Тяжесть слова (СИ) - Гичко Екатерина - Страница 26

- Вы точно хорошо себя чувствуете? - обеспокоенно спросила я.

Он перевел на меня заинтересованный взгляд.

- Ваше беспокойство мне льстит, - с улыбкой сказал он.

- Это из-за меня? - тихо просила я.

Он хмыкнул и перевел взгляд на Лоша.

- Разберись с этим.

Рыжий кивнул, за несколько минут прикончил свой завтрак и покинул нас. Сестры через некоторое время тоже нас покинули. Я хотела уйти вслед за ними, но меня остановил властный оклик наагасаха.

- Сядь, - мягко велел он. - Ты лишь два раза надкусила булку. Это не завтрак.

Я раздраженно посмотрела на собственную тарелку.

После завтрака я в сопровождении Шайша и Риша пошла в библиотеку. Делать было все равно нечего. Беспокойство за наагасаха улеглось. Умирать он все равно не собирался. Но как принцесса могла пойти на это? Я не знаю, что за переговоры идут между нашей страной и нагами, но подобное покушение на посла, а наагасах по сути является послом, убивает все соглашения на корню. К тому же это может сказать на ухудшении отношений с нагами. Я правда не знаю, какие у нас отношения с ними сейчас. Просто, если бы покушение увенчалось успехом, то сомневаюсь, что наги оставили бы это просто так. Нам бы отомстили, причем сторицей. Ведь наагасах, я спрашивала у Шайша, это аналог нашего принца. Он представитель княжеского рода. Уже одно это должно служить гарантией его неприкосновенности. Как можно не задумываться об этом? Я сомневаюсь, что подобное простят даже ей, наделенной даром.

На этот раз наги заперли двери в библиотеку, чтобы никто не нарушил наше уединение. Они вообще в плане моей охраны стали еще более жесткими. Ко мне даже слуги не приближались. Утром мне пришлось воспользоваться помощью наагасаха, чтобы зашнуровать платье сзади. Он справился на удивление ловко.

Пару раз в библиотеку кто-то пытался прорваться. Пока дергались двери мы смотрели на них и молчали, не выдавая свое присутствие. И возвращались каждый к своим делам только, когда этот кто-то уходил. В эти моменты я ощущала себя как заговорщик. Я пыталась читать записи прапрадеда, но посторонние мысли не давали мне сосредоточиться. Я все думала, а чем занимается сам наагасах? Ведь, как он мне сказал, переговоры прерваны до приезда советника Зосия. Получается, заняться ему и нечем.

Иногда у меня появлялась навязчивая мысль, что его где-нибудь подстерегла принцесса и соблазнила. Я пыталась ее отбросить, но она была очень прилипчива. Только не эта женщина! Кто угодно, пусть даже мачеха, но не она. Не очень искушенное в вопросах отношения мужчин и женщин воображение рисовали картины, где принцесса Кирата соблазняла наагасаха. Дальше поцелуев ничего представить, к счастью, я не могла.

Но эти воображаемые картины навели меня на мысль, что, несмотря на столько неприличных ситуаций, что произошли между мной и наагасахом, он ни разу меня не поцеловал. Не буду врать, что меня расстраивал этот факт, но он никак не сходился со словами, которые когда-то сказала мачеха мне и моим сестрам. Всем мужчинам нужно от женщины только одно. Это "одно" они стараются получить как можно скорее. Но женщина не должна этого допустить до свадьбы.

Наагасах же порой делал не очень приличные намеки или вел себя довольно вызвающе, но дальше этого не шел. А может наги не целуются? Он говорил сегодня за столом, что очень ядовит. Вдруг у него зубы ядовиты. Оцарапает такой зуб тебе губу, и вместо свадебного платья готовь гроб.

На обед мы собрались в урезанном составе. Наагасаха и Лоша не было. Сестры, почувствовав, что мы в большинстве, вели себя свободнее. Даррила под ироничным взглядом Шайша давилась обедом. Нагулять достойный аппетит она, похоже, не успела. Риолана же настолько осмелела, что позволила себе попросить Риша убрать свой хвост чуть дальше. Иначе она его касается. Я же, пользуясь отсутствием наагасаха, ковырялась в тарелке кое-как.

Из-за стола на этот раз первыми понялись я и наги. Но уйти мы не успели. У дверей нас ждал Лош, который попросил меня следовать за ним. Наагасах хотел мне что-то показать. К моему удивлению путь наш пролегал в подвальные помещения. У меня возникли пугающие туманные подозрения. Зачем меня ведут туда?

Внизу нас встретил наагасах. Он был в великолепном расположении духа, что ни чуть меня не успокоило.

- Мы нашли отравителя, - сообщил он мне с ходу. - Я хочу, чтобы ты посмотрела на него.

Я? Зачем? Нехорошее предчувствие поселилось в сердце.

- Почему я? - непослушными губами спросила я.

Он молча распахнул передо мной дверь камеры. У нас есть несколько камер для преступников. Но их здесь никогда долго не держат. Перевозят в городскую тюрьму Старкона. Помедлив, я переступила порог. Здесь горели два факела, освещая небольшое голое помещение. С потолка свисали цепи с кадалами, к которым сейчас был приковал человек. Он стоял на коленях.

- Этого не может быть... - тихо произнесла я, невольно отступая. - Это неправда... Вы врете! Он не мог этого сделать.

Узник поднял лицо. На меня смотрел господин Зуварус. На нем не было его храмового одеяния. Белая, слегка измазанная рубаха с порванным воротом, темные штаны и сапоги. С левой стороны на губах запеклась кровь.

- Он не мог это сделать! - я повернулась к наагасаху. - Он - жрец! Он бы никогда не посмел...

Я осеклась под насмешливым взглядом наагасаха и неуверенно посмотрела на господина Зуваруса. Он смотрел на меня с легкой виноватой улыбкой.

- Прости меня, - тихо произнес он.

Я не могла поверить.

- Нет-нет-нет... - лихорадочно шептала я, подходя к нему, - это не вы... не вы...

- Я очень виноват перед тобой, - печально сказал он, - очень.

Я задохнулась от душившего меня чувства неправильности.

- Вас кто-то подговорил? Вас наверняка обманули, - искала оправдания я.

Это принцесса! Она воспользовалась его добротой и наивностью. Но он отрицательно покачал головой. Цепи печально звякнули.

- Я сам.

Я поняла, что плачу. Он не мог! Не мог! У него нет ни одной причины.

- Но зачем, зачем?!

- Дитя мое, я так перед тобой виноват, - в его голосе была такая тоска. - Моя вина перед тобой тяжелее убийства. Я осмелился любить тебя.

Сердце остановилось, словно споткнулось и забилось как сумасшедсшее. В легких кончился воздух. Я услышала что-то не то. Такого не может быть. Он жрец! Он всегда был добр ко мне. Но... Нет! Нет-нет...

- Тебе было шестнадцать, когда я увидел тебя впервые, - тихо продолжил он. - Юная, прекрасная... Я мог бы побороть плотское влечение, но твоя душа так завораживающе прекрасна, чиста и сильна, что я посмел оставить и взлелеять чувство нежной любви к тебе. Она охватила меня всего, - в его голосе была и вина, и необъяснимое счастье. - Я страдал и тоже время был счастлив. Я достоин презрения за то, что я, жрец, посмел мечтать о подобном. Но я бы никогда не осмелился оскорбить тебя своим прикосновением. Я грешен, я нарушил клятвы, которые когда-то принес, и старше тебя почти на десять лет, поэтому все, на что я могу надеяться, это возможность защищать тебя.

В сердце загорелось что-то болезненное, в горле возник ком, а слезы текли не переставая. Он стоял передо мной на коленях, закованный, растерепанный... За то, что он сделал, его ждет смертная казнь. Если он меня любит, то неужели любовь ко мне должна приводить к смерти?

- Я мучился от того, что ты страдаешь, но все еще не мог предать своих клятв, - продолжал он. - А потом тебя решили выдать замуж. Я не мог этого перенести. Твой отец не понимает твоей ценности и каждый раз пытается отдать зверю. Я пошел на убийство с полным осознанием того, что именно я совершаю, - покорно сказал он. - Ты бы освободилась от своих клятв. Я помог бы тебе бежать и никогда не оставил, последовав за тобой. Нет, я бы никогда не прикоснулся к тебе. Я берег бы тебя как дочь, сестру, свое единственное сокровище. Я увез бы тебя туда, где никто бы не посмел смотреть на тебя с высока. Туда, где бы ты имела покой и никогда не плакала. Никогда. Только улыбалась.