Мы победим! Тайные тюрьмы Сальвадора - Хандаль Шафик Хорхе - Страница 27

— Хочу, — обрадовался тот.

Когда полицейские ушли, послышался голос Валье:

— Доктор… доктор…

— Да, Валье… слушаю Вас.

— Ваш тамаль у меня, его дали мне.

— А он завернут в листья? — поинтересовался Мадрис.

— Да, но надо подумать, как его Вам передать.

— О, пожалуйста, я буду Вам очень благодарен.

И они принялись обсуждать, как передать пирог. Попробовали с газетой, но ничего не вышло, так как тамаль был довольно тяжелый.

— Может быть, лучше в полдень, когда я пойду в туалет и оставлю его там где-нибудь в уголке, а Вы его потом заберете, — предложил Валье.

— После того как тамаль там пролежит, его надо будет выбрасывать, — заметил Марсело.

— А кроме того, его съедят тараканы — их там видимо-невидимо, — добавил Валье.

Они продолжали искать подходящий способ передачи, но не находили.

Где-то в половине одиннадцатого Валье радостно позвал Мадриса:

— Доктор… доктор…

Все подумали, что он придумал какой-нибудь способ передать пирог.

— Да, Валье?

— Я съел тамаль.

— Ну и как, вкусно? С бобами? — с завистью спросил доктор.

— Ага, вкусно. Я решил: чем пропадет, лучше я его съем.

Наступил полдень, но полицейские не пришли ни вывести нас в туалет, ни дать нам обед.

«Ладно, — подумали мы, — по крайней мере сможем побольше поговорить». Начал Марсело. Он повел разговор на историческую тему: «Англия, ее развитие и упадок». Затем продолжил Валье, который рассказал нам о своей работе поденщиком в Соединенных Штатах. После него доктор принялся классифицировать продукты питания, подробно останавливаясь на каждой группе. Когда же он произнес, что такие продукты, как мясо, молоко, яйца и т. д., богаты белками, голос его начал слабеть и стал тихим.

— Доктор, Вас не слышно. Могли бы Вы говорить погромче? — попросила я.

Он попытался, но громко произнес только первые несколько слов.

Я снова обратилась к нему:

— Я вас не слышу.

Тогда он еле произнес:

— Простите меня, но я ослаб: ведь со вчерашнего обеда я ничего не ел, а разговоры о еде вызывают у меня чудовищный голод. Прямо слюнки текут при упоминании яиц, мяса и вообще всего того, что хочется. Даже думать ни о чем другом не могу.

На этом мы решили прекратить нашу беседу.

Наступил час ужина. Пришли те же самые жандармы, вывели нас по одному в туалет, причем Мадриса последним.

«Друг доктора» — так мы окрестили в предыдущий вечер полицейского, лишившего его еды, — остановил своего напарника, когда тот собирался дать тарелку с едой Мадрису:

— Этому не давай, он еще наказан.

— Ну что ты, брось. Надо дать,

— Нет, он наказан, как и я.

— Слушай, надо дать — не видишь, что он уже давно не ел? — И тот, кто держал тарелку, отдал ее доктору.

Когда происходили вещи, подобные этим, Мадрис вздыхал и говорил:

— Дай бог, чтобы кто-нибудь смог описать все это.

Дабы иметь лучшее представление о репрессивных органах, необходимо упомянуть и о посыльных. Как правило, это мальчишки от тринадцати до семнадцати лет, которые подвизаются как во всех полицейских участках в провинции, так и в столице.

Они, крестьянские дети, с раннего возраста вынуждены работать, чтобы помогать родителям или по крайней мере не быть для них обузой. И вот по рекомендации какого-нибудь полицейского они устраиваются работать «на побегушках» в участок.

Там, во Втором отделе, посыльными были Халиф и Канкаске — прозвища, которые полицейские дали двум таким мальчишкам.

Их обязанность состояла в том, чтобы убирать кабинеты и комнаты личного состава, бегать в ближайшие магазины, забирать еду на кухне и приносить ее в отдел, мыть посуду, чистить полицейским обувь, относить их белье в стирку и т. д., а также поддерживать порядок в комнатах у офицеров и оказывать нм особые услуги. Одним словом, быть «на побегушках».

Эти два деревенских мальчика, вместо того чтобы учиться в школе, погрузились в мир насилия, жестокости и коррупции, так не соответствовавший их раннему возрасту и полностью деформировавший развитие последних как личностей.

Из подростков они быстро превратились в маленьких мужиков, говоривших о спиртных напитках, драках, публичных домах и т. д. Жестокость и наслаждение чужими страданиями впитывались ими как следствие примера, воспитания и общения, получаемых ими от убийц, с которыми они жили бок о бок. Им не были знакомы нежность(ласка, хорошее обращение.

Плата, которую им выдавали, складывалась из суммы, что набирали полицейские, сбрасываясь по два колона в месяц. Это превращало ребят практически в рабов на службе у тех, кто пользовался их услугами. Грубость, с коей отдавались им распоряжения, свидетельствовала о плохом к ним отношении: «Халиф, сукин сын, подь сюда… Этот щенок совсем обнаглел!», «Сбегай, принеси-ка мне… Быстро — считаю до трех», «Дерьмо собачье, где вы там шляетесь?»

Подобное обращение их ожесточало, воспитывало по образу и подобию старших, что очень важно, ибо полиции нужны именно такие: способные с легкостью и в любой момент причинить страдания другому и наслаждаться этим.

Одним из любимых занятий Канкаске было прятаться от постоянных поручений полицейских на третьем этаже. Здесь, когда в коридорах находились похищенные полицией люди, он развлекался тем, что, словно опытный истязатель, бил их, дергал за волосы, обливал водой, оскорблял. Однажды он уснул на одной из коек, предназначенных для новых похищенных. В это время в помещение заглянул полицейский, который и обнаружил Канкаске. Он разбудил его и доложил Кастильо.

Обоих — Канкаске и Халифа — наказали арестом на одну ночь. Их поместили в самой темной камере.

После этого случая то ли Канкаске убежал, то ли его прогнали — не знаю, но мы о нем больше ничего не слышали.

Остался один Халиф. Вместе с полицейскими он приносил нам еду. Как мне казалось, несмотря ни на что, в душе у него еще осталось какое-то уважение к женщинам, возможно из-за отсутствия материнской любви. Мне он иногда приносил то конфетку, то какие-нибудь фрукты. Так, раз я поела даже нансе и маслин в меде. Все это он передавал мне вместе с едой, рискуя быть строго наказанным в случае, если бы об этом узнали. К сожалению, такие проявления человечности вскоре исчезли. Среда, в которой он находился, сыграла свою роль.

Неоднократно полицейские насмехались над ним, говоря, что мать его была гулящая, и т. д. Этим они подначивали, добиваясь от него всего, что угодно. Когда же цель достигалась, мальчик пыжился, стараясь казаться взрослым, и «выдавал» приблизительно следующее:

— Ладно, капрал, в следующую субботу пойдем к бабам? У меня будут гроши, так что я плачу.

Школу он бросил, ибо прислуживание полицейским времени на учебу не оставляло.

Халиф любил, когда мы его упрашивали. Если к нему обращались с просьбой о небольшой услуге, он с важным видом говорил: «Посмотрим…», хотя речь шла всего-навсего о том, чтобы принести лишнюю лепешку или помыть наши тарелки, дабы не привлекать тараканов.

Для получения информации полиция прибегает к самым различным средствам: предлагают неслыханные суммы денег, используют шантаж, пытают, угрожают родственникам и т. д. Зная о противоречиях, существующих между революционными организациями, и разжигая дух соперничества между похищенными борцами, они пытаются извлечь выгоду из создавшегося положения.

Однажды меня привели к лейтенанту Кастильо. Войдя в кабинет, я увидела его в компании с приехавшим Гараем. Вдвоем они просматривали иллюстрированный военный журнал.

Увидев меня, Гарай протянул руку и поздоровался:

— Привет, малышка Фина! Как дела?

Немного погодя, показывая на одну из рассматриваемых им страниц, добавил:

— Подойди поближе и взгляни сюда. Ты знаешь, что это такое? Нет? Не знаешь? Ну вот, — протянул он разочарованно, — а я-то полагал, что бойцы Революционной армии народа лучше разбираются в военных вопросах. Приглядись — это граната. А сейчас я тебе покажу настоящую, — и из черной сумки, лежавшей на столе, достал серебристого цвета гранату. — Смотри, ведь это не заводская, а самодельная. А ты знаешь, кто их делает?.. Так вот, это ребята из Народных сил освобождения. У них есть люди, умеющие делать такие вещи. И мы поймали их.