You raped my heart (СИ) - "salander." - Страница 78

— Нет.

Эрик смотрит на Макса удивленно.

— Нет?

— Да, — подтверждает бывший лидер Бесстрашных. — Джанин хочет убить девчонку, записать все это на видео и послать отцу.

Эрик хмурится.

— Пачкать руки мне, верно?

— Верно, — кивает темнокожий мужчина. — Зайди к Джанин с утра. Она тебе расскажет все подробнее. Ей необходимо, чтобы послание было доходчивым.

Эрик упирается локтем в барную стойку. Вот оно как. Сука хочет крови. На девчонку мужчине плевать. Какая-то забитая шавка. Нечего было такого папашу иметь. Эрика раздражает лишь то, что Джанин Мэттьюс каждый раз использует его для грязной работы. У него руки по локоть в крови, она забилась под самые ногти и никак не вычищается. Эрик знает, каков запах смерти, какой у нее вкус, как она умеет щекотать нервы. Эрик смеется суке с косой в темном балахоне в лицо. Играет. Эрику кажется, что рано или поздно он доиграется.

Они с Максом сидят еще около часа, выпивают несколько кружек пива, а потом расходятся. Этой ночью мужчина спит, как убитый. То ли алкоголь, то ли мысли сделали свое дело. Да и вставать рано. Привычная тренировка и новый день. Эрику отведен верхний этаж в одном из небоскребов Чикаго. Выше него живет только лишь Макс, некогда самый уважаемый лидер Бесстрашия. Эрику иногда все это кажется таким ироничным. Старший лидер, человек, почитаемый многими, и предатель. Какие к черту регалии и почести, когда ты действуешь в соответствии с собственными желаниями и потребностями? Эрик никогда не спрашивал у Макса в чем причина того, что он неотступно следует за Джанин. Эрику наплевать. Сам он идет лишь за Максом, потому что находится у него в долгу. Да и дело не только в долге. Макс единственный, кого Эрик уважает. И для этого человека это — мощная градация.

К Джанин Мэттьюс Эрик попадает далеко не с утра. Баба занята. У нее, видите ли, какие-то посетители, бумажки, лаборатории и прочая хуета. Эрик злится. Курит сигарету за сигаретой прямо в фойе головного офиса. Миловидная девушка за стойкой регистрации просит его прекратить. Он шлет девицу на хуй. Откровенно, грубо, прямо, так, что она приоткрывает свой очаровательный ротик, вытягивает его буквой «о». Эрик смотрит на нее хмуро. Девица передумывает и смыкает челюсти. Так-то лучше.

— Я слишком долго ждал, — говорит мужчина, заходя в кабинет лидера Эрудиции. Он подпинывает тяжелым ботинком стул, садится, широко расставляя ноги, и в упор смотрит на Джанин Мэттьюс. — Я этого не люблю.

— Вежливее, Эрик, — голос у нее холодный, стальной, практически чеканный. Действительно, как у человека науки.

Мужчина ведет головой на мощной шее. Перечить Мэттьюс все же глупо. В ее руках слишком много власти. Поэтому он давит в себе раздражение, которое вызывает эта женщина, затянутая в темно-синий костюм, стоящая на острых шпильках. Такими хорошо пробивать горло. Эрику почему-то живо может представить, как она это делает.

— Девчонка, — произносит мужчина. — Что я должен с ней сделать?

— Джессика Кан, — тянет Джанин. — Ее отец слишком недальновиден. И стоит ему об этом наглядно сказать.

— Как она должна умереть? — сразу, к делу, четко, без этого виляния словами и интонациями.

Джанин Мэттьюс отворачивается от Эрика и подходит к окну во всю стену. Она складывает руки на груди и смотрит на раскинувшийся город. Чикаго выглядит практически безобидным, мирным. Вон жилые дома, вон рабочие районы, вон офисные центры. Мир, поделенный на фракции. А над всем этим сизое небо.

— Я думала о том, чтобы отправить мистеру Кану посылку со снафф-видео, но решила, что это стоит придержать.

Эрик лишь изгибает бровь. Снафф-видео? Серьезно? Мужчина догадывается, что в роли мясника выступать должен был бы он. Эрик чешет висок большим пальцем, скребет ногтем по коже. Теперь он смотрит на Джанин Мэттьюс как-то по-новому. Она совершенно точно умная женщина. И слишком жестокая. Мужчина даже не понимает, насколько она жестокая. Она не держит людей за людей. Они для нее — солдаты на войне, пушечное мясо, которое можно кинуть в самую гущу событий и подождать, когда произойдет взрыв, расходный материал, который можно уложить на холодный металлический стол и разрезать скальпелем в лаборатории, и сердце будет еще трепыхаться в руке. Эрик всегда считал себя еще тем монстром. Но сейчас с удивлением обнаруживает, что по сравнению с Мэттьюс он гораздо более человечен, чем думает сам. Эрик зачем-то вспоминает Кристину, и под ложечкой начинает сосать.

— Выстрели ей в голову и запиши все это на камеру. Можешь заставить девчонку плакать. Пусть папочка посмотрит и поймет, что сделал с собственным ребенком.

Эрик встает на ноги. Все. Разговору конец. Он получил указания и пойдет их выполнять. Он привык к такой работе. Мужчина в чем-то похож на Джанин. Для него люди — ничто. Он выстрелит в лицо дочери Джека Кана, даже глазом не моргнув, просто твердо спустит курок и ощутит легкую рябь в мышцах — отдачу. Вот и все. Но в дверях Эрик отчего-то останавливается и задает совершенно ненужный вопрос.

— А разве резонно убивать девку?

Джанин Мэттьюс отворачивается от созерцания города и смотрит на мужскую фигуру. Ее глаза выжигают дыру в широкой спине.

— Резонно, — голос резкий, хлесткий. — Тогда Кан поймет, что мы серьезны. А родственников у него хватает.

Ну какая же сука. Эрик тихо фыркает себе под нос и толкает дверь. Ему кажется, что кабинет Мэттьюс пропах едкой химией и гниющей плотью. Смертью. Так воняет паскудная расчетливость, так разит отсутствие души. Эрик выходит на улицу и задирает голову туда, к небу. То ли с ним что-то не то, то ли винтики в мозгу Джанин Мэттьюс лишили ее той природной ткани, что отвечает за функцию чувств. Мужчина вдруг задумывается на мгновение. А что если это все — Кристина? Его мысли, странные, чуждые, непривычные для него. Раньше он никогда особо не задумывался о приказах. Даже наслаждался их жестокостью. Ему нравилось взводить курок и видеть, как при щелчке жертва нервно дергается. Ему нравилось бить, ломать хребты, выбивать зубы, резать чужую плоть. Он получал от этого моральное удовлетворение. И никогда в своей жизни не задавался вопросами нравственности. Никогда не думал, что вот это хорошо, а вот это плохо. Примитивно, конечно, сказано, зато суть и смысл ясны. Конечно, он всегда понимал, что Джанин Мэттьюс — прожженная тварь. Но сегодня, сейчас, это почему-то так режет по глазам, практически бьет наотмашь.

Девчонка тонкая, и все всхлипывает. Эрик рот ей не развязывает. Пусть рыдает молча, давится вонючей тряпкой в своей глотке. Девчонка привязана к стулу, руками-ногами намертво. Да она и не дергается. Лишь плечи ее поникают, и голову она опускает. Ее длинные черные волосы падают ей на лицо. В помещении темно. И кожа ее кажется темнее, чем она есть. Эрик поднимает пистолет, моргает. Ему не нравятся те ассоциации, что рождаются в сознании. Сейчас, всхлипывающая, дрожащая, на грани рвущей истерики, с такими темными волосами и при таком освещении, Джессика Кан так похожа на Кристину. Мужчине не нравится так думать. Джессика Кан должна умереть. Вон камера мигает красным глазом. А девчонка еще и голову поднимает, смотрит прямо на мужчину. Жалостливо так, просительно. И эти глаза, мать вашу, эти глаза. Эрик сглатывает и стреляет. Пуля проходит насквозь, голова девчонки запрокидывается, и все тело безвольно повисает. Мужчина бросает пистолет на пол, в дальний угол, и выключает камеру. Впервые за долгие годы у него трясутся руки после убийства. И Эрику так странно. С ним творится какая-то хуйня. И сейчас он может думать лишь так, грубо и матерно. Иного у него просто не остается.

Мужчина злится, называет Кристину сукой и тварью, смакует маты на языке. Эта девка сотворила с ним что-то ненормальное, такое дикое, что у него грудь вздымается и опадает, потому что не хватает воздуха. Он знает, что уже за полночь, что Кристина, скорее всего, спит. Но мужчина отпирает дверь с грохотом, врывается в комнату, ставшую клеткой для пленницы, щелкает выключателями и заставляет девушку прижать ладони к глазам, когда в помещении вспыхивает резкий свет.