Третий дневник сновидений - Гир Керстин - Страница 27

А потом... потом Грейсон исчез.

- Теперь подействовало! - обрадованно сказал Генри.

- Да, пожалуй. Альфред... - прохрипела миссис Ханикатт.

- Бекки! - Альфред помахал подушкой. - Пробил твой последний час!

- Лучше бы нам проснуться, - предложила я Генри.

- Ни в коем случае! - Он схватил меня за руку. - Я так рад, что мы наконец одни! Тебе не казалось, что из-за сплошных проблем у нас не остаётся времени для себя?

- Да, но здесь мы опять не совсем одни...

- Пожалуйста, - простонала миссис Ханикатт, - не делай мне ничего, Альфред! Возьми себе всё, что хочешь.

Альфред засмеялся жестоким смехом серийного убийцы.

- Бекки, Бекки! Что мне помешает присвоить всю твою страховку?

Генри нервно посмотрел на стол и поднялся.

- Извините, пожалуйста, - сказал он, подходя к Альфреду. Мою руку он при этом не отпускал, так что я была вынуждена тянуться за ним. - У миссис Ханикатт нет сейчас времени на вас. Вы маленький человечек. Ей надо вязать. Надо закончить палантин.

Он ещё говорил, когда Альфред стал съёживаться, усаживаться, пока не стал величиной с мой мизинец - крошечный человечек с ещё более крошечной подушкой подмышкой. Рот его открывался и закрывался, но, что он говори л, не было слышно.

- Ox! - сказала я восхищённо.

- Где он, где он, Альфред? - шептала миссис Ханикатт. - Он пришёл задушить меня. Как задушил мою сестру. Коварно, когда она спала.

- Альфред придёт в другой раз. Когда будет более подходящий случай. - Генри наклонился, осторожно взял двумя пальцами крошечного Альфреда и поставил его на подоконник под стеклянный колокол, туда, где уже стоял крошечный горшок с цикламеном. И при этом не отпускал мою руку. - Он сможет пока изображать садового гнома. А вы - спокойно вязать ваш замечательный палантин и ничего не бояться, пока его не закончите. Всё хорошо.

Миссис Ханикатт, наклонив голову, рассматривала под стеклянным колоколом уменьшившегося Альфреда. (В таком виде он казался даже милым. И эта подушка!)

- Мне никто не верил, - сказала она печально. - Потому что он казался таким безобидным! И потому, что он на похоронах Мюриель так трогательно разрыдался.

- Вяжите, вяжите, миссис Ханикатт, - говорил Генри, одновременно заставив исчезнуть остававшуюся открытой ковровую дверь. - Потом у вас будут другие мысли.

- Тот, кому вязать не лень, беззаботен целый день! - прокричал попугай. Миссис Ханикатт кивнула и снова начала вязать.

- Мы с Мюриель ещё детьми любили вязать. - Спицы постукивали, и она улыбнулась. - Мюриель нравилось вязать такое, чтобы подходило кому угодно. «Украшало», как выражалась она. Нашим морским свинкам, туалетной бумаге, телефону, дверной ручке, Альфреду - никого и ничего не обошла. Однажды - ей было тогда уже тридцать пять - она связала пуловер для своего пылесоса.

- Замечательно! - прошептал Генри, осторожно подтаскивая меня к чайному столику. - Совершенно замечательно, миссис Ханикатт! Думайте только об этом прекрасном палантине, как красиво он будет выглядеть, когда вы его закончите.

- Прекрасно, - повторила миссис Ханикатт, воодушевленно постукивая спицами.

Альфреда она совершенно забыла. Он исчез вместе со своей подушкой под стеклянным колоколом.

- Неплохо, - прошептала я.

- Спасибо. На чём мы остановились? - Генри притянул меня к себе и неожиданно поцеловал в губы.

Поцелуй был достаточно долгим, чтобы мои колени успели обмякнуть, но слишком коротким, чтобы забыть о присутствии миссис Ханикатт.

Она кашлянула с упрёком, когда я, потеряв равновесие, опёрлась о столик и чуть не стянула с него скатерть вместе с цикламенами.

- Дело в том, что не хватает... личного пространства, - произнесла я, слегка задыхаясь, и поскорей вернула всё на место.

- Правильно. - Генри не сводил с меня глаз. Он отвёл с моего лица прядь волос. Прикосновение его было совсем лёгким, но по телу будто прошёл ток. - Мы слишком редко остаёмся одни. Но у меня на этот счёт есть хорошая новость.

- М-м... - произнесла я, по возможности нейтрально.

Не мне было говорить, что не хватало времени побыть вдвоём, во всяком случае, с той поры, как я придумала Расмуса. С другой стороны, если знать, как Генри целовался (А он делал это опять и опять), эта проблема совсем скоро будет разрешена. Потому что чувствовала я себя здесь более чем хорошо. Ничего другого не оставалось, я обвила руками шею Генри и притянула его тесней к себе. Было приятно чувствовать его так близко, и на мгновение все бывшие друзья в этом мире стали мне безразличны. Для меня существовали только мягкие губы Генри и его руки. Одной рукой он крепко и уверенно обнимал мою спину, точно не хотел никогда больше меня отпускать, другую он поднял к моему затылку и кончиками пальцев нежно гладил чувствительную кожу у корней волос. Этого было достаточно, чтобы я потеряла способность трезво соображать. Да ещё его поцелуй... Я вздохнула.

Прекрасный сон! Прекрасный, прекрасный сон!.. Он длился довольно долго. Наконец Генри с трудом от меня оторвался. Лицо его сияло. Возможно, моё тоже, во всяком случае, так мне казалось. Меня будто чуть лихорадило.

- Вернёмся к новостям. - Голос Генри звучал грубовато, и волосы его были растрёпаны больше обычного - возможно, моими стараниями. Он отступил на шаг, как будто хотел установить дистанцию между нами. - Так вот, слушай. Моя мама с Эми и Мило хочет на весенние праздники полететь к друзьям на Ибицу. Меня они брать с собой не хотят - так им проще с нечистой совестью пить в компа- нии белое вино. - Он говорил спокойно и время от времени шутливо кривил рот, но во взгляде его было ещё что-то такое, от чего у меня готово было разорваться сердце. - А это значит, что я могу дома провести две прекрасные недели совсем один. Никто не станет напоминать, чтобы я в стотысячный раз читал «Груффало», никто не обожжётся среди ночи, готовя омлет, никто не потребует, чтобы я за пять минут объяснил ему материал последнего месяца по математике, никто не полезет в мою комнату, чтобы его там вырвало на ковёр. - Он засмеялся. - Ну, не говорю про кошку. Почему ты хмуришься?

Потому что, когда я узнаю про жизнь его семьи, меня словно окатывает холодным душем. Хоть говорит он с усмешкой, а в горле комок всё равно. Но я уже убедилась, что нет для него ничего ненавистней сочувствия, поэтому постаралась придать лицу не слишком скептическое выражение.

- Ты что, совсем не рада? - Он был явно разочарован.

- Тому, что ты не будешь отдыхать с ними на пляже?

Я, конечно, понимала, что алкоголизм - это болезнь, но всё-таки отгоняла неприятные мысли о матери Генри. Я ни разу с ней не встречалась, и всё же она была мне крайне несимпатична.

- Тому, что у нас во время каникул наконец будет место, где нам уже точно никто не будет мешать, - сказал Генри.

Господи! Лишь тут я поняла, куда он клонил.

- А когда будут каникулы? - спросила в некоторой панике.

- Двадцать восьмого марта начнутся.

Так быстро? Осталось не больше трёх недель. Трёх недель, когда я хотела либо научиться летать, либо признать правду. Лучше всего признать, причём здесь и сейчас. Это могло быть не приятней, чем отдирать пластырь. Не надо слишком задумываться, надо просто покончить с этим.

- Генри... - начала я.

Во рту у меня вдруг пересохло. Я начала шагать взад- вперёд, рискуя потревожить миссис Ханикатт. Когда я стояла с Генри так близко, я не могла думать ясно, как будто мой мозг был переключён на автопилот и мог интересоваться лишь тем, как пахнет Генри, или ощущать под футболкой мускулы на его груди, и как...

Стоп! Так дальше действительно не пойдёт. Надо взять себя в руки. И собрать всё своё мужество.

- Генри, ради...

- Знаю, - резко прервал меня Генри, вид у него был смущённый. - И ты права. Странно, что ты ещё никогда не была у меня дома и сможешь прийти лишь теперь, когда дом будет пуст и у нас будет место, где мы без помех сможем вместе спать. Чтобы для тебя это не было так... комично, я хочу тсбя пригласить в ближайшее воскресенье. - Он глубоко вдохнул: - Чтобы ты официально познакомилась с моей семьёй. А она с тобой.