Братья Стругацкие - Прашкевич Геннадий Мартович - Страница 28

Только два человека, подчиняясь необузданным чувствам — материнскому инстинкту и страстной любви, ведут себя эгоистично. Эти двое выбиваются из общего благородного бескорыстия, ставшего нормой для землян. Они представлены авторами как живые осколки давнего прошлого: это люди из мира, еще не достигшего того состояния, когда вся цивилизация залита холодноватым, но ярким свечением ratio. В обществе Полдня они представляют собой вопиющий анахронизм. Но их присутствие (в повести) более чем оправдано: оно придает благородству нормальных людей Полдня еще больший блеск.

Повесть наполнена пафосом трагизма. Ее можно было бы назвать «Оптимистической трагедией XXII века». Целая планета находится на грани гибели, но даже ледяная тень смерти не превращает землян будущего в трусов, мерзавцев, эгоистов…

Что чувствовали сотни тысяч читателей повести?

Восторг! В таком обществе хочется жить!

Вернее, уже сейчас хочется жить так, чтобы общество Полдня когда-нибудь наступило. Планетарная катастрофа, как ни парадоксально, утверждала надежду людей на лучшее будущее.

Работать! Вот лозунг обитателей Далекой Радуги.

Всегда работать! Вот лозунг писателей братьев Стругацких. Они энергично ищут новые сюжеты, новые повороты, они ищут новых героев и новые технические (литературные) приемы. Они полны интереса к окружающим. Именно в эти годы работа сводит их с самыми разными людьми, которые надолго станут их друзьями.

Один из близких друзей Стругацкого-старшего, журналист Мариан Ткачев, позже вспоминал: «Я — человек, выросший в Одессе, где встречают, принимают и провожают по одежке, изумился, увидав человека, который, имея на своем теле ковбойку и заурядные отечественные брюки, выглядел по-дворянски. Точно такое же впечатление произвел он и в не бог весть каких джинсах, трикотажной рубашке цвета хаки и куцей непромокаемой куртке, окраской напоминавшей только что вылупившегося цыпленка (тут я, правда, вспомнил: на Дальнем Востоке желтый цвет — императорский)…»

А Бела Клюева, многолетний редактор Стругацких в издательстве «Молодая гвардия», писала: «С 1959 до 1982 года, практически не прерываясь, продолжалась моя работа и, смею сказать, дружба с братьями Стругацкими, особенно с Аркадием и его семьей. С Борисом мы, к сожалению, виделись редко, он, как правило, появлялся в редакции в кульминационный период работы над очередной рукописью и был всегда строг и неуступчив в отличие от Аркадия, хотя, как мне кажется, я не давала особых поводов вступать со мной в конфликт: мое редакторское кредо — быть первым, внимательным читателем произведения, сообщать авторам о том, что вызвало у меня по мере чтения сомнение, или предлагать им более, на мой взгляд, удачный ход, или слово, или выражение. Но ни в коем случае не вмешиваться в суть произведения, не калечить присущий автору стиль и в итоге оставлять тот вариант, который предлагают сами авторы…»

И, наконец, Нина Матвеевна Беркова: «Мне очень повезло — я была не только редактором таких произведений Стругацких, как „Понедельник начинается в субботу“ (М., 1965); „Полдень, XXII век (Возвращение)“ (М., 1967); „Обитаемый остров“ (М., 1974), но мы вместе с Аркадием работали в издательстве „Детгиз“ (в 1957–58 гг.). Мы были коллеги-редакторы и занимались фантастикой. В то время в издательстве „Детгиз“ (позже его переименовали в „Детскую литературу“) существовала большая редакция научно-художественной, приключенческой и научно-фантастической литературы. Книги нашей редакции пользовались огромным спросом: именно здесь выходила так называемая серия „в рамочке“, любимый читателями альманах „Мир приключений“ и отдельные книги по жанрам…»

В Москве Аркадий Натанович довольно часто посещал литературный «салон» Ариадны Громовой. Хозяйка «салона» — прозаик, критик, переводчица — не только писала очень недурную фантастику[11], но была и колоритным человеком с весьма необычной биографией. Родилась в Москве, окончила историко-филологический факультет Киевского университета, защитила кандидатскую диссертацию по филологии, в годы войны работала в киевском подполье. С начала 60-х Громова активно выступала с критическими статьями, посвященными почти исключительно советской фантастике. «Я у нее был всего пару раз, случайно оказавшись в это время в Москве… — вспоминал Борис Натанович. — Пили чай и трепались на тему „что есть фантастика“. Были там Рафка Нудельман, Рим Парнов (писатели-фантасты Рафаил Нудельман, Еремей Парнов. — Д. В., Г. П.), еще какие-то мало знакомые мне люди… АН же к этим встречам относился с должным пиететом. Там вырабатывалась политика. Ариадна Григорьевна была „гранд политик“. На встречах решалось: кто и какие статьи о положении дел в фантастике должен написать, какие рецензии и на что, к какому начальству и с чем надлежит обратиться. Не могу сказать, была ли от всей этой деятельности какая-то польза, но ощущение содружества, „неодиночества“, единой цели безусловно имело место…»

Не могло не иметь. Ведь к Громовой на Большую Грузинскую наведывались многие работавшие тогда фантасты — Север Гансовский, Анатолий Днепров (с которым Стругацкий-старший, правда, скоро рассорился), Еремей Парнов, Михаил Емцев, Дмитрий Биленкин, Роман Подольный, Александр Мирер, другие. Частым гостем бывал Владимир Высоцкий. Однажды он даже прочел здесь свою фантастическую повесть. Впрочем, с Аркадием Натановичем он тогда разминулся.

Вне «салона» Стругацкий-старший встречался с Анатолием Гладилиным и Василием Аксеновым, Георгием Владимовым и Андреем Вознесенским, Фазилем Искандером и Аркадием Аркановым, Юрием Казаковым и Евгением Евтушенко. Конечно, многие встречи происходили, скажем так, по касательной, за столиком кафе, на каких-то дружеских застольях и не вели к долгим отношениям, но они были, были, а даже короткая встреча с неоднозначным человеком оставляет след в душе творческой личности. Тогда же, кстати, Аркадий Натанович подружился с выдающимся математиком Юрием Маниным, надолго ставшим его другом, и с создателем первого отечественного компьютера Алексеем Шилейко.

В общем, Стругацкий-старший легко и постоянно общался и с литераторами, и с учеными, и с редакторами, и с чиновниками от культуры; он легко мог завязать знакомство в ресторане и даже на скучном, совсем необязательном собрании.

Дружеский круг Стругацкого-младшего был более устойчив.

Из письма Г. Прашкевичу (от 8.X.2010): «В Питере у нас был свой кружок единомысленников и взаимно симпатичных друг другу людей.

Был Илья Иосифович Варшавский, всеобщий любимец, признанный мастер короткого рассказа, а, главное, — безукоризненно обаятельный человек. (Помнится, я преподнес ему нашу „Далекую Радугу“ с дарственной надписью: „Философу и хохмачу Илье Иосифовичу. Приличное, вроде, сырье для пародий“. Впрочем, на АБС он пародий, по-моему, никогда не писал. А я на него — неоднократно. Только не на его тексты, а на его, так сказать, модус вивенди и операнди. К сожалению, — или к счастью — все они слишком длинны, чтобы их здесь приводить, да и публиковались не раз.)

Был Дима Брускин, сделавший первый и, на мой взгляд, лучший перевод „Соляриса“ — остроумец, бонвиван, настоящий мачо (хотя слова этого мы тогда не знали еще). Обаятельнейший некрасавец. Умеющий пить, не пьянея. К сожалению.

Мишка Хейфец, публицист, знаток истории народовольцев, замечательный эрудит (помню его задумчивую фразу: „Я историю, в общем, знаю неплохо. Но вот четвертый, пятый, шестой века — тут у меня пробелы“). Он был большой любитель поговорить о Софье Власьевне (эвфемизм КГБ — как и Галина Борисовна, и множество других. — Д. В., Г. П.), и говорил совершенно открыто в любой произвольной аудитории. „Бросьте, — отвечал он на предостережения. — Захотят посадить — посадят. За неправильный переход улицы“. В 74-м его и посадили (за статью о Бродском), дали максимум по 70-й — „пять плюс три“, кажется. Сейчас он в Израиле, уважаемый публицист и историк.