Великий герцог Мекленбурга - Оченков Иван Валерьевич - Страница 83

- У нас прежде тоже так было, отдельно патриарх с митрополитами и игуменами, отдельно дума боярская, и отдельно земство. Только Москва разорена, где уж тут отдельно собираться. Вот и сидим все вместе в Успенском соборе.

Тем временем в горницу входили и рассаживались один за другим Клим, Кароль и Казимир.

- Что скажешь, раб божий Корнилий? - обратился я к Михальскому.

- Англичанин сей остановился у некоего дворянина Пущина, - отвечал он, устраиваясь на лавке подле печи. - У него двор в Занеглиньи почти не пострадал.

- А что за дворянин?

- Да так, из тульских боярских детей, - отозвался Аникита хорошо разбиравшийся в хитросплетениях русской знати. - Не понятно, правда, откуда у него двор на Москве взялся.

- Что еще расскажешь?

- Казаки чего то-то замышляют, шляются кругом толпами и с оружием. Трубецкой им пиры почитай каждый день устраивает. Вот только...

- Что только?

- Да я толком сам не понял, но смеются они над князем Дмитрий Тимофеевичем втихомолку, а он этого и не видит.

- И что сие значит?

- То, что казаки уже решили, кого в цари кричать будут, и это не Трубецкой. А вот кто это, простите, мой герцог, я не ведаю.

- Кстати, а где Анисим?

- Да со мною был, - удивился Вельяминов, - отстал где-то.

- Где, где, - хмыкнул Клим, - к Авдотье, поди, наладился заглянуть, а там кто его разберет, кто кого к тыну прижал да не пускает.

Когда я немного удивленно уставился на Рюмина, присутствующие довольно заржали.

- Ну, а чего, - продолжал он, - Анисим считай вдовый, Дунька тоже. Ты вон к их семейству благоволишь, да дочек ее балуешь.

Тут дверь отворилась, и показался сам стрелецкий сотник. Его приход был встречен новым взрывом хохота, но Анисим не обращая внимания на смеющихся почти подбежал ко мне и торопливо зашептал:

- Герцог-батюшка, казак какой-то тебя спрашивает, сказывает вести важные.

- Что за казак?

- Да кто же его разберет, молодой совсем, а так казак и казак.

- Веди, послушаем что скажет.

В вошедшем в горницу молодом казаке я с удивлением признал Мишку-татарчонка джуру старого казака Лукьяна с которым мы познакомились едва вошли в Москву.

- Здравствуй джура, что расскажешь хорошего? - обратился я к нему.

- Здрав буди князь, а только я не джура теперь, а казак, - отвечал мне парень с достоинством, не забыв, впрочем, поклониться.

- Ну что же, поздравляю, а теперь сказывай, зачем пожаловал.

- Меня послал дядька Лукьян, - начал казачий посланник, - велел сказать тебе, чтобы ты уходил, ибо не хочет он чтобы тебя убили.

- О как! А за что же меня убивать?

- Казаки недовольны тем, что бояре на Соборе верх взяли и хотят звать иноземца на царство, а потому сегодня ночью пойдут на двор к митрополиту Ионе и потребуют, чтобы он и бояре сказали, кто царем будет!

- А Трубецкого с Пожарским ваши казаки не боятся? - воскликнул возбужденно Аникита.

- Пока одни казаки пойдут к митрополиту, другие окружат дворы Трубецкого и Пожарского, и никуда их не выпустят, а самый большой отряд тем временем встанет под твоим острогом, князь. Потому дядька Лукьян и послал меня, тебя упредить. Уходи, не сладить тебе с казаками!

- Это все интересно, а кого же казаки хотят видеть на престоле?

- Про то не знаю, князь. Кричали на круге за Михаила Романова и за царевича Ивана Дмитриевича. А на чем порешили, не ведаю, меня дядька Лукьян к тебе послал.

- Понял я тебя казак, кланяйся от меня Лукьяну, да возьми вот в подарок эту саблю польскую и ступай с богом. Только отсюда поезжай не прямо к своим, а кругом, чтобы не понятно было, откуда ты возвращаешься.

- Ишь чего вздумали сукины дети! - Взорвался руганью Вельяминов, когда казак вышел, зажав подмышкой подарок, - Воренка на трон посадить, а все царство Маринке и Заруцкому отдать! Не бывать тому!

- Угу, ты еще добавь "повинны смерти!", - хмыкнул я в ответ, - а если они Михаила Романова кричать будут?

- Да хоть царицу Савскую пусть кричат! Одно дело если царя всей землей выберут, так пусть хоть и Романова. Но совсем другое, если его воровские казаки на трон посадят. Как не поймешь ты князь, нельзя чтобы воры, да шиши лесные царей выбирали. Мало нам смуты, так еще такая напасть!

- Ладно, я понял. Только вот уже почти ночь на дворе, стало быть, скоро к нам гости пожалуют. Слушайте сюда все, повторять некогда.

  Много пережила Москва за свою жизнь. Помнили ее холмы боярина Кучку и князя Юрия Долгорукого. Татарские погромы и литовские осады. Видела она возвращавшихся с победой ратников Дмитрия Донского и жестоких опричников Ивана Грозного. Пережила смуту и польскую оккупацию. Но такового позора не мог припомнить город, чтобы православного иерарха едва одетого, православные же люди гнали, словно на лобное место, всячески хуля, понося и толкая.

  - Иди собачий сын, - кричали хмельные казаки, подгоняя митрополита Иону. - Иди выкормыш боярский, не гневи сердце!

  Тот сначала пытался прикрикнуть на обезумевших донцов, пригрозить заблудшим божьей карой, но не тут то было. Пять сотен озверевших от хмеля и безнаказанности казаков разом смяли и разогнали митрополитовых служек, и погнали святого старца, не дав даже ему и одеться в облачения прилично его сану. Высокий седой старик с непокрытой головой шел среди вооруженных людей, мало чем отличавшихся от разбойников, как на голгофу. Силы начинали оставлять его когда он оказался перед целью их путешествия - Успенским собором кремля. По пути к нему подталкивали одного за другим иных делегатов от земств и городов земли русской, так что к воротам собора подогнали уже небольшую толпу полураздетых и испуганных людей.

  - Слушайте Владыко, и вы бояре, нам атаманам-молодцам надоело терпеть от вас обиды и всяческие иные неправды. Желаем мы послужить службу царю русскому, а вы нам царя не даете! - Заговорил один из казаков таким трубным голосом что иному и архиерею позавидовать. - Потому говорю вам как на духу, дайте нам царя, а не то худо будет!

  Толпящиеся вокруг казаки подтвердили сказанное своим товарищем громкими криками. Между тем ворота собора открылись и навстречу пришедшим подобно теням разом шагнули несколько человек. Разгоряченные хмелем и глумлением над беззащитными, казаки не сразу заметили их, а когда разглядели, было поздно. Между митрополитом и прочими земцами встали стеной закованные в доспехи рейтары с обнаженными саблями и загородили их собой. Недоуменно озираясь, громогласный казак замолчал на полуслове, и над толпой повисла напряженная тишина, готовая в любой момент взорваться громом выстрелов и отчаянным звоном сабель. А в наступившей тишине вдруг особенно звонко зазвенели подковы множества лошадей и собравшуюся у собора толпу взяли в клещи рейтары и драгуны мекленбургского князя. Лишь тогда к казакам вышли князья Дмитрий Михайлович Пожарский и Иван Жигимонтович Мекленбургский, а также пользующийся среди казаков немалым авторитетом келарь Троице-Сергиевой лавры Авраамий Палицын.

  - Не дело вы затеяли казаки! - Громко закричал, подняв руку Пожарский. - Где это видано, чтобы забыв честь и совесть требовать отдать московский престол польской блуднице Маринке и ее ублюдку! Не бывать на Москве царем Ивашке-Воренку! Не хотим и его матери-блудницы латинской!

  - Да что же это такое... - начал было громогласный казак, но тут же согнулся от удара под дых булавой Пожарского и замолчав повалился на бок.

  - Казаки, - продолжал между тем воевода, - побойтесь бога и отрекитесь от непотребного замысла вашего возвести на престол Воренка! Не то...

  Как бы в подтверждение слов князя, где-то вдали ударили пушки. Казаки, многие из которых и мысли не держали о том чтобы, сговорившись с Заруцким сажать на престол Воренка, разом растеряв хмель, охотно согласились с воеводой в том, что дело это неподобное и православным христианам уж вовсе неприличное.