Коронованный наемник (СИ) - "Serpent" - Страница 112

- Прости. Я не могу тебя отпустить. Я знаю, это низко, но твоя жизнь не стоит подобного риска. Ставки слишком высоки.

Тугхаш застыл, ощущая, как горячие капли просачиваются за воротник. «Не трусь, у тебя может не быть времени на раздумья…»

Этот голос сам родился в голове, вынырнув с илистого дна памяти, и сковавший Тугхаша страх исчез сам собой, сменившись холодной уверенностью. Дыхание возле уха участилось – невидимая рука собиралась с духом перед последним ударом. Тугхаш сжал зубы, молниеносно перехватил руку у своей шеи и рванул вниз, выкручивая до странности тонкое запястье, резко развернулся, выхватил из-за пояса собственный кинжал и вслепую полоснул лезвием перед собой. Закаленная сталь чиркнула по металлу, сорвалась в мягкую плоть, и в ответ раздался болезненный вскрик, но верткое запястье вырвалось из хватки. Минуту или две в кромешной темноте слышался хруст кварца под беспорядочно переступающими сапогами, свист лезвий и тычки. Затем раздался сухой скрежет – под чьей-то ногой оскользнулись камешки, а сразу вслед – шум падающего тела. Стремительный прыжок, звон столкнувшихся кольчуг. Несколько секунд неистовой борьбы разогнали волны задыхающегося эха и оборвались протяжным булькающим хрипом.

Эхо утихло, уползло в темноту, спугнутое явственным металлическим запахом крови, и теперь уже одно дыхание слышалось в гроте. Опять заворошились камешки – кто-то с усилием поднялся на ноги. Тяжелые прихрамывающие шаги прохрустели куда-то вправо и растворились во мраке.

====== Глава 33. Пылающий снег ======

(днем ранее)

Вериам остервенело рванул колчанный ремень, до удушья перетягивая все еще ноющую после ранений грудь, и обернулся назад, где шестнадцать соплеменников в почти полной тишине собирали скудные пожитки и прилаживали оружие:

- Пора выступать, парни. Путь неблизкий.

Они провели в этом гроте долгие дни изматывающего холода, боли и тягостного молчания. Последний оставшийся с ними целитель два дня не приходил в себя, а после был слишком слаб, чтоб помочь остальным. Раны эльфов по-прежнему перевязывал хмурый и немногословный Леннарт, и эта рачительная забота седого полкового лекаря с неухоженной бородой отчего-то была унизительна до зубовного скрежета. Никогда еще эти семнадцать эльфов, за века уже почти ставшие друг другу родными, связанные столькими общими боями, победами, утратами, не были связаны общим чувством невыносимой, постыдной слабости. И это опустошающее ощущение заставляло их избегать разговоров и взглядов, искать уединения и изнемогать от необъяснимой ненависти непонятно к кому, неведомым чародейством обратившему их из не знавших страха воинов в жалких недобитков на иждивении у государственного изменника.

Алорн поднял с холодного утоптанного пола измятый плащ и хмуро поглядел на Вериама.

- Если нам куда и пора, так в Тон-Гарт. Леннарт сказывает, там грядет сущий Дагорлад, орки полчищами идут. Наше место там, брат.

- Нет, – мрачно отрезал Вериам, – чем мы поможем там, в тылу врага, семнадцать подранков? Это верная, скорая и бессмысленная смерть. Мало нам одного Рималла? Будь благоразумен.

- Но Вериам…

- Хватит, дружище, – сзади подошел Амауро. Он недавно встал на ноги, одна рука все еще была перевязана, а исхудавшее лицо бледно до желтизны, – Вериам прав. От нас нет проку у стен осажденного города, добро б хоть внутрь могли попасть. Не упорствуй зря. Я понимаю… Мне тоже сейчас куда сподручней поднять лук, хоть рука едва гнется. Глаза-то поднять стыдно.

- Да ни балрога ты не понимаешь! – Алорн повысил голос, а тонкое лицо пошло неровными пятнами румянца, – какие все понятливые, Элберет Лучезарная! К благоразумию взываете, Рималла поминаете… А ведь он тоже был благоразумен. Он был благоразумней всех нас, и мы все последовали за ним и его неопровержимым здравым смыслом! И где теперь наш несчастный друг? Пошел на корм костлявым рыбам этой мутной реки! И мы пили за его память, трусливо не глядя друг другу в глаза! Потому что с самого начала все, как один, чувствовали себя изменниками, идя за ним, и все равно предпочли своему долгу какое-то воображаемое «благоразумие»! И что же, Рималл мертв, а мы…

- А мы идем держать ответ за свой выбор! – рявкнул Вериам, – легче всего пойти и незатейливо сложить головы, с мертвых спрос невелик, кровь и пятна похуже дочиста отмывает! Но мы сделали то, что сделали, и обратного пути нет! Нам не удастся просто вернуться и встать под знамена, как прежде!

- Не ври нам, Алорн, – вдруг негромко проговорил сидящий у стены Гэлторн, и Вериам осекся, – и тем более не ври себе. Тебя просто гложет страх. Ты боишься позора. Но сейчас поздно сожалеть о вчерашнем дне и обсасывать на все лады слово «дезертир», – эльф тяжело поднялся и пристегнул ножны, – нам не избежать бесчестия, брат, и глупо пытаться сбежать от него или спрятать за бесполезной смертью. Только приняв его, мы сумеем его смыть.

- Сто раз уж говорено, – отрезал Эвеглир, уже стоявший у входа в грот, и его голос предательски дрогнул, – не след с начала начинать. Идемте, если до темноты воду в ступе протолчем – чего доброго, заплутаем.

Алорн что-то пробормотал, еще больше мрачнея лицом, но без дальнейших пререканий застегнул фибулу, набросил на плечо лук и вслед за соплеменниками вышел наружу.

Уже рассвело, и в сером мареве сырого утра видимость была хуже, чем ночью. Над лесом стоял туман. Он неряшливыми клочьями путался в ветвях деревьев, стелился в оврагах, словно отягощенное многодневными тучами небо не выдержало своего душного серого бремени и обронило наземь грязные комковатые вороха.

По едва заметной тропе, вьющейся в путанице иззябшего подлеска, стремительно мчался поджарый светло-серый варг, несущий всадника в глухом плаще. Тот прильнул к скакуну всем телом, крепко вцепившись в косматую шерсть загривка затянутыми в перчатки руками и плотно прижимая к бокам хищника ноги в высоких сапогах. Варг был в пути не меньше нескольких часов и порядком устал. Клочья пены падали с клыков, но зверь не сбавлял скорости, то вихрем перелетая через бурелом, то ныряя в темную чащу молодого сосняка. Всадник, несомненно, не раз уже проезжал этим путем, поскольку безошибочно пригибался под низкими ветвями и ловко уворачивался от хлестких ударов разросшегося кустарника.

Было совсем светло, когда варг влетел в лабиринт нагроможденных скал и остановился перед причудливой каменной лестницей, слишком неровной и крутой, чтоб быть творением чьих-то, даже самых беспечных рук. Всадник с трудом спешился, прихрамывая на затекших ногах и с усилием разгибая усталую спину, и устремился вверх, туда, где ухабистые ступени делали крутой поворот и уходили в темный провал косой каменной арки. Варг фыркнул и тенью исчез среди скал…

… Сармагат отложил вилку и довольно потер когтистые ладони:

- Ты и в походе свое дело знаешь, Лурбаг, – с ленивой благосклонностью произнес он, и тощий орк с длинными сильными руками, стоящий у импровизированного стола в шатре вождя польщенно осклабился:

- Благодарю, господин. А только скромничать не стану, я в стряпне толк понимаю. Эвон даже люди-привередники должное отдают.

Сармагат наполнил свой кубок, затем второй и усмехнулся:

- Выпьем, Лурбаг, за то, чтоб все в мире находилось на своих местах: и повара, и полководцы, и сапожники, и короли. А где это ты людей потчевал? Таргис не в счет, его привередником не назовешь.

Повар поклонился до самой земли, принимая кубок, осушил до дна и бесхитростно пояснил:

- Так пленный-то, Йолаф. Самый, что ни на есть, всамделишный человек. И уж верно, едал в прежние времена недурно, все ж в столице не в последних был чинах. А я, как ему в корзину харчи складывал – ни разу полная не вернулась. Стало быть, умею я и хлеб справно печь, и мясо жарить, как людям привычно. Я ж того, нарочно расстарался, негоже, чтоб всякий недобиток вашего личного повара неумехой честил.

Сармагат расхохотался. Лурбаг всегда отличался своеобразным глуповатым добродушием. Но эта наивная похвальба соплеменника, гордившегося тем, что умеет вкусно накормить полумертвого пленного человека, показалась вождю донельзя забавной. И тут последняя мысль занозой вошла в мозг, разом обрывая смех. Полумертвого пленного…