Люди Весны (СИ) - Онойко Ольга - Страница 46

Чуть в стороне от них стояла Миллеси Шанор. Бледная и напряжённая, она силилась оставаться спокойной. В руках у неё была огромная корзина с живыми цветами. В это время года такой дар стоил очень дорого, и, верно, почти разорил её. Арга подумал, что стоит всё же позаботиться о дочери Элоссиана — не ради неё самой, но ради Тиннеризи, которая станет для Цании первой вестницей новой жизни.

Они сближались. Миллеси заметила взгляд Арги и испуганно улыбнулась. Неловко придерживая корзину одной рукой, другой она достала цветок и бросила его на дорогу. Она бросала цветы снова и снова, до странного размеренно, с прежней жалкой улыбкой.

Вот она взяла ещё один цветок из корзины. Вот протянула руку…

И сверкнуло пламя.

С пальцев Миллеси сорвалась чудовищная гроздь молний, невесомая и вместе тяжкая, как океанская волна. Молнии двигались медленно и быстро в одно время. Они заполнили всё пространство и исчезли. Вспышка ярчайшего света ослепила и ошеломила. Толпа ахнула, как один человек. Несколько мгновений было тихо. Лишь потом разразились вопли ужаса, закричали коневолки, заревели дети… Арга стоял неподвижно. Магическое пламя быстро гасло. Ему обожгло лицо и глаза. Кожа зудела, излечиваясь. Сгорел воротник камзола. Платформу несли испытанные воины, все они удержались на ногах и не выпустили драгоценную ношу. Но…

…Когда зрение вернулось к Арге, он увидел, что Миллеси мертва.

Несомненно, дочь Элоссиана была магом по рождению и магом ужасной мощи. Но магией она не владела. Она не умела защищаться от собственных заклинаний. Не было у неё и посоха, чтобы отгородиться от них. Всю свою жизнь и волю она вложила в единственное усилие — и повредила больше себе, нежели весенним. Правая рука Миллеси рассыпалась прахом, правая половина тела сгорела до кости. То, что от неё осталось, мешком осело на мостовую. Цветы осыпались сверху и укрыли труп белым саваном. Цветы уцелели, их даже не опалило. В этом не было удивительного, поскольку огонь родился от магии, но картина эта внушала ужас…

Перед Аргой стояли, замерев, Лакенай и Сарита. Лакенай была невредима. Арга понял, что в последний момент Сарита бросилась наперерез и закрыла Лакенай собой. Платье Сариты обратилось в горелые лохмотья, драконья чешуя почернела, человеческая кожа пошла пузырями. Она едва держалась на ногах и опиралась на Лакенай.

— Корвак, — тихо приказал Арга. — Гата. Мала. Алияны. Опускаем.

Медленно платформа встала на землю.

Каудрай сидела неподвижно. Она оставалась в сознании. Ей обожгло грудь и руки. Одежды её обратились в пепел, и потому каждый мог видеть, насколько быстро исцеляется тело Каудрай. Но её золотое ожерелье глубоко вплавилось в плоть. Рана была опасна даже для весенней.

Арга до боли закусил губу. «Это моя ошибка, — думал он. — Это моя вина. Меня предупредили! Я знал, что это случится! Я должен был взять сюда Маррена. Должен. Должен…» Пускай Каудрай наотрез отказалась от подобной охраны. Пускай много раз заявляла, что не желает его видеть. Прежде всего Арга обязан был защитить её, обязан был призвать того единственного, кто мог её защитить!.. Стража уже сбегалась. Многие продирались через толпу. Каудрай укрыли и унесли в храм. Шатаясь, Сарита выпрямилась. Лицо её кривилось от боли и отчаяния.

— Что я наделала, — прохрипела она. — Я должна была закрыть Святейшую…

«Нет, — вновь подумал Арга. — Это моя вина». Но поздно было для этих мыслей. Арга позволил себе лишь минуту промедления.

— Лакенай, — сказал он. — Придётся допросить Тиннеризи. Я хочу, чтобы это сделала ты.

Лакенай обернулась к нему. Лицо её было белым как снег, но голос прозвучал спокойно:

— Я услышала.

Часть пятая. Даян Каудрай Святейшая

— Настало время прощаться, — сказала Каудрай с улыбкой.

— Нет! — Лакенай вскочила. — Нет! Святейшая, я справлюсь! Я могу излечить тебя, мне нужно только… только твоё желание. Одна лишь смерть непобедима!

— И она пришла. Смерти не надо бояться, Лакенай.

Арга молчал. Он стоял у стены, в нише. За окном мерно качались чёрные нагие ветви и чистым белым сиянием изливалось небо, затянутое облаками. Магическая мощь Лакенай переполняла маленькую комнату. Она рвалась наружу — сквозь переплёт окна, сквозь тёмные доски двери. Сами стены будто прогибались под напором золотой бури. Светлый огонь окутывал Лакенай и её посох, он рассыпался искрами, а дальше преображался в медленные извивы мерцающего ветра, похожие на тончайшие шёлковые шарфы. Эти нежные пелены окутывали Каудрай, лежавшую на узкой кровати. Но тело Святейшей в их объятиях казалось каменным или ледяным.

Лицо Каудрай оставалось безмятежным, голос звучал ровно. Лакенай поддерживала заклинание, облегчавшее муки раненой, но Каудрай всё же испытывала сильную боль. Однако по ней это было незаметно.

— Милостью Фадарай я знала свой час, — сказала она. — Я жила долго и совершила многое. Теперь я уйду в покое и буду счастливейшим человеком под солнцем.

— Мэнайта…

Арга закрыл глаза.

Минула тревожная, бессонная ночь. Она отгородила всё, что было прежде: интриги и заговоры, дела Цании и её отцов, прерванную церемонию Принятия. Странным образом сейчас Арга чувствовал, как дремлет под первым снегом война — будто озимая пшеница. В Святейшей Каудрай заключалось могучее стремление к миру, цветущему миру вечной весны, созидания и добра. Это стремление истаивало вместе с жизнью Святейшей. Зябко, жутко было чувствовать, как оно уходит. Арга видел, что Лакенай тоже чувствует это. На её щеках горел лихорадочный румянец. Она металась, разыскивая способ остановить, удержать… Арга был воином. Он испытывал страх, но страх побуждал его выпрямить спину и взяться за оружие.

В комнате были лишь они трое. Мрачным стражем по ту сторону двери стояла Сарита. Никто не мог побеспокоить Каудрай в её последние часы или подслушать то, что она желала сказать Лакенай и Арге. Каудрай призвала их наутро. Всю ночь над нею трудились Риян Урмак и Алиян Интай, остальные маги армейской коллегии поддерживали их. Лакенай была непревзойдённой мастерицей в том, что касалось природных телесных сил, она могла побудить к жизни самого изнурённого больного, но извлекать металл из плоти лучше умела Интай. Расплавленное ожерелье Святейшей унесли в сокровищницу; позже осквернённую святыню собирались похоронить, как человека. Рана на груди Каудрай успела затянуться. Но она была слишком глубокой.

— Меня ждут сады Фадарай, — сказала Святейшая. Казалось, она погружается в мечты. — Фрага встретит меня там, и Лага, мой друг. И сама госпожа наша в светлом её венце… Но прежде я должна закончить дела. Для этого я призвала вас.

Тяжкий вздох вырвался из груди Лакенай. Она утвердила перед собой посох, крепко сжала руки на древке. Медленный сверкающий вихрь по–прежнему окружал её. Арга посмотрел на Лакенай, на горькую складку её губ, и перевёл взгляд. Каудрай кивнула ему веками.

— Выслушай меня, Арга, и исполни то, о чём попрошу.

— Да, Святейшая.

Каудрай повременила. Потом сказала:

— Будут споры о том, считать ли Цанию Воспринятым городом. Я велю — считать.

Арга подавил желание возразить.

— Да.

— Будут спрашивать, кого я назвала своим преемником. Я не называю никого. Пусть преемника избирает совет прелатов в Аттай.

Смутное удивление охватило Аргу. Он насторожился. Но не время было обдумывать слова Каудрай; время — внимать.

— Да, — повторил он.

— Что бы ни случилось, помни: на чёрном мече не может быть благословения.

Арга промолчал, склонив голову.

— Многие пожелают стать твоими советниками, Арга. Ты сам знаешь, кому можно верить. Сердце не обманывает тебя. И последнее…

С минуту Каудрай медлила, переводя дыхание. Арга ждал. Лакенай кусала губы, её стиснутые пальцы побелели от напряжения. Чудилось, её посох звенит, как натянутая струна. Каудрай посмотрела на неё, и Арге отчего–то подумалось, что давным–давно, больше века назад глаза Каудрай были такими же синими.