Куриный бульон для души. 101 рождественская история о вдохновении, любви и чуде - Хансен Марк Виктор - Страница 16

В тот вечер я вытащила потрепанную картонную коробку с надписью «Рождество». Я открыла ее и пошарила рукой среди мишуры и разноцветных фонариков. Достав простую белую гирлянду, я вошла в гостиную, не обращая внимания на кипу книг и бумаг возле моего кресла, и медленно, методично начала наматывать гирлянду на фикус, который стоял в углу. Это был мой первый рождественский ритуал. Я вставила вилку в розетку, и огни на фикусе ярко вспыхнули.

Оглядев книжные полки, я нашла Библию – сокращенную, аннотированную и иллюстрированную, идеально подходящую для неискушенного читателя. Я провела рукой по корешку, чтобы смахнуть с него пыль. Книга чуть скрипнула, когда я открыла ее и впервые в жизни принялась читать Ветхий Завет. «В начале Бог сотворил небо и землю…»

Декабрьские дни летели с невероятной быстротой. Каким-то образом мне удалось управиться со всеми делами, нарядить елку, поставить вертеп и узнать, кто такие Авраам, Иаков, Моисей, Давид, Соломон и Эсфирь. Они оказались вовсе не такими, как я себе представляла. Они не были благочестивы и не походили на идеальных святых. Напротив, они сомневались в своей вере – как и я, – но были избраны.

В Сочельник я села в кресло, чтобы прочитать последнее обещание Бога еврейскому народу: «Вот, Я посылаю Ангела Моего, и он приготовит путь предо Мною, и внезапно придет в храм Свой Господь, Которого вы ищете, и Ангел завета, Которого вы желаете».

И он пришел – тем вечером, на рождественской службе. Пока дети пели, подобно ангелам, а люди молились о мире, в собор вошло Святое Семейство. Живое и настоящее – по крайней мере, для меня.

По дороге домой из церкви вся моя семья молчала. На улицах было пустынно и тихо. Я смотрела в окно на темное, ясное небо, на котором сияли мириады звезд. Na’aseh V’Nishma. Я сделала и поняла.

Почтальон посигналил у нашего дома – значит, нам прислали что-то особенное. Обычно мистер Роберт просто притормаживал, засовывал письма в ящик и исчезал за углом. Мы с сестрами завороженно наблюдали, как старик управляется со своим стареньким фургоном, сидя на пассажирском сиденье: левой рукой он держал руль, а правой аккуратно вкладывал в ящик конверты и маленькие посылки, не отводя глаз от дороги.

Но теперь он посигналил – а это означало, что нас ждет что-то новенькое. Он привез посылку, которая не влезает в почтовый ящик. С тех пор как двое моих братьев уехали во Вьетнам, мы с нетерпением ждали каждого визита почтальона. Один из братьев однажды прислал нам мягкие игрушки с радиоприемниками, вшитыми в живот. Мне достался фиолетовый пудель, которого я повсюду таскала с собой. Другой брат прислал больших кукол, одетых в национальные вьетнамские костюмы, и мама сразу объявила, что они «не для игры, а для украшения».

Мы с моей сестрой Мишель выскочили на крыльцо и наперегонки побежали к дороге. Впрочем, мы могли нестись хоть со скоростью ветра – старик-почтальон все равно бы сердился, что мы копаемся слишком долго. Когда я добралась до машины, он уже протягивал Мишель коробку – она выглядела так, словно сама побывала на поле боя, – и громко ворчал. Я была еще совсем маленькой и не могла прочитать все надписи, но узнала иностранные марки и решила, что Дафф или Уэйн прислали нам какую-то диковину с другого конца света. До Рождества оставалась всего пара месяцев, и я принялась гадать, что там внутри.

Мне казалось, что весточки от сыновей должны радовать маму, но посылки, которые приводили в восторг нас с шестью сестрами, оказывали на нее противоположный эффект. Получая их, она замолкала, с улыбкой читала про себя письмо, а затем говорила нам: «Ну же, открывайте!». Повторять дважды ей не приходилось.

В тот раз мы первым делом увидели странную газету. Пошарив в коробке, мы вытащили фигурки животных – овцу, осла, большую коричневую корову, верблюда и людей – пастухов, мудрецов, Марию, Иосифа, ангела и младенца Иисуса. Это было Святое Семейство. Еще в коробке был простенький хлев с соломенной крышей и полом – точь-в-точь как тот, что стоял на лужайке перед церковью, только меньше.

Так было положено начало одной из моих любимых рождественских традиций – мы с одной из сестер, а также нашими детьми и внуками продолжаем ее и сейчас. В тот вечер мама распределила между нами фигурки и поставила пустой хлев под елку. Папа – прирожденный актер – прочитал по Библии историю рождения Иисуса и оживил ее для нас.

Мы с девочками сидели, поджав ноги, и держали фигурки на коленях. По ходу истории мы по очереди ставили фигурки на место. Сначала животных, потом Марию и Иосифа, потом младенца Христа, ангела и пастухов и в конце концов мудрецов, которые пришли издалека (в нашем случае – с журнального столика).

Когда рассказ подошел к концу, папа вытащил магнитофон и мы записали сообщения для братьев, чтобы мама отправила их на следующее утро.

Через год Дафф и Уэйн вернулись. Они привели своих жен и детей, – и мы снова разыграли рождественскую историю.

Научившись читать, мы стали передавать Библию из рук в руки и читать историю вместе с папой. Мы долгие годы продолжаем эту традицию вместе с друзьями, соседями и всеми внуками.

Не знаю, как ко мне попал наш старый вертеп. Годы (более сорока) не пощадили его. Фигурки потрепались и выцвели, кое-какие пришлось даже склеить. Выглядят они неважно. У коровы не хватает рога, а одна овца и вовсе пропала. Газета с диковинными буквами давным-давно потерялась.

И все же каждый Сочельник мы с детьми достаем эти видавшие виды фигурки и старый хлев. Отец детей читает нам историю, а Святое Семейство совершает свое ежегодное путешествие в вертеп.

Последние пятнадцать лет в преддверии Рождества мой пожилой сосед мистер Джонс (он живет за углом вниз по улице) начинает украшать свой дом примерно за три недели до Дня благодарения. Не будучи особой любительницей мерцающих огней, я всегда считала это напрасной тратой времени и сил. Привычка так рано выставлять напоказ свое «праздничное настроение» казалась мне абсурдной.

Я не могла понять, какой в этом смысл. Дом соседа обвивали сотни метров разноцветных гирлянд; в каждом окне висели пышные венки и стояли наряженные елки; вдоль тропинки к крыльцу выстраивался небольшой пластиковый хор, исполняющий целый репертуар рождественских песен. В центре двора возвышался огромный вертеп с несколькими животными, ангелом, возвещающим о рождении Иисуса возле гигантской Вифлеемской звезды, и тремя мудрецами, почтительно склонившимися перед Святым Семейством. Вдоль одной из стен дома располагалась мастерская Санты с рабочим конвейером и сотней маленьких эльфов, усердно работающих, чтобы произвести целую гору блестящих подарков, сложенную в конце конвейерной ленты. Все это казалось мне излишеством, особенно для немолодого человека. А при мысли о том, как бедному мистеру Джонсу потом придется собирать все это добро и хранить его где-нибудь до следующего года, мне и вовсе становилось не по себе.

Каждое утро, отправляясь на прогулку, я усмехалась при виде этого великолепия и даже называла дом Джонса «Домом Гризволда», как в фильме «Рождественские каникулы»[5] с Чеви Чейзом. «Как найти мой дом? – говорила я своим гостям. – Поверните налево возле дома Гризволда. Вы его не пропустите».

Но каким бы радостным ни казался дом Гризволда, в тот год, проходя мимо него каждое утро, я чувствовала себя одинокой и несчастной. Ночью его окутывало волшебство, но при свете дня чары рассеивались – все казалось пустым и безжизненным. «Все это просто иллюзия», – горестно вздыхала я, вспоминая ужасный год, в течение которого я изо всех сил старалась оставаться источником оптимизма для членов моей семьи. Почти одновременно у троих из них обнаружили рак. В плохие дни, когда мои близкие мучились от побочных эффектов химиотерапии, мне в голову закрадывалось сомнение, выживут ли они. Мои сердце и разум казались мне такими же блеклыми и безрадостными, как дом Гризволда при свете дня.