Великий герцог Мекленбурга - Оченков Иван Валерьевич - Страница 62

Как ни странно просторный двор с большим теремом и крепкими амбарами нашли довольно быстро. Найденное нами жилище, когда то было двором невесть куда сгинувшего вовремя смуты купца. На первом этаже двухэтажного терема раньше располагалась лавка, на втором, очевидно, проживал сам купец. Во вместительных амбарах хранились товары, а кроме того имелись конюшня и другие постройки. Увы, и амбары и постройки и лавка давно пустовали. Единственными обитателями строений были довольно крепкий еще однорукий старик и его дочь с двумя детьми. Старик был некогда кузнецом, а потеряв руку, в той самой неудачной для местных битве у Батеневки, нанялся к купцу сторожем незадолго до его отъезда.

Местные власти в лице земского старосты на занятие двора не прореагировали. Старик попробовал было возражать, но Аникита просто показал ему плеть и велел не умничать.

Наотрез отказавшийся покидать меня Кароль лично отобрав людей и для караулов и для засады принялся готовить нашу резиденцию к возможному нападению. Сказать по правде мне самому свой план безупречным не казался. Насколько я понял, местные разбойники особой храбростью не отличались и напасть на хорошо охраняемый объект вряд ли решатся. Придумал я его с единственной целью спровадить подальше Аникиту, пока я буду заниматься поисками Марьюшки дочери Ксении Годуновой. Да именно в Устюжне она в свое время оставила ребенка у верных людей и именно поэтому я вызвался помочь Вельяминову. Шансов найти ребенка было, честно говоря, не много. Смута перевернула жизнь всей страны, разорила и лишила жизни многих людей. Что уж тут говорить о маленькой девочке оставшейся совсем одной в жестоком мире. К тому же не адресов, ни фамилий у простых людей в эту пору не было. Ксения рассказала мне что люди, взявшие на воспитание ее дочь, жили в посаде недалеко от церкви архангела Гавриила, занимались мелкой торговлей и имели прозвание Жидовины. Прозвание это могло указывать на их еврейское происхождение или иметь какое-то отношение бушевавшей в свое время на севере Руси жидовствующей ереси. Или просто намекать на излишнюю хитромудрость кого-то из членов семьи, а то и вовсе не иметь никакого значения. Есть у нас такая традиция относить не нравящихся нам людей к израилеву племени. Проблема заключалось в том, что посад к моменту нашего там появления выгорел вместе с церковью, а жители частью переселились в город, частью сбежали, а частью просто сгинули за время смуты. Можно было конечно попытаться расспросить окрестных жителей. Городок был не велик, и большинство местных прекрасно знали друг друга. Однако, по всей видимости, у нас с Казимиром был слишком нездешний вид и обыватели не торопились идти с нами на контакт. Все что удалось выяснить нам за два дня это примерное месторасположение сгоревшей церкви и то, что рядом с ней действительно была когда-то лавка. И ту и другую информацию добыл Казимир. Недавно вернувшийся в лоно православия лисовчик не пропустил ни одной службы в городском соборе. Усердно молясь и относительно щедро жертвуя, он смог обратить на себя внимание настоятеля храма и немного пообщаться с ним. Увы, помимо этого местный батюшка ничем не смог нам помочь. Выслушав рассказ Казимира я посоветовал сказать ему что он разыскивает Жидовиных чтобы отдать долг. Возможно, среди прихожан найдутся люди, знавшие их и если мы с Казимиром для них чужаки, то уж священнику то, они должны сказать. Кстати, историю о неудачной битве местных с литовцами и последующей осаде, я так же узнал от Казимира. На вопрос, откуда у него такие обширные и подробные сведения бывший лисовчик только поднял к небу глаза и немного виновато улыбнулся. Знаю я его эту улыбочку!

Пока Казимир вел разведку, а Лёлик укреплял двор, я по своей привычке иметь хорошие отношения со слугами попытался наладить отношения со стариком. Возможно, раньше он был не таким нелюдимым, но потеря руки и, следовательно, ремесла определенно испортили ему характер. Сначала я просто попытался разговорить бывшего кузнеца, но он односложно отвечая на все вопросы, отказывался идти на контакт. Так что я просто объявил ему, что пока живу здесь, он состоит у меня на службе за что получит соответствующее вознаграждение. Дочь его будет стирать мое белье, и убирать в тереме, тоже, естественно, не за так. Кроме того я гарантирую ему что мои починенные не причинят ему и его семейству никаких обид пока стоим здесь, а дальше как знает.

Дочь его также дичилась, что принимая во внимание большое количество солдат кругом, было вполне понятным. Убиралась в хоромах она обычно, когда меня там не было, белье забирала и возвращала незаметно, так что казалось, что оно стирается и сушится само собой. Единственные члены семьи нелюдимого старика с кем мне удалось познакомится это его внучки две девочки девяти и шести лет от роду. Произошло это, едва мы только вселились. Пока мои драбанты под чутким руководством фон Гершова приводили жилье в маломальский порядок я, сидя на скамье, осуществлял общий контроль. В смысле грелся на солнышке, наслаждаясь последними погожими деньками и блаженно щурясь при этом.

- Дяденька дай хлебушка! - внес диссонанс в окружающую действительность тоненький детский голосок.

Мое королевское высочество величественно повернулось в сторону, откуда доносился помешавший ему наслаждаться жизнью звук. Голос принадлежал маленькой девочке одетой в не слишком чистую рубашонку и босой. Помимо рубашки ребенок отличался довольно измазанной физиономией и крайней худобой. Не знаю, откуда на меня свалился приступ чадолюбия, но я немедленно сграбастал девочку, заставил ее умыться и хотя бы сделать вид, что вымыла руки, после чего растолок в небольшой ступке сухарь размоченный в воде и накормил ее полученной тюрей. Впрочем, накормил это громко сказано, поскольку ребенок последнее время явно не излишествовал.

- Машка вот ты где! Ну-ка ступай домой, а то будет тебе ужо от матушки! - заявила девочка постарше внезапно явившаяся перед нами.

- Это кто такой строгий? - спросил я глядя на вторую девочку.

- Это моя сестра Глаша, - заявила мне сидевшая у меня на коленях Маша.

- Какое имя красивое, Глаша, - ответил я тут же, - а отчего такая красивая девочка, с таким красивым именем такая строгая?

- Матушка не велит нам с чужими разговаривать! - заявила мне Глаша чуть менее строгим голосом, поправив при этом прядь волос выбившихся из под платка.

- Тут ваша матушка, права, конечно, да только я не чужой. Я теперь тут жить стану, стало быть, мы соседи. Впрочем, ты, пожалуй, не сказывай матушке, что Маша со мной говорила. Я ведь здесь недавно живу, и матушка ваша не знает добрый я человек или худой. Так что пусть это будет нашей тайной, а пока ступайте домой, да прихватите вот это. - С этими словами я высыпал девочкам оставшиеся сухари из сумки.

Сразу надо сказать, что приручить детей неизбалованных лаской труда не составило, погладил по голове, угостил чем-то вкусным, а в голодный год все вкусное, подарил ленту для косы. Вот только в моих поисках это помочь никак не могло, а поиски тем временем определенно зашли в тупик. Казимир добросовестно перешерстил все окрестности городка, завел кучу знакомств среди местных жителей, но не нашел ни малейшей зацепки. Тати, тревожившие Устюг Железный до нашего появления тоже как в воду канули, но это обстоятельство меня скорее радовало, чем печалило.

Как то вечером, вскоре после того как Казимир вернулся из поисков, в наши ворота постучал какой-то монах. Мы как раз наблюдали как Маша и Глаша довольно урча жмурят большой медовый пряник, принесенный из города бывшим лисовчиком, когда однорукий Лука и, сняв шапку угрюмо пробурчал.

- Какой-то длинногривый пожаловал, сказывает дело у него до какого-то Корнилия, а что за дело не говорит.

- Странно, а у нас есть Корнилий? - удивился я.

- Есть один, - усмехнулся литвин, - ваше высочество, это может быть важно, позвольте мне узнать, в чем дело.

- Пойдем вместе, а то меня любопытство разобрало.

Подойдя к воротам, мы увидели довольно примечательного представителя черного духовенства в драном подряснике и босиком. Диссонансом к этой непритязательной внешности выглядела густая и ухоженная борода. Крепкая фигура черноризца в свою очередь говорила не столько о смирении и посте, сколько о недюжинной физической силе ее обладателя.