You raped my heart (СИ) - "salander." - Страница 89

Никто. Никогда. Не. Делал. Такого. С. Ней.

Просто руками.

Просто губами.

Матерь божья.

Забавно, у него пальцы холодные, словно тока крови в самых кончиках не хватает. И эта дрожь, когда он пробирается под ее насквозь промокшую майку. Кристина лишь шею вытягивает, остро так. Эрику нравится ее лизать. Языком, губами, прихватывать кожу, и еще ниже, на ключицы, зубы о них точить. Ненормальная. Сумасшедшая. Безумная. И его руки выше, грудь накрывают. У девочки твердые соски, утыкаются в мужскую ладонь. А Эрик давит, Эрик сжимает горошину, катает меж пальцев, снова сжимает. У Кристины грудь небольшая, но аккуратная, полная, ложится в его руку. Такая мякоть, такая теплота. Вторая рука пробирается в самый низ, оттягивает пояс джинсов, ныряет ниже, за все эти слои ткани. Девочка дрожит, бьется в агонии ощущений и эмоций. Эрик криво усмехается, проталкивает язык в ее рот, кажется, мешает Кристине дышать. У нее голова болтается, и какой-то бессвязный шепот в его губы. Его пальцы путаются в ее волосках на лобке, скользят ниже, раздвигают складки. Сладкие, сочные. Такая мокрая, насквозь мокрая. Эрик чувствует, как его фаланги обхватывает томительная нега, и он проталкивает их вперед, давит, двигает, снова давит, и снова двигает. Осторожнее, чем стоит ожидать. Аккуратнее, чем кажется. Кристина дышит шумно, острый сосок режет мужскую ладонь, грудная клетка вздымается и опадает. Девчонка на грани, девчонку мутит. К одному пальцу присоединяется второй, раздвигает складки, ныряет дальше, глубже, где так тесно и плотно. Кристина вздрагивает всем телом, сдавливает плечи Эрика до боли. У нее губы дрожат под его губами. И бедрами она ведет, будто сама на его руку наседает. Эрик кривит рот в ухмылке, целует, целует и целует. У девушки — тремор. Там, везде, в груди, меж бедер, по рукам, на губах. Вот-вот и всхлипнет, заскулит. Такая сладкая, такая мягкая, такая податливая. Откликается так естественно, слишком жадно, чуть неумело и бесстыдно откровенно. Незамаранная, чистая. Эдвард — ничто. Всего лишь тупое воспоминание. Девочка стонет. Эрик ловит ее стоны губами, глотает их вместе с водой и ее слюной. Двигает пальцами, растягивая, толкая их вглубь, где влага, теснота, жар.

Охуительные ощущения.

— Кричи, — шепчет он ей на ухо, — я хочу, чтобы ты кричала. Давай.

И пальцы, пальцы, пальцы. Раздвигают, трут, погружаются. Кристина изгибается сильно. Кристина бьется. Эрик вонзается в нее глубоко, так, что ей почти больно, так что, кажется, хрустит шея. Смотрит на ее лицо. На эти опухшие губы от его жадных, глубоких поцелуев, на полуоткрытый рот, из которого дыхание толчками, теплое, сбитое, судорожное, на ее полузакрытые глаза. Веки дрожат, ресницы трепещут. И жилка на шее. Бьется так настойчиво. Эрик сжимает ее губами. Девичье тело в его руках напрягается, пальцам внутри становится так горячо. Кристина кричит, почти плачет, шепчет что-то бессвязно, обмякает в его руках. У нее ошалелые, безумные глаза, дрожащая нижняя губа. Девочка ладонями по его плечам, слабыми, легкими. Едет вниз, не держится.

— Я только начал, — говорит Эрик. — Только начал. — И за подбородок ее хватает, в глаза смотрит. — Выдержишь? — и ухмылка, эта наглая, невыносимая ухмылка. В ней — превосходство, в ней — доминирование.

Кристина дышит. Шумно, надсадно, в чем-то истерично. Все смотрит на него. На лице — калейдоскоп эмоций. Все по грани. Все безумно. Эрик склоняется к ней, снова целует губы. Странно так, медленно, аккуратно, непривычно. Эрик так не целуется, не тянет нижнюю губу, не сжимает меж своих, не ведет языком, не толкается туда вперед, словно испрашивая разрешения. Эрик берет. А он ладони ее перехватывает, заставляет положить себе на плечи. Девушка давно не чувствует одежду. Только руки, только жесткую грудь, только щетинистый подбородок, только язык, быстрый, горячий, мокрый. От воды и от слюны. Кристине хочется еще. Она тянется, она просит. Ее так не целовали. Никто до него. И вряд ли кто-то после него. Бредни влюбленной девчонки. Эрик подхватывает ее за бедра, устраивается меж ними. Все еще в одежде, взмокшей, набухшей, все еще под струями воды, которые тарабанят по кафельному полу, по мужским плечам, по ее ладоням, по их лицам. Эрик прижимается к ней плотно. И тогда она чувствует. Все эти стальные мышцы, взращенные годами тренировок, и шрамы, и кожу, и член, утыкающийся в ее промежность. Жаркий, выпуклый. Это пугает почему-то. Особенно когда мужчина хватает ее за лицо обеими руками, глубже проталкивает язык в ее рот, вновь превращаясь в такого знакомого Эрика. Властного, жадного, эгоистичного. Ее руки бьются о стену, косточками запястий о кафель. Кристина морщится, а он пальцами давит, не пускает, словно распластывает ее по холодному камню. Давит на ее хрупкое, маленькое тело, бедрами двигает, совершает жаркие, поступательные движения. И ткань мешает. Трется, елозит, наседает, вдавливается. Кристина почти чувствует, может вообразить, как он проникает в нее, погружается своей плотью в ее плоть. Туда, сквозь. Одуреть. Очуметь. Охуеть. Просто охуеть. Так не бывает.

Отпускает ее руки, сжимает маленькие бедра и снова толкается, имитирует соитие, через одежду, через сантиметры ткани. Не дает Кристине дышать. Этими своими губами, и языком, и дыханием. Вновь толкается. Девочка вздрагивает. И еще один толчок. А в мир приходят серые краски. Губы Эрика перемещаются на шею, ладони скользят на ягодицы, а Кристина вдруг болезненно вздрагивает. Уже не страсть. Уже страх. Только мужчина не замечает. Трется о ее тело, распаляет себя. И эти зуд, жжение, напряженные соски, болезненно ноющий член, его пальцы, пахнущие ее дыркой. Это будет так. Сегодня он будет в ней.

— Эрик…

Голосок совсем тонкий, хриплый, сбитый. Эрик не хочет его слышать. Эрик сосет ее шею. Вот так бы пить ее, пить и пить.

— Эрик…

Повторяет, сука, повторяет.

— Не надо…

Это, блять, что еще такое? Как так не надо? Охуела что ли? Да у него сейчас башню сорвет. Это все она. Тугая, узкая, маленькая, пиздец какая сладкая, теплая, мягкая. Так и хочется насадить на член. Как это, вашу мать, не надо? А девчонка отталкивает, взбрыкнуться пытается. Эрик понимает, что у нее в груди бешено стучит сердце, и глаза такие испуганные. Боится. Боится. Нет, ну не забавно ли? Он ухмыляется.

— Кристина… — протягивает имя ей на ухо, трется носом о ее шею, прижимается губами, заставляет вздрагивать.

— Не надо… — почти молит она, и мужчина вдруг осознает, что она плачет.

Сидит, дрожит, пытается свести ноги и да, вашу мать, плачет. Сжимается в комок, вся подбирается. И в сознание врываются картины. Слюнявые губы там, тут, пальцы, оставляющие синяки на бедрах, скрип ножек деревянного стола. Эрик чертыхается, Эрик матерится. Девочка изнасилование вспомнила. Сука. Блять. Истеричка херова. Он вдыхает и выдыхает ртом, кулаком в стену упирается, сверлит кафель взглядом. Кристина испугалась его члена. Пальцы ей очень понравились, а вот члена она, видите ли, боится. Сука. Он смотрит на нее зло и раздраженно.

— Маленькая дрянь, — бросает ей, а она вздрагивает, подбирает к себе руки-ноги, будто прячется.

Эрик отталкивается от нее. Эрик встает на ноги. Кристина не смотрит. Кусает губы, костяшки грызет. У нее тело дрожит. От нужды, от желания, от полой пустоты внутри. Ее надо заполнить. Но его горячий твердый член сквозь материю и все эти воспоминания сплошным потоком. Как было больно, как страшно, как рвало ее. Она срывается куда-то в бездну, летит, не может уцепиться. У Эрика жилы на шее вздуваются, вены по рукам, и член колом стоит. Эрик сцепляет зубы, выдыхает. Со всей дури бьет кулаком в стену.

— Сука!

Не смотрит на девочку у своих ног. И сука не она. Сука Эдвард. Все суки. Эта мразь, которая над ней насилие сотворила. Не будет он с девкой нянчиться. И лучше уйти, пока не сорвался, пока не засадил, не увяз в ней глубоко и надолго, до отупения, несмотря на ее мольбы, просьбы и слезы. Девочке ведь страшно.

Кристина остается одна за считанные секунды. Сидит, слушает, как стучит вода по кафелю, чувствует, как одежда, грузная и тяжелая, липнет к телу. Она боится пошевелиться, все еще чувствует чужие губы, чужие руки, чужие пальцы, там, между ее ног, в ее теле. У нее слабость в мышцах, туман в голове. Кристина ладони к щекам прижимает, дышит глубоко, унимает этот стрекот сердца, биение фаланг, тремор. Дышать, дышать, просто дышать. Она вдруг всхлипывает, резко так, протяжно, ладонь ко рту прижимает. И сама не знает, чего хочет. То ли догнать, попросить, умолять довести все до конца, просто унять этот голод, эту нужду, вытравить страх, забрать все это себе, лишить, потерять в толчках в ее тело. Или остаться здесь, одной, смыть с себя остатки крови, слюну и его запах. У Кристины разброд и шатание, оголенные эмоции, словно нервы. Девушка все-таки тянется за мочалкой, трет свою кожу. Медленно, уставши, бесконечно поникши. Дурная у нее какая-то жизнь. В дурном мире. Ей не хочется думать. Все. Хватит. Забыться бы. В Эрике. Глаза закрывает. Руки его, пальцы его, губы его. Кристина снова всхлипывает. Она запуталась, так запуталась. Отчаянно хочется чего-то нормального, чего-то верного и правильного. Не всей этой бесконечной грязи.