Коронованный наемник (СИ) - "Serpent" - Страница 123

…Плеск, рычание и стоны, брызги крови и воды… Гослин чувствовал, что силы на исходе, и беззвучно бранился сквозь зубы. Какого балрога он так напился? Он же силен, словно бык, а сейчас руки отказывали, и умирающий орк, бьющийся в вихре хрустально-красных капель, в любую секунду мог вырваться из его хватки и вновь впиться когтями в собственную истерзанную грудь.

- Не смей, – тяжело дышащий Леннарт всем своим худым телом прижимал Леголаса к полу. На лбу врача вздулись вены, волосы прилипли ко лбу. – Не смей его отпускать. Жилы порви, Гослин, слышишь? Но удержи его, дай Дивному закончить дело.

А Дивный, казалось, вовсе не помнил, где находится. Он стоял на коленях в кровавых лужах, склонившись к безобразному орочьему лицу, положив ладонь на шипастый лоб, и что-то шептал, прикрыв глаза, то четко, словно бисер, нанизывая слова на ритмичные нити рифм, то сбиваясь на задыхающийся речитатив. Он бросал фразы на середине, принимался шептать другие, и бледное лицо с синеватой полосой едва зажившего кровоподтека на щеке вздрагивало, словно Квенди снился дурной сон.

- Что тут произошло? Кто такое злодеяние учинил? Не сам же принц, ему-то на что?

Да что ж он делает? – Гослин сыпал бессвязными вопросами, его багровое от напряжения лицо было смято гримасой неподдельной муки, – милорду только хуже, гляди, как мается!

- Не нашего ума наука, – прохрипел в ответ Леннарт, – то орочьей натуре от эльфийской волшбы худо. Дивному виднее.

А Леголас выгнулся на полу, заходясь неистовым злобным воем, и вдруг остервенелым рывком освободил руки из хватки повара и врача. Эльф распахнул глаза, на миг полыхнувшие ужасом, и рванулся вперед. Он налег на принца, сжал в объятиях, притиснул к полу и, на полуслове оборвав заговор, задыхающимся голосом затянул песню. Кривые когти орка впились ему в спину, снова ища доступ к горлу, затрещало раздираемое сукно камзола, а эльф пел, не прерываясь, словно не чувствуя боли. И жадные окровавленные пальцы вдруг дрогнули, замирая. Еще с минуту длилась борьба, а потом Леголас обессиленно уронил руки на пол и затих.

Дивный медленно разжал объятия и выпрямился. Перевел на Леннарта взгляд, и врач, ожидавший увидеть выражение понятного целительского торжества, наткнулся на странное, почти благоговейное неверие.

- Молодчина, Дивный, – хрипло пробормотал Гослин, во все глаза глядя на Леголаса. Тот все еще был без сознания, но израненная грудь ритмично вздымалась, и было видно, что худшее позади.

- Вы ранены, – врач не без смущения откашлялся, а лихолесец машинально повел плечами.

- Пустяки, добрый Леннарт, – эта скомканная фраза ясно дала понять, что мысли эльфа далеки от царапин на собственной спине, занятые каким-то более сложным вопросом.

Врач покачал головой:

- Вы бледнее полотна. Ворожба вам сейчас опасна. Дозвольте, я остановлю кровь.

А эльф рассеянно переспросил, озирая царящий вокруг разгром, словно только что проснувшись:

- Что? Нет… не нужно, – но тут же снова поднял на Леннарта глаза, лихорадочно блестящие в факельном свете, убрал с лица мокрые пряди волос, – вы не понимаете, друг мой. Я не ворожил. У меня не получилось, вы же видели. Это просто песня. Старинная баллада о первых звездах, ее поют в праздники, под доброе застолье, да и без всякого повода. Стыдно признаться, но я просто растерялся и порядком струхнул. Я перепробовал столько заклинаний, но они только причиняли Леголасу боль… Я не знал, чем еще помочь, и просто запел первое, что пришло на ум. Но он услышал меня, Леннарт, – лихолесец подался вперед, хватая врача за руку и бледнея от волнения, – орк отступил, услышав эльфийскую песню. Значит там, под этими шипами, он все равно прежний… В принце жив эльф, – повторил он то ли растерянно, то ли восторженно, и голос дрогнул, – я никогда не думал, что его можно пробудить так просто.

- Морготова плешь… – пробормотал Гослин, а потом без особой учтивости ткнул Леннарта кулаком в спину, – вы тут, знахари, хитростями ремесла кичитесь, а нам бы принца из дряни этой вынуть! Кто его знает, надолго ли ему полегчало? Умники, вот же…

Эта практическая фраза сдернула с происходящего невольный налет мистицизма. Все еще не приходящего в себя Леголаса подняли с пола и осторожно понесли в жилую часть убежища…

…Сознание возвращалось неохотно, словно спрятавшийся за пеленой беспамятства разум опасался снова войти во враждебный мир, едва его не погубивший. Кругом царила тишина, ныли многочисленные раны, но лихолесец все же ощущал, что рядом с ним кто-то есть. Коротко и поверхностно дыша, он медленно разомкнул глаза, и над ним тут же склонилось знакомое лицо, а тревожные глаза настойчиво поймали его все еще мутный взгляд.

- Амауро? – пробормотал Леголас, – Ты? Здесь?

Он смутно помнил их последнюю встречу. Ревущая черная вода, грохот ломающихся льдин, бледное лицо в путанице мокрых волос, окровавленные руки, из последних сил цепляющиеся за режущую кромку.

А целитель выдохнул, словно с плеч сняли тяжкий груз:

- Ты узнаешь меня, мой принц, слава Элберет!

… Они спешили, как могли, будто боясь потерять решимость. Конь Леннарта успел протоптать заметную стежку к их гроту, и до убежища эльфы добрались без особых приключений. Благо, погода стояла безветренная, и ориентироваться в заснеженном лесу было несложно. У лабиринта арок и скал, охраняющих доступ в штаб, эльфы заплутали, но были немедленно замечены часовыми. Покуда ночные караульные судили да рядили, стоит ли будить сейчас Вигге, на голоса явился Леннарт, коему Вериам и сообщил, что они пришли к принцу с повинной и просят с ним встречи. Несмотря на поздний час, старый врач рассудил, что Леголас едва ли осерчает. Оставив эльфийский отряд отогреваться в кухне, где Гослина отчего-то не оказалось, Леннарт направился к келье принца в сопровождении Вериама, Амауро и Алорна. Но Леголаса также не застал. Вероятно, эльфы бы попросту вернулись к соплеменникам дожидаться утра, и тогда нетрудно сказать, чем закончилось бы для Леголаса разоблачение Вигге. Но гулкие коридоры донесли до слуха лихолесцев далекое эхо криков. Леннарт не отличался таким же чутьем, но быстро связал отсутствие полуобращенного орка с этими звуками и, ничего не объясняя, ринулся к сквозному гроту, еще плохо сознавая, что именно собирается делать. На втором повороте его нагнал Амауро. Целитель не знал, что случилось в недрах каменных ходов, но, многим обязанный Леннарту, не смог остаться в стороне, решив, что прочие и без него могут дождаться возвращения принца.

Дальше события неслись кубарем, едва отсчитывая жалкие секунды… Лужи стояли на полу грота, рябым зеркалом сияли в свете одинокого факела. Искрились грани голубых кристаллов, сейчас казавшихся нежно-лиловыми. Брошенный топор мерцал широким лезвием среди зияющих черными провалами бочонков. И среди этой странной картины, не лишенной особой фантастической красоты, бился на полу рычащий, воющий орк, раздирая когтями собственную грудь.

Они бросились к нему, забыв о грозящей им самим опасности. Они пытались удержать его, в своем безумии обретшего какую-то невероятную, звериную силу. Но чем они могли помочь, как могли облегчить его муки? Эльфийская медицина не знала заговоров от этого проклятья, и Амауро понимал, что лишь усиливает мучения Леголаса. Ему приходилось уже чувствовать свое бессилие, но никогда еще оно не было таким преступным, несправедливым и ужасным. Эльфу отчего-то казалось, что это он сам виноват в происходящем, что будь на его месте другой – он сумел бы помочь, но сам он, предатель, изменник, больше не может врачевать того, от кого отрекся так быстро и бестрепетно.

Подоспел на крики Гослин, волокущий со склада мешок соли. Уронив свою ношу на пол, он ринулся на подмогу, но Амауро уже знал – не спасти. Брызги колдовской воды текли по лицу, мешаясь со слезами, обрывки заговорных слов слились в бессмысленную скороговорку. Он склонился к умирающему другу, подставляя спину под терзающие когти, как шею – под топор палача. Он запел старинную песню, словно отпевая отлетавшую эльфийскую душу, готовую вырваться из изуродованной оболочки. И в первый миг, когда тело Леголаса замерло и обмякло в его руках, он решил, что принц мертв…