Плач - Сэнсом К. Дж. - Страница 41

— Боже милостивый!

— У нее две малолетние дочки, а муж в прошлом году умер от ангины.

— Возможно, потому Элиас и поступил на новую работу в том же квартале.

— Возможно. — Уильям глубоко вздохнул. — Мать Элиаса сказала мне вчера ночью, после полуночи, что услышала, как сын снаружи зовет на помощь. И, как любящая мать, она поспешила выйти. — Он снова вздохнул и покачал головой. — И увидела, как он умирает. Пусть она сама вам расскажет. Она принесла тело в дом. Боже, от этого зрелища меня чуть не вывернуло!

— Она заявила властям?

— Нет. Из-за того, что Элиас сказал перед смертью.

— Имя Анны Эскью?

— Да. — Мой спутник понизил голос. — А теперь тише, посмотрите туда.

Мы шли по Патерностер-роу. По случаю воскресенья все лавки и мастерские были закрыты, однако какой-то человек в черном камзоле медленно шел по залитой солнцем улице, заглядывая в окна. Сесил сардонически улыбнулся.

— Я знаю его. Это один из шпионов епископа Гардинера. Наверняка высматривает запрещенные заглавия или подозрительных посетителей у печатников.

Мы прошли мимо него и, оглянувшись с безопасного расстояния, я спросил Уильяма:

— Вы давно работаете в Научном совете королевы?

— Всего два года. Лорд Парр был добр ко мне и оказал протекцию.

Я подумал, что в отношении способностей Сесила сомнений нет. Как и в отношении его сочувствия реформаторам.

— А откуда вы родом? — спросил я. — Мне показалось, я уловил в вас нечто линкольнширское. Мой ученик оттуда.

— Вы угадали. Моя первая жена, как и я, была оттуда, но, как это ни печально, Бог взял ее к себе во время родов, но оставил мне нашего сына.

Я взглянул на молодого человека. У него было ничем не примечательное лицо, если не считать выразительных глаз навыкате, которые, как я заметил, редко моргали, и этого ряда из трех родинок на щеке. Тем не менее к середине третьего десятка он уже успел жениться, овдоветь и снова жениться, а также попасть в доверие к высшим лицам королевства. При всей своей заурядной наружности и сдержанных манерах Уильям Сесил был человеком незаурядным.

— Сворачиваем туда, — вдруг сказал он.

Мы повернули в узкий проход между домами, где от тени собора было еще темнее. В пыли что-то клевали цыплята. Сесил остановился у двери с облупившейся краской. Рядом, перегораживая почти весь проход, стояла повозка, крытая просмоленной парусиной. Мой спутник тихонько постучал в дверь: два раза быстро и один раз после паузы — очевидно, условным сигналом.

Дверь открыла женщина за сорок, невысокая и худая, в отличие от рослого и сильного Элиаса. На ней было бесформенное серое платье, и она даже не покрыла голову чепцом, а наспех заколола свои темные волосы на затылке. В ее широко раскрытых глазах виднелся страх и ужас. На ее манжетах я заметил красные пятна. Она посмотрела на меня, а потом на Сесила и испуганно спросила:

— Кто это?

— Мастер Шардлейк. Юрист, — ответил Уильям. — Он, как и я, не преследует людей за их взгляды. Можно войти, любезная Рук?

Беспомощно ссутулившись, хозяйка дома кивнула и отвела нас в бедно обставленную комнату, где за столом сидели две исхудавшие девочки лет восьми и девяти. У младшей, как у матери, было маленькое птичье личико, а старшая массивностью сложения и черт лица напоминала Элиаса. Обе в страхе уставились на нас. Я заметил на полу ведро и швабру, а рядом — брошенный скомканный передник в красных пятнах.

— Девочки, — ласково проговорила добрейшая Рук, — поднимитесь в спальню. Но не входите в комнату брата. Клянетесь?

— Клянусь, — сказала ее старшая дочь.

Она взяла сестру за руку, и они вместе проскользнули мимо нас. С деревянной лестницы послышались их шаги, а их мать села.

— Его сестрам не надо этого видеть, — сказала она и добавила прервавшимся голосом: — Да и матери тоже.

— Девочки знают? — тихим голосом спросил Сесил.

— Они думают, что его избили, а не убили. Было нелегко удержать их в комнате прошлой ночью, когда я поднимала его тело по лестнице. Они высунулись на шум и спрашивали, что такое. — На мгновение миссис Рук положила лоб на дрожащую руку, а потом подняла голову и в отчаянии посмотрела на нас: — Не знаю, что мне теперь делать, джентльмены.

— Мы попытаемся вам помочь, — сказал Уильям. — А пока не могли бы вы рассказать еще раз, что случилось, этому джентльмену?

— Если это не слишком для вас, — добавил я.

— После того, что я видела, рассказывать — это легче, — без всякого выражения сказала женщина и глубоко вздохнула. — Мой муж умер в прошлом году. Слава богу, Элиас получил работу у мастера Грининга. Но он проводил там слишком много свободного времени, разговаривая с мастером Гринингом и его друзьями. Кое-что из того, что они обсуждали, — ее глаза заметались между нами, — было очень опасно.

— О том, вы говорили мне, что вера и Библия — единственные ключи к благодати, и подвергали сомнению, что социальное устройство было предписано Богом, — уточнил молодой человек.

Рук кивнула:

— Я сердилась на Элиаса, что он говорит о таких вещах перед сестрами. Отец поколотил бы его. И все же, — ее голос смягчился, — мой сын был молод и злился, что мир так несправедлив, он был полон вновь обретенных идей. Элиас был хороший мальчик, он не пил и не транжирил, и мы втроем жили на его заработок. — Она провела рукой по волосам. — А теперь не знаю, что с нами будет. Девочки…

— Я посмотрю, что можно сделать, — сказал Сесил.

— Так что случилось прошлой ночью? — чуть погодя спросил я.

Женщина посмотрела на меня:

— Было около десяти, девочки уже легли, слава богу, и я сама уже собиралась наверх. Я беспокоилась, потому что прошлой ночью Элиас не пришел домой. Он был угрюм и неспокоен после убийства бедного мастера Грининга. Потом я услышала его голос снаружи, он кричал: «На помощь! Мама!» — Она безутешно покачала головой. — Последние слова, которые он произнес в жизни, и это было слишком поздно. Я думала, он ходит вокруг дома, проверяя, безопасно ли войти. — Рук глотнула. — И сразу открыла дверь. Из прохода между домами выбежали двое. У одного была дубина. Они пробежали мимо меня, мимо повозки на улице и скрылись. Я заглянула в проход. Там лежал мой сын. Его голова… — Она крепко зажмурила глаза. — Там повсюду, повсюду была кровь. Но он был еще жив и схватил меня за руку. И сказал: «Скажи им, скажи моим друзьям, что меня убили за Анну Эскью». И умер, — добавила несчастная мать мертвым голосом. — Не знаю, как я нашла в себе силы, но я втащила его в дом, подняла на второй этаж и положила в его комнату. Знаю, мне следовало пойти к констеблю, но после его слов — после этого имени… — Ее голос упал до шепота. — Анна Эскью. Та, которую сожгли в пятницу. — Женщина взглянула на нас. — Элиас хотел пойти на сожжение, крикнуть что-нибудь ободряющее бедным душам. Думаю, друзья убедили его, что так он только сам окажется на костре. — В ее глазах возросла злоба. — Он не стал бы первым из молодых подмастерьев, кого сожгли в последние годы!

— Не стал бы, — сказал Сесил. — Но они и Элиас теперь не подвержены злу этого мира, они в объятиях Иисуса. — Эти слова могли прозвучать банально, но он произнес их совершенно искренне.

Добрая Рук снова спросила в отчаянии:

— Что я должна сделать, джентльмены?

Уильям тяжело вздохнул:

— Ничего не говорите коронеру, пока не надо. Если кто-то спросит, отвечайте, что Элиас так и не вернулся.

— Лгать властям?

— Да. Пока что. У нас есть могущественные друзья, и мы сможем защитить вас от любой беды. Не спрашивайте нас сейчас ни о чем — больше мы вам сказать не можем, — но будьте уверены, что мы выследим тех, кто убил Элиаса и мастера Грининга.

Я посмотрел на Сесила:

— Это могут быть одни и те же люди. Не опишете ли вы их, добрейшая Рук?

Мать Элиаса ответила мертвым голосом:

— Я не могла хорошо их рассмотреть, было темно. Одеты они были как бродяги. Оба молодые и сильные. Правда, один почти совсем облысел. Он взглянул на меня на секунду. Странным, диким взглядом. Это страшно меня напугало. У него была дубина. — Бедная женщина положила лицо на руки и вся затряслась, но потом как будто овладела собой, посмотрела наверх, куда ушли ее дочки, и прошептала: — Пожалуйста, сохраните их.