Великий герцог Мекленбурга - Оченков Иван Валерьевич - Страница 76

- Это вот бояре, Великий Князь Мекленбургский Иван Жигимонтович! Зять свейского короля Густава Адольфа и его представитель. Давно воюет с ляхами и бивал их не раз, так что прошу любить и жаловать!

Приподняв немного шляпу, благосклонно киваю новым знакомым. Лёлик и Клим кланяются более почтительно, помахав шляпами. Те в ответ тоже кланяются и смотрят уважительно, очевидно догадавшись, чьи солдаты прикрыли их от казаков. Только Иван Никитич Романов смотрит немного недоуменно, как видно, пытаясь что-то припомнить. Что же, знакомство состоялось, пора действовать дальше.

- Вот что господа воеводы, князья и бояре! - звонко и громко говорю я собравшимся, - Чего мы тут стоим у всех на виду? Не ровен час поляки какую каверзу затеют, или казаки наши чего удумают. Надо бы в лагерь воротиться от греха.

Кремлевские сидельцы тихонько ахают: - "немец по-нашему говорит"! Но мысль всем кажется удачной и начинается суета. Подводят коней одни, сажают на телеги других. Иван Никитич, тем временем улучшив минутку, подходит ко мне и спрашивает вкрадчивым голосом.

- А не помнишь ли ты меня князь?

- Я, боярин, столько поганых рож за свою жизнь видел, что всех и не упомню. Ты если чего сказать хочешь, так скажи.

- Скажу князь, - ничуть не смущаясь, продолжал Романов, - отчего же не сказать. Ты князь, от свейского короля послан видать, чтобы уговорить нас королевича Карла Филипа царем избрать. А я к его королевскому величеству Густаву Адольфу давно расположен и голос за брата его мог бы отдать.

- Приятно слышать разумные речи боярин. Его королевское высочество Густав Адольф, несомненно, будет благосклонен к сторонникам его брата, не говоря уж о благодарности самого Карла Филипа. - Отвечал я боярину, не уставая дивится его бойкости, не успел из, фактически плена выбраться, а уже интриги плетет, сукин сын.

Однако поговорить нам не дали, к боярину подбежала женщина с озабоченным лицом, в которой я узнал мать Миши - инокиню Марфу.

- Охти мне, Иван Никитич, Миши нигде нет!

- Вот же бестолковый отрок, - с досадой отозвался Иван Никитич, - да не тревожься матушка, найдется твой неслух, не иголка чай!

- Да, как же найдется, он же ровно дите малое, его всякий обидеть может!

- Ну, ладно, сейчас велю поискать его холопам, никуда он не денется, - огорченно вздохнул боярин с видом кота, у которого из-под носа убрали миску сметаны.

- Вот что Иван Никитич, где я остановился, в ополчении всякий знает. Обустроишься, приходи, я гостям всегда рад. - Усмехнувшись, сказал я боярину и, не дожидаясь ответа, тронул коня.

Виновник переполоха тем временем с любопытством разглядывал амуницию моих драбантов, а Казимир с лукавой улыбкой рассказывал ему какую-то небылицу.

- Здравствуй Миша, - воскликнул я, подъезжая к ним, - ты меня узнаешь?

- Ваня, - отвечал он радостно, - где ты был? Я уж думал и не увижу тебя больше.

- Ну что ты Миша, это гора с горой не сходятся, а человек с человеком встретятся обязательно.

- А я матушку потерял, - поведал мне юный Романов.

- Ну, это не беда, я видел твою матушку и дядюшку они, кстати, тоже тебя ищут. Вот что, давай я пошлю человека предупредить твоих, что ты нашелся, а ты тем временем погостишь у меня. Я ведь у тебя в гостях был, а ты у меня еще нет.

- Я могу съездить к боярину, - с готовностью вызвался Казимир.

- Съезди голубчик, сделай милость, да возьми с собой драбантов и на обратном пути приведете к нам перебежчиков, - отозвался я и, понизив голос, добавил, - и с боярином не торопись.

- Я бы погостил, - с обезоруживающей улыбкой отвечал нам юноша, - но я не умею верхом.

- Ну, это не беда боярич, это пол беды, - усмехнулся стоящий рядом Рюмин и подсадил отрока в седло и запрыгнул сзади.

Мой форт произвел на Мишу впечатление ничуть не меньшее чем мои драбанты. А когда мы торжественно въехали в ворота и нам отдали честь караульные он и вовсе обрадовался как ребенок. Спешившись, мы поднялись по ступенькам на второй ярус и прошли в мои покои, где нас встретила с поклоном Настя и поднесла с дороги кубки с вином. Михаил, похоже, впервые видел женщину в европейской одежде и едва не потерял дар речи и только смотрел во все глаза. Вино он видимо тоже пил впервые и вскоре лицо его пылало не только от смущения. Когда Настя вышла и способность соображать вернулась к отроку он обратил внимание на окружающее убранство. Прямо над креслом, предназначенным для меня, висел щит с мекленбургским гербом.

- А отчего бык в короне?

- Это мой герб - герб Меклебурга, а корона герцогская.

- А ты герцог?

- Да я Великий Герцог Мекленбургский.

- А это что, - указал Миша на висящий рядом гобелен изображавший великана переносящего через реку младенца на своих плечах.

- Это покровитель моего герцогства святой Христофор, переносящий Христа через реку. А поскольку меня в моих землях называют странником, то святой Христофор опекающий путешественников и мой покровитель.

- А отчего он не с песьей головой? - тут же последовал вопрос.

- Не знаю Миша, у нас его так рисуют.

- Одеждами от кровей украшаяйся, Господеви предстоиши Царю сил, Христофоре приснопамятне: отонудуже со безплотными и мученики поеши трисвятым и страшным сладкопением: темже молитвами твоими спасай стадо твое. - Процитировал Миша нараспев тропарь.

- А это что...

- Где? - Спросил я, но Миша кажется, забыл о чем спрашивал.

В горницу вбежала шлепая босыми пятками Марьюшка, а за ней пытаясь ее перехватить Ксения.

- Вот ты где! - Закричала маленькая оторва, подбежав и тут же забравшись ко мне на руки, - где ты был так долго? Вишь какой!

Дочку Ксении было не узнать, вместо обычной не слишком опрятной одежды на ней была белоснежная рубашка и васильковый сарафан расшитый цветами. Волосы тщательно вымыты и расчесаны и заплетены лентами, а на груди яркие бусы подаренные мной прежде. Если бы не отсутствие обуви можно было сказать, что она выглядит принцессой, ну или царевной. Ксения позволившая ускользнуть своей только что обретенной дочери выглядела смущенной... и счастливой. И вся эта бездна очарования с размаха ударила по неокрепшей психике юного Миши Романова, к тому же, размягченной чарою вина.

Ксения, увидев что я не один сделала книксен и по-немецки извинилась, а потом, стрельнув глазами в таращащегося на нее и полыхающего при этом как маков цвет Мишу хихикнула и, забрав Машу вышла. Последняя выходить совсем не желала, но я пообещал, что позже навещу ее и строго сдвинул брови.

- Кто это? - Тихо выдохнул мой гость.

- Сиротка, - пожал плечами я в ответ, - я к ней привязался, а она теперь из меня веревки вьет.

На Мишином лице крупными буквами было написано, что он спрашивал вовсе не о моей воспитаннице, а как раз наоборот, но я остался глух к его красноречивым взглядам, а ему спросить еще раз не позволила врожденная скромность. К тому же скоро прибежал драбант с известием, что к нам движутся конные и пешие солдаты. Скоро выяснилось, что это был Казимир с драбантами и перешедшими на мою сторону наемниками, а с ними боярин Иван Никитич Романов и матушка Миши - инокиня Марфа в миру Ксения Ивановна.

- Мишенька, как же ты это! - причитала она обцеловывая свое непутевое чадо.

- Матушка, ну что ты, все же хорошо, - вяло пыталась отбиться жертва материнской любви, - я у Вани погостил немножко...

Фамильярность и легкий запах вина не остались незамеченными и матушка его разразилась новой порцией причитаний сдобренных изрядной порцией сетований на бесстыжих немцев спаивающих невинных детей. Боярин Иван Никитич наблюдал за этим с легкой усмешкой, но не вмешивался. Наконец инокиня Марфа поняв, что сочувствия не дождётся, заявила, что часу здесь более не останется, и потребовала от шурина увезти ее с сыном. В планы Романова быстрый отъезд никак не входил, и он попытался успокоить свою родственницу. Наконец, сошлись на том что Миша с матушкой погостят еще немного в подмосковной вотчине Ивана Никитича, после чего отправятся как того желала Марфа в свои Костромские владения. Я со своей стороны пообещал предоставить им охрану. Дескать, у моих людей у кого сестра, у кого невеста в тех краях, вот и проводят, а заодно и своих проведают. Узнав, что провожатые у них будут православные она, скрепя сердце согласилась. Быстро приготовили возок взамен телеги, на которой привезли Марфу, и мы стали прощаться. Я, обнимая по русскому обычаю, на прощанье Мишу тихонько шепнул ему, чтобы он матушке не все рассказывал о своем визите, а то чего доброго его больше не отпустят. Лишь после их отъезда мы смогли поговорить с Мишиным дядей.