Управление мировоззрением. Подлинные и мнимые ценности русского народа - Белов Виктор - Страница 14

В качестве другой иллюстрации подобной «научной деятельности», а по сути иррациональной нетерпимости и враждебной ненависти, весьма далекой от норм проведения научной дискуссии, можно привести пример с утверждением понятия «тоталитаризм» и последующим обличительным наделением им конкурирующих либеральных систем.

Появившиеся на Западе с началом холодной войны работы, посвященные теме тоталитаризма – «Истоки тоталитаризма» (Ханна Арендт, 1951 г.), «Тоталитарная диктатура и автократия» (Карл Фридрих, Збигнев Бжезинский, 1956 г.) —, сразу и безоговорочно заклеймили этим термином только фашизм и коммунизм, хотя практически во всех либеральных движениях в той или иной степени присутствовали и присутствуют тоталитарные тенденции. Любое общество после категорического отказа от традиционализма неминуемо попадает в лапы тоталитаризма – т. е. «логичной тирании» одной, победившей все остальные, всепроникающей идеологии, даже если это идеология анархизма. И так было всегда, во всяком случае, начиная со времен Великой французской революции. Можно сказать, что именно французы первыми испытали на собственной шкуре прелести тоталитаризма. Тогда просвещенные интеллектуалы, с яростной нетерпимостью крушившие старый мир со всеми его традиционными ценностями, возвели на идеологический трон новые либеральные идеи – свободу и равенство прав человека, ради полного торжества которых на самой красивой площади Парижа они пачками гильотинировали несогласных с этими идеями. После казни последнего несогласного просвещенные либералы, следуя своей особой логике, дали знаменитой площади, залитой кровью, многозначительное название – «Площадь Согласия», тем самым на века узаконив действенные практические приемы для своих последователей. Вообще либерализм никогда не стеснялся в средствах ради воплощения в жизнь своих идей и всегда претендовал только на победу в мировом масштабе, будь то мировая республика Советов или «новый мировой либерально-демократический порядок» с мировым правительством во главе – на меньшее он ни за что не был согласен. И этой своей главной традиции либерализм ни разу не изменил до сих пор – народы Кореи, Вьетнама, Панамы, Сербии, Ирака, Ливии хорошо с ней знакомы. В наши дни эта традиция получила почти благозвучное название «гуманитарная интервенция», которая под предлогом защиты прав человека и в обход действующих международных соглашений позволяет группе ведущих «либеральных» стран бесцеремонно вмешиваться во внутренние дела суверенных государств, в том числе с помощью вооруженной силы. При проведении этих рейдов по старой, давно укоренившейся привычке либерализм не отказывает себе в удовольствии гильотинировать всех несогласных. В периоды неустойчивого равновесия либерализм, как правило, резко меняет благодушные разговоры о свободе мнений и плюрализме на жесткие тоталитарные приемы, отработанные «героями» французской и прочих революций. Также было и в середине XX века, когда практически все претензии и обвинения, предъявленные нацистской Германии и сталинскому СССР в указанных работах, можно было с полным основанием предъявить и самим обвинителям. Например, «новый экономический курс» Рузвельта предусматривал активное вмешательство государства в свободный рынок – были введены субсидии правительства и осуществлялся контроль цен на определенные виды сельхозпродукции; была проведена банковская реформа, включавшая государственное регулирование торговли ценными бумагами; были разработаны и запущены в действие широкие социальные программы помощи различным группам населения и безработным. Вновь образованный Национальный совет по планированию занялся распространением опыта СССР – введением элементов плановости в рыночную стихию. Появилась тогда в США под эгидой Администрации общественных работ и американская трудармия, с присущей ей лагерной системой. Миллионы американских трудармейцев привлекались к самым тяжелым работам – рытью каналов, строительству дорог, мостов, плотин и т. п. Во время войны правительство США регулировало уровень зарплат наемных работников даже в частных компаниях; ставка подоходного налога для частных лиц и в послевоенное время доходила до 90 %. Во внутренней и внешней политике США до последнего времени явно просматривались агрессивность, нетерпимость к диссидентству, репрессии и преследования инакомыслящих; беспрепятственно процветали маккартизм и расовая дискриминация. Убеждения граждан западных стран подвергались тотальному контролю, широко были распространены запреты на профессии. Черчилль вообще объявил «крестовый поход» на «иной» мир, не разделявший либеральные англо-саксонские ценности. Однако Запад упорно старался не замечать бревен в собственном глазу. Больше того, ставя на одну доску режимы Гитлера и Сталина, западные политологи совершенно игнорировали тот факт, что принципиальных различий между гитлеровской Германией и сталинским СССР было куда больше, чем междутой же Германией и США Трумэна. Опорой социально-экономических систем США и фашистской Германии являлся средний класс – мелкие чиновники, мелкая буржуазия, тогда как в СССР такой опорой служил беднейший пролетариат и беднейшее крестьянство. Преобладание частного капитала в экономиках США и той же Германии, в отличие от общенародной собственности в СССР, также очевидно. И, наконец, самое главное – и в США и в Третьем рейхе никогда не находила поддержки идея о социальном равенстве и справедливости, которая послужила основой, фундаментом строительства первого государства рабочих и крестьян. СССР стремился построить общество, в котором нет разделения людей по классам, по положению в обществе, по нациям, по принадлежности разным культурам. Все люди провозглашались равными от рождения, и их физические, духовные и прочие потребности в конечном итоге должны были удовлетворяться в равной степени. Наоборот, в гитлеровской Германии только представители высшей нордической расы имели право на счастье и благополучие – остальные «унтерменшен» либо подлежали уничтожению, либо должны были вечно занимать в обществе положение бесправных рабов. Точно ту же нишу слуг и рабов занимали в США «чернокожие» и «краснокожие», а остальным индивидуумам экономический либерализм, вдохновленный протестантским духом, предлагал побороться за счастье в беспощадной конкурентной борьбе всех против всех. И только немногочисленные победители в этой жестокой борьбе могли претендовать на достойную человека жизнь; большинство же проигравших ожидала бесправная и безрадостная судьба тех же «унтерменшен», правда, с утешительным призом – дозволенным участием в выборах одной из двух партий. Таким образом, в «тоталитарном» СССР «царство свободы» строилось для всех, без исключения, граждан; в гитлеровской Германии и в США Трумэна в «царство свободы» могли попасть только избранные либо в соответствии с расовой теорией, либо в результате естественного отбора.

Несмотря на то, что после XX съезда КПСС (1956 год), а в особенности после XXII съезда КПСС (1961 год), на котором была принята программа строительства коммунистического общества, во внутренней политике СССР произошли эпохальные изменения в сторону смягчения режима, западная пропаганда, вопреки всякой логике, только усиливала критику СССР как тоталитарного государства. Соответственно, ужесточались и приемы идеологической борьбы, все более разогревавшие холодную войну. Иррациональность этих действий, казалось бы, далеко выходит за пределы разумного, взвешенного подхода. Особенно ярко эта иррациональность проявлялась на фоне того обстоятельства, что США, гневно обвинявшие СССР в тоталитаризме и тирании, сами никогда не брезговали сотрудничеством с откровенными диктаторскими режимами и даже всемерно способствовали их появлению на свет. Но, конечно, это великодушное прощение давалось только при условии, что эти диктатуры немедленно попадали под полный политический и экономический контроль самой демократической страны мира. Очевидно, что такая иррациональность никак не вяжется с исключительно рациональным духом либерализма, поэтому в нашей работе будет нелишним взглянуть на эту проблему внимательней.