You raped my heart (СИ) - "salander." - Страница 88

Эрик вращается в кресле, криво ухмыляется, но все же покорно произносит:

— Да, мэм.

И такая издевка, такая издевка.

— Выметайся.

К Джанин Мэттьюс возвращается самообладание. Лицо ее становится спокойным, черты разглаживаются, лишь глаза выдают все те лихие эмоции, что полыхают глубоко внутри. Она нервно проводит рукой по волосам и падает в свое офисное кресло. Макс смотрит на Эрика неодобрительно. Тот насмешливо салютует своему учителю, другу, наставнику и лидеру. Рано или поздно все это не сойдет ему с рук. Эрик знает. Эрик уверен. Он мало кого уважает в этом мире. Мэттьюс никогда не жаловал. Но сейчас переходит все дозволенные границы, словно крышу срывает. Эрик дает себе обещание следить за собой. Пока девчонка здесь, стоит поостеречься.

Обыск, конечно, был быстрым. Он осматривает свою квартиру беглым взглядом. Вещи почти не тронули. Мужчина смотрит на часы. Да, быстрым, очень быстрым, живо они тут все прочесали. Но его тайную комнату так и не нашли. Эрик усмехается. Еще бы. Он рос в Эрудиции, воспитывался в Бесстрашии, с кровью на руках всю жизнь — он умеет прятать вещи и людей, в том числе и двери. Всего лишь маленькая хитрость с материальной голограммой — новая разработка Эрудитов, которая пришлась очень кстати.

Когда мужчина заходит в комнату, девчонка все еще продолжает сидеть на кровати, на самом краю. Молчит. Эрик хмурится. Она вообще дышит там? Он подходит, трогает ее за плечо, и Кристина едва поднимает голову. Она похожа на труп, вылезший из земли. Тело рвется к жизни, но неизменно продолжает разлагаться. Глаза все красные, щеки и нос опухли, губы искусаны до бордовых рубцов. На лице, шее и руках засохшая кровь, и вся одежда ею пропитана. И, кажется, девчонку все еще колотит. Она сидит, теребит пальцами ткань футболки, молчит, взгляд отводит. Эрик тоже решает не говорить. Когда они сцепляются языками, то ничего хорошего из этого не выходит. В нем сейчас слишком много ярости и злости. Словами подавится.

Мужчина берет ее на руки. Кристина пискает. Слабо так, совсем по-мышинному. Плечом открывает дверь ванной комнаты, сажает девушку на холодный кафель душевой кабины в одежде. Сжимает челюсть, и желваки под кожей перекатываются. Эрик не смотрит на Кристину. Не стоит. Либо ударит, либо матом пошлет. Она сама подтягивает к своей груди колени, обнимает их руками. Ждет чего-то. Вода падает сверху теплым потоком прямо на голову девушке. Одежда тут же намокает. Грязные разводы чужой крови размазываются по коже.

— Я не буду тебя мыть.

Кристина лишь жмет плечами. Эрик чертыхается сквозь зубы.

— Ты серьезно?

Вдох сквозь сжатую линию рта. Выдох носом. Девчонка перед ним не живая. Мертвая. Дышит, даже говорить может, но не живет. Эрик закатывает глаза, снова бросает какое-то матерное слово. Смотрит на Кристину. Когда он наклоняется, вода попадает на его затылок, теплые струи пробираются прямо за шиворот кожаной куртки. Эрик едва грубо задирает ее лицо, так, чтобы было удобнее, и целует. Просто берет и прижимается своим ртом к ее губам. Сначала девчонка не реагирует, но потом распахивает глаза, и рот ее каменеет. Проходит секунда, другая, и вдруг губы ее приоткрываются. Язык скользит внутрь, ладони сжимают лицо сильнее. Жарко, мокро, тесно, горячо. Там. Внутри. Эрик вдруг припадает на одно колено, ощущая, как грузнеет одежда, но ото рта Кристины не отрывается. А девчонка всхлипывает. То ли протест, то ли звук боли, то ли наслаждение. Дрожит. Сжимается. А Эрик въедается в ее рот, совершенно неожиданно для себя дуреет от мякоти девичьих губ, от ощущений ее юркого язычка и этих тихих, будоражащих полувздохов-полувсхлипов. У Эрика срывает тормоза, когда вместо того, чтобы надавить своими маленькими ладонями на его твердую грудь, девчонка вдруг обнимает его за шею. И вот он чувствует ее соски сквозь ткань, и этот запах. Кровь оставляет разводы на коже, одежда тяжелеет. Кристина снова всхлипывает. Тонко, тихо. Это просто охереть. Он рычит, звереет, пугает ее.

На кой-черт он вообще ее поцеловал? Имбецил.

Эрик сжимает челюсть. Эрик отстраняется.

— Очнулась? — иронично, едва насмешливо, даже жестоко.

А она сжимает его куртку, и кожанка скользит в тонких, изломанных пальцах. Не отпускает. Двинуться. Не отпускает.

— Еще хочешь?

Она кивает.

— Ну и дура же ты, — говорит он, вновь склоняясь к ее лицу. — Я же тебя трахну, засажу так глубоко, что ходить не сможешь. Тебе оно надо?

Эрик чувствует ее губы. Искусанные, окровавленные, неестественно напряженные. У мертвой девочки мертвый рот. А он, как гребаный принц, оживляет ее. Пафосные сказки. У Кристины что-то хрустит в позвоночнике, когда мужчина прижимает ее всем своим телом к стене, обитой кафелем. Кажется, это край.

========== Глава 38 ==========

Сердце бьется под самым горлом, в глотке, расширяет сосуды, и картинки перед глазами, до ярких звезд, всполохов чего-то светлого. Кристина хочет сглотнуть, провести собственным языком по губам, чтобы понять, что они все еще принадлежат ей, что этот черный человек не съел их вместе с ее душой, ее телом, ее мыслями, ее эмоциями. Кристина дрожит. Едва-едва, скорее, просто ощущения, чем что-то иное. Кристина подается вперед. Твердый, такой твердый, словно высеченный из гранита, можно ногти обломать, железный, каленый. Ей бы руки отдернуть, отринуть, но сзади — стена, каменная, мокрая, впереди – он, хрипло дышащий, поедающий ее рот. У Кристины нет губ. Они — полностью его. И такая нужда. Ударяет импульсами в пах, заставляет жалобно, призывно хныкать, пошло тереться о чужое тело.

Одежда мешает. Пристает, мокнет, вязнет, тянет куда-то вниз. У Кристины все волосы к шее прилипли, черными щупальцами заползли под кофту. Лопатки трутся о стену. Если бы не черная материя, то кожа давно бы стала красной. Девушка чувствует рельеф мужской груди, такой твердой, такой отличный от ее собственной. Эрик весь будто спаян из острых углов, чего-то такого опасного и стального. Его рот режет ее, теплая вода падает сверху, попадает на сплетение языков, застилает глаза, ноздри. Кристине хочется фыркнуть, затрясти головой, согнать настырные капли. Но вместо этого она чувствует пальцы. Его пальцы. И захлебывается где-то на вздохе, едва отрываясь от чужого рта. Эрик рычит, Эрик давит на нее. Ей больно. Она кривится. Запрокидывает голову, когда его губы, эти жесткие губы, перемещаются на ее шею. У мужчины подбородок щетинистый, плохо бритый. Царапает ее тонкую кожу, оставляет краснеющие следы. Эрик зализывает их языком. И вода сверху, и мокрота его рта, и все вместе. Круговорот. Кристина хватает его за плечи, сдавливает их своими пальцами. Дышит так тяжело. Мужчина же обхватывает ее лицо своей ладонью — чтобы головой не двигала. Большим пальцем по ее губам, заставляя рот раскрыть, шире, еще шире, палец просовывает, возит им там, давит. Девушка всхлипывает, затылком о кафель трется. И вода сверху. Заливает глаза, попадает в глотку, скользит по шее, смешиваясь с чужой слюной.

У Эрика большие руки. Как у медведя. Сравнение приходит неожиданное, дарит нервный смешок на губы. Кристина думает, что в конец сошла с ума. Эрик затыкает ее непрошенный смех своим ртом, тянет ее тело на себя. Хрупкое, утлое, острое, все эти коленки да локти, еще ключицы и подбородок. Он целуется с рвением. Все берет, берет и берет. Ртом, языком, даже зубами. Мужчина прокусывает девушке нижнюю губу. Кристина всхлипывает, старается отстраниться, чуть продохнуть. Эрик не дает. Ее мягкая грудь вдавливается в его широкую и твердую, он заставляет обвить себя ногами, сдавить бедрами его бедра. И его широкие ладони на ее ягодицах, поддерживают, не дают до конца обмякнуть, одуреть от всех этих пьянящих, крышесносящих ощущений. От этих губ, рук, дрожи, всхлипов, и тянет что-то внизу живота. Его язык у нее во рту. Глубоко, далеко, щекочет небо. У Кристины начинают болеть губы, опухать, а он все жалит и жалит. Словно дорвался, словно свое берет, клеймит, запечатывает. У Эрика широкий затылок, кожа теплая. Кристина теперь знает, Кристина чувствует.