Асмодей (СИ) - "Dragoste" - Страница 68

========== Глава IX ==========

Произошедшее на невольничьем рынке стало для Асмодея сокрушительным ударом, ибо к горечи последнего истинную боль причиняла ему не располосованная спина, а уязвленная гордыня. Люцифер избрал самое жесткое из возможных наказаний, уж лучше было принять смерть от меча Темного Владыки, как подобает истинному воину, чем быть обреченным на жизнь с печатью раба на спине. И, если телесные раны с годами затянутся, то вот ущемленное самолюбие будет вечность жечь его каленым железом.

Заранее демон уверил себя в том, что отныне и до скончания времен в глазах каждого черта будет видеть отражение своего позора, заранее похоронил свой авторитет под слоем пепла и заранее покорился своей судьбе. Однако упрямое самолюбие упорно разжигало в нем злобу и ненависть, заставляя чистить Люцифера последними словами и пробуждая в душе Дэлеб благоговейный ужас перед гневом Темнейшего.

– Молчите, Владыка, умоляю, – твердила она, помогая Асмодею забраться на спину Нифелима, но тот лишь яростно отбивался от ее рук.

– Не трогай! Момент, когда я не смогу самостоятельно держаться в седле станет для меня последним, – зашипел он, задыхаясь от кровавой слюны, выступившей на потрескавшихся губах. – Мне не нужна твоя помощь, и уж тем более при них, – демон кивнул в сторону чертей, столпившихся у Черных врат.

Все они, от мала до велика, с упоением наблюдали за этим действом, лелея в своих черных сердцах надежду на то, что в скором времени грозные рыцари Ада будут сброшены со своих пьедесталов. У остальных же появится возможность заслужить их место.

– Видишь, – продолжил Асмодей, – слетелись словно стервятники. Сейчас не время принимать помощь от женщины и показывать им свою слабину.

Очевидно, что Абаддон придерживался такого же мнения, потому как пронесся мимо них, подобно вихрю, оставляя за собой шлейф огненного пепла. Но его пещера находилась в преддверии врат Люцифера, а вот его товарищу по несчастью притворяться придется куда дольше.

– Повелитель, и все же в таком состоянии править драконом…

– Дэлеб, ты разве не услышала мои слова?! – обвязав вокруг запястий поводья, чтобы не выпасть из седла, прорычал он. – Еще один звук, произнесенный тобой, и я не посмотрю на твою долгую выслугу и мою личную симпатию к тебе. Клянусь, я привяжу тебя к Нифелиму и поволоку вслед за собой. Так что садись в седло без лишних разговоров.

Спорить дальше демоница не отважилась. Не было никакого смысла дразнить раненого зверя, который, казалось, только и искал того несчастного, на которого удастся излить свой безысходный гнев. Сопровождаемая тихим перешептыванием, она по крылу забралась на спину Нифелима и уселась за спиной хозяина, ухватившись руками за край седла, стараясь лишний раз не тревожить раны. Сложно в это поверить, но даже в Аду демоницы могли проявлять некие признаки заботы. В такие моменты смелые мыслители могли даже утверждать, что для этой огненной пустыни еще есть надежда.

– В пекло всё, – прохрипел демон, давая свободу своему питомцу. – А ну… пошел! – Не дожидаясь повторного приказа, дракон взмыл к небесам, будто по наитию стараясь сбавлять скорость на виражах, чтобы не потревожить раненого наездника. Вскоре он взлетел так высоко, что рынок обратился в маленькую точку на фоне чернеющей громады замка, только тогда Асмодей позволил себе повалиться на спину зверя, перегнувшись через луку седла.

Боль была нестерпимой. Казалось, что святое серебро до сих пор разъедало кожу, ядом путешествуя по венам и отравляя все его существо. Воистину, оружие, благословлённое самим Господом и выкованное в небесных кузницах, могло довести до безумия любого демона, даже такого сильного, как он. Пожалуй, если бы за его спиной не было свидетеля, Асмодей предался бы такому душераздирающему крику, что содрогнулась бы вся Преисподняя. Однако власть накладывала на таких, как он, немалые обязательства, а блюсти свое лицо – одно из них. Подобно капитанам кораблей, высшие демоны не могли позволить команде усомниться в собственной силе, непоколебимости, уверенности в победе и бесстрашии, иначе – смерть. И для капитана, и для моряков, и для корабля. Так что, скрипя зубами от боли, Владыка Похоти все же сумел подчинить себе свои инстинкты и порывы, позволяя боевому товарищу самому выбирать путь домой.

Собственно, Нифелим спешил изо всех сил, и уже через четверть часа они приземлились на заветном пороге. На встречу им тут же устремился Ала́стор, наслышанный о произошедшем, а потому предельно расторопный. Однако, увидев очередную напасть, выпавшую на долю хозяина, остановился в нерешительности в нескольких шагах от него.

– Владыка, – склонив голову, произнес он. Собственно, при виде этой картины выдавить из себя больше демон не сумел. Во взгляде его застыл немой вопрос, обращенный к Дэлеб, но вот лицо осталось бесстрастным. В отличие от демоницы мужчина знал о том, как может уязвить гордость господина предложение помощи, а потому старался всем своим видом не показывать глубокого интереса к произошедшему.

– Ты сделал то, о чем я тебя просил? – прохрипел Асмодей, хромая по направлению к собственным покоям.

– Да, демон Бельфегор – посол Ада на французской земле, долгое время был ее покровителем и наставником.

– И что дальше? – нетерпеливо тряхнув головой, бросил Владыка Похоти. – Неужели ты считаешь, что сейчас мне есть дело до статуса их отношений? – уперев руку в стол, он остановился, оглядываясь назад. Мало того, что каждый шаг доставлял ему нестерпимую боль, так еще и за ним тянулся кровавый след, кричащий всем и каждому о произошедшем.

– Он написал Вам письмо с разъяснениями, – Ала́стор подал ему пожелтевший конверт, на котором красовалась восковая печать демона, а кружевом чернил вышито его имя.

– Хорошо, – коротко кивнул Асмодей, распахнув дверь своей опочивальни. – Не беспокойте меня!

– Но Владыка, – вмешалась Дэлеб, – позвольте хотя бы обработать Ваши раны и убрать…

– Ты забываешься! – оборвал ее демон. – Покуда Люцифер не сбросил меня к основанию горы, я здесь хозяин. Кто ты такая, что мне перечить или учить?!

– Я… – она на ходу попыталась придумать оправдание, да не успела. В злости своей Асмодей так хлопнул дверью перед носом своих слуг, что даже стены задрожали. Собственно, это было последнее, на что хватило его сил. Прислонившись спиной к двери, он, несмотря на боль, безвольной куклой сполз вниз, оставляя на белоснежной, усыпанной золоченой резьбой перегородке кровавое пятно.

Сил на злость больше не оставалось, а вот поразмышлять было над чем, причем мыслей накопилось столько, что они, толкаясь в очереди, начинали вызывать головную боль. Только ее демону и не хватало для полного букета, так сказать. И черт его дернул в эту интригу ввязаться, хотя именно себя рогатого, пожалуй, и должен был он винить за подобный просчет, да гордость не позволяла. Так что виноватыми были все вокруг. И первым Асмодей мысленно распял Азазеля, не сумевшего его тайну сберечь. Конечно, назвать тайной эту легенду можно было с натяжкой, ведь специально он придумал эту небылицу, чтобы предателя выявить, цель была достигнута, но обернулась-то эта затея прискорбно. И главное, уж кого-кого, а ближайшего соратника демон не подозревал. Впрочем, теперь его, уж точно совесть за украденную книгу мучить не будет. Оставалось дело за малым – данные свести. Однако, как и предсказывал Абаддон, малое без Авроры представлялось невозможным, тем более после сегодняшних событий.

Другим демонам доверить это сокровище Асмодей не мог, среди душ подобными навыками никто не обладал, а подниматься на землю с этими фолиантами было опасно. Находясь в преддверии войны, Преисподняя не выпускала своих сынов, а потому его отсутствие непременно расценят, как бегство. Такого удара его репутация, трещащая по швам, уж точно не вынесет.

Аврора…пока она была подле него, Асмодей ни разу не задумался о том, что может быть иначе. Девушка воспринималась им, как должное, а потому значение имела лишь чистота ее духа. Сейчас же каждой, даже самой темной, частичкой своего «сердца» он желал повернуть время вспять и защитить ее. Как это было… по-человечески: нежелание смириться с утратой того, к чему так прикипел душой. Видимо, в том и был истинный парадокс потери, ибо демон неустанно вопрошал себя, почему его так сильно тяготит то, чего, по сути, уже нет?! К его горечи, ответа не было ни в одном из миров, а принять очевидное он отказывался, ссылаясь на собственную бесчувственность, которую не желал ставить под сомнение.