Пылающий мир (ЛП) - Марион Айзек - Страница 81

Я сажусь рядом с Джули, но не близко. Остальные расселись на свои привычные места, распределившись по парам, определёнными отношениями, на расстоянии, определённом близостью. Какое-то время Эйбрам вышагивает, наверное, насилуя мозг планом побега, а может, просто от волнения, но в итоге он уступает. Мы сидим кругом по периметру комнаты. Люминесцентные лампы над головой мерцают, освещая наши лица, как желтоватый костёр.

Наконец, Джули замечает мой взгляд, и я отвожу глаза. В моей голове расцветает мысль, которой я позволяю распространиться, наполнить грудь давно отсутствовавшим там теплом. Что, если бы мы встретились в другое время? В одну из многих других эпох, только не в эту? Что, если бы я был просто мальчиком, сидящим в кафе, и, вместо того, чтобы делать домашнюю работу, наблюдал за девочкой, попивающей кофе? Что, если бы эта девочка жила обычной жизнью, волновалась о школе, работе и ещё о чём-то? Что, если бы её сердце, возможно, было лишь немного ушиблено, но не было сожжено и не почернело? Что, если бы никто из нас никого не убивал, никогда не видел, как наши родители умирают, не подвергался избиениям и пыткам, не был обременён непроходимым квестом? Что, если бы она увидела, как я смотрю на неё и улыбаюсь, и я бы сказал: «Привет!» и спросил, как её зовут, и всё было бы так просто?

«Такие миры существуют, - напоминаю я себе. - Такие миры возможны. И не важно, насколько они кажутся далёкими от нашего».

ИМЯ ТОЙ ЖЕНЩИНЫ.

–Нравится то, что ты видишь? - шепчет мистер Атвист мне через плечо.

Я учусь не шарахаться от запаха его дыхания. Он сказал, что бросил курить в тот день, когда умер мой отец, но либо дым навсегда пропитал его ткани, либо это просто запах гниющего старого человека.

–Один из многих плюсов работы здесь, - говорит он, присоединяясь к моему зрительному пиру. Блондинка в узком красном платье изо всех сил пытается добраться до своего рабочего места. В Атвист Билдинг не так много женщин, но те немногие, которых я видел, выглядят невероятно привлекательными и непрактично одетыми.

–Кто она? - спрашиваю я, не отводя от неё глаз.

–Что значит «кто она»?

–Как её зовут? Что она здесь делает? Он хихикает.

–Ты задаёшь неправильные вопросы, малыш. Но, наверное, ты всё ещё

девственник, да?

Я смотрю на него, затем снова на женщину.

–Начиная от Святого Огня и заканчивая Юто-Аризонским изолятором, догадываюсь, у тебя не было больших шансов посеять свой овёс, - он ухмыляется. - И нет, потеря анальной девственности с тем головорезом из твоей камеры не считается.

Несмотря на все усилия, я немного сжимаюсь от его влажных словесных ударов.

–Слушай, Р... - говорит он, шлёпая ладонью мне по плечу, - эта компания запустила свои пальцы во множество горшков, но есть одна идеология, которая связывает их вместе — мы получаем то, что хотим. Это наша миссия как компании и как мужчин. Чёрт, это — причина существования жизни на планете, потому что когда-то несколько микробов решили, что хотят большего, и сделали всё, чтобы это получить.

В отличие от большинства сотрудников Аксиомы, эта женщина носит бейджик. Должно быть, она привезла его с другой работы. Я стараюсь прочитать его: Ракель? Розанна? В это время она замечает мой взгляд. Она улыбается безрадостной натянутой улыбкой в предвкушении открывающихся возможностей, выпрямляет осанку и демонстрирует пышное декольте. В глубоких расщелинах моего мозга закипают сигналы, ниспадая каскадом у поверхности, и я забываю о бейджике.

–Кто она? - повторяет мистер Атвист, качая головой. - Она — дырка. Она — жертва. И если ты собираешься помогать мне в компании, которая будет управлять страной, мне нужно, чтобы ты научился охотиться.

* * *

Итак, я учусь.

Я сижу на всех собраниях, слушаю рычание и лай стариков из руководства. Я тайком слежу за каждой операцией, наблюдая за тем, как участники переговоров умело смешивают страх, надежду и иногда насилие. Я впитываю всё с фанатичным рвением, поэтому настолько быстро понимаю суть бизнеса, что никто даже не начинает кричать про кумовство, когда мистер Атвист протаскивает меня в Управление. Впервые в жизни у меня есть власть, пылающий меч по сравнению со слабой зажигалкой, которой я владел вместе с Полом, и я начинаю им размахивать.

–Я хочу, чтобы вот этого уволили, - говорю я, и это происходит.

–Я хочу, чтобы вон того убили, - говорю я, и это происходит.

Я по-прежнему молод и нахожусь внизу карьерной лестницы, но у меня есть обещание. У меня есть инстинкт. Мистер Атвист даёт мне ответственную работу в связях с общественностью, и я лезу в молодого злого себя, в мою мрачную пугающую семью и в маленькие умишки, окружающие нас, и думаю: «Чего они хотят? Во что они верят?». Я падаю перед пыльной, заплесневелой полкой отчаянных моментов, глупых побуждений и стонущих потребностей, и просматриваю её уродливые книги.

Я говорю:

–Я хочу подняться на вершину мира и плюнуть в дыру, где находился Бог. И это происходит.

Когда цивилизация угасает, Аксиома поднимается над группами более слабых образований. Мы переживаем переход от валюты к товарам. Мы продаём правительству оружие для того, чтобы они сражались со своими же жителями, загребая миллионы тонн усовершенствованного сырья и карбтеина, и к тому времени, как старое правительство сгнивает изнутри и рушится древняя система, мы понимаем, что находимся в удобной позиции, чтобы их заменить.

«Кто, мы? - спрашиваем мы, невинно хлопая глазами, как Люсиль Болл.-

Хорошо, если ты настаиваешь...»

Это происходит на удивление спокойно. Десятью или двадцатью годами ранее один необдуманный комментарий политика мог взорвать целый мир, стать заголовком новостей и поднять шум в интернете, но в ту ночь, когда Соединённые Штаты перестали существовать, никто об этом не говорит. Об этом даже знает только несколько человек. Интернет превратился в общенациональное сообщение об ошибке, давно уничтоженный щелчком выключателя, чтобы защититься от кибертерроризма. Замолчали и радиоволны, кроме раций, работающих на небольших расстояниях. Всё оказалось похороненным под одеялом помех BABL. Даже федеральный радиоканал, казалось, взял выходной, уснув в море статических шумов. Единственными новостями, транслирующимися в этот особенный вторник в 14:48, являются искажённые спазмы федерального телевидения, которого пытается сообщить нам нечто важное, но по-прежнему не может говорить откровенно.

«Я дуну, - кричит волк из старого чёрно-белого мультика, - и сдую твой домик!»

Старинное фото солдатов Конфедерации. Белый дом. Поросят согнали в загон.

Искры болезненно-зелёной статики.

Ведущий новостей сидит за столом, смотрит в камеру, открывает рот...

Кадры горящего Пентагона, снятые на дрожащую в руках камеру. Снова ведущий:

«Леди и джентльмены, боюсь, у нас ужасные...»

Голубые помехи. Красные. Армия разрисованных танков входит в Вашингтон.

«Простите, у нас некоторые...»

Вертолёт снимает невероятно большую толпу, окружённую пылающим Пентагоном, тысячи, если не миллионы, людей взбираются по его стенам.

«Леди и джентльмены, я боюсь...»

Камера падает со штатива. Крики, громкий шум, перед объективом проносятся ботинки.

Экран гаснет. Квартира погружается во мрак. В темноте исчезает моя богатая меблировка. Экран остаётся чёрным ещё пять минут, затем стрелки часов встают на 15:00 и флаг США гордо махает, постепенно исчезая, пока нарастает музыка и прокручиваются картинки с восхитительной едой. Канал ЛОТОС возобновил свою работу.