в её мире… могу ли я её защитить? Если родовой браслет сохранит магические свойства, то от враждебных прикосновений Лену спасёт, но если он не сработает, тогда что? Как ей помочь в мире, в котором меня нет и я не властен?

Зажмурившись, я тяжело вздохнул:

— Золото и драгоценные камни у вас в ходу? — Погладил Лену по голове.

— Э… да.

— Ты сможешь ими расплатиться с охраной? Сможешь быстро найти защиту и не попасться грабителям или мошенникам?

— Пожалуй, — так надломлено отозвалась Лена, что мне стало не по себе.

— Обижаешься, что не могу тебя там защитить?

— Не хочу возвращаться, даже не из-за начальника… Понимаешь, я там никому не нужна. У моих родителей другие семьи и любимые дети. — Лена подёргивала лацканы фрака. — Мои родители… Они не очень подходили друг другу, были слишком молоды для брака, но из-за того, что мама забеременела, им пришлось жениться. Они не уживались друг с другом и во всём винили меня, — она задрожала, я крепче её обнял. — А я ведь не виновата, я не просила меня рожать…

Лена всхлипнула. Я не знал, что делать, только обнимал. Её кулачки стягивали мой фрак, остро упирались в грудь.

— Не виновата, — тихо подтвердил я, поглаживая её по голове. — Это был их выбор, они не вправе тебя винить.

— Т-тогда почему они обвиняют меня в том, что я испортила им жизнь? — прорыдала Лена. — За что?

Внутри всё содрогнулось. Ну что за родители? Как так можно?

— Ты не виновата, — я гладил Лену по голове, по дрожащим плечам. — Они просто не хотят нести ответственность за свои проступки.

— Я же не просила, — срывалась на рыдания Лена. — Н-не просила. Я же с-сразу после девятого в колледж… и в д-другой город, в-в общагу, чтобы не-не мешать, а они не звонили никогда п-первыми, даже когда б-болела.

Её трясло, я хотел попросить у Ксала успокоительного, но сообразил, что Лене надо выплакаться. Прижал её к себе, чувствуя, как сквозь рубашку пробираются её слёзы.

— З-за что так? Я же их д-дочь.

— Потому что себя винить больнее, — в груди стыло, было тесно, трудно дышать, но я дышал и гладил Лену, то пытаясь отгородиться от её переживаний, то позволяя состраданию и жалости захватить меня до слёз.

— Я старалась не мешать, — плакала на моей груди Лена. — Неужели им было жалко хотя бы изобразить привязанность?

Казалось, её слова режут по живому. Будучи ребёнком, я вопросом, почему матери жалко изобразить привязанность, не задавался. Я просто не понимал, почему она меня не любит.

— Не знаю, — шептал я, прижимаясь губами к макушке Лены. — Не знаю.

Почему мать меня не любила я так и не узнал. И сейчас было тошно.

— Наверное, кому-то это просто не дано, — я продолжал гладить Лену, мои дрожащие пальцы путались в её волосах.

— Тогда почему они любили других своих детей? Чем я хуже?

— Может, мы родились не в том месте и не в то время, — мне неприятно было вспоминать, говорить, в груди ломило от напряжения, но оставить Лену наедине с переживаниями я тоже не мог.

Ей сложнее.

Она моложе.

Её родители, похоже, ещё живы и других детей явно любят.

Для меня всё давно кончилось, и теперь лишь отголосок застарелой боли царапал сердце. Я зажмурился, прижимая к себе Лену. Невыносимо хотелось, чтобы она перестала вспоминать.

— Это нечестно, — всхлипывала она. — Несправедливо.

— В мире много несправедливости. Но любовь — самое несправедливое из всех чувств. Его не вызовешь намеренно и не уничтожишь усилием воли. Оно просто есть или нет, и оно не спрашивает, насколько это честно.

— Я же не требовала многого. Просто чуть меньше… претензий. Чтобы меня целовали на ночь, — болезненно звучал её голос. — Сказку читали… я же была ребёнком. Просто ребёнком. И не просила, чтобы меня рожали, я не виновата, что им не нужна…

— В этом ни один ребёнок не виноват…

— Разве трудно изобразить интерес, хоть немного?

Не знаю. Мне самому в прошлом часто не хватало терпения и желания изображать интерес, но почему я не скрывал равнодушия, я не понимал.

— Может, они не хотели лгать даже в малом? — осторожно заметил я. — Ты сама предложила быть честными друг с другом, значит, ты ценишь это качество…

Лена задрожала.

— Прости, — поцеловал её в лоб. — Мне не стоило этого говорить.

Прижимаясь ко мне, Лена продолжала плакать. Её плечи тряслись под моей рукой, моя грудь была мокрой от её слёз. Я не представлял, что ответить на страшные вопросы, которые она повторяла снова и снова.

Не знал, как успокоить её раны, как перестать чувствовать свои. Я просто слушал и обнимал, изнывая от бессилия…

Тени под деревьями густели. Широкие плоские листья пальм в свете заката казались бордовыми. Уже полчаса я стоял, прислонившись плечом к портику. Усталость одолевала. Я ведь собирался выспаться после дикой скачки по саванне и теням, и произошедшая ссора с Эваландой в мои планы не входила.