Вангол-3 По следу «Аненербе» - Прасолов Владимир Георгиевич - Страница 38

Штольц вдруг посмотрел на нее совсем другими глазами. Она, женщина, совсем не задумывалась о своей собственной судьбе. Она думала о своем долге перед Родиной. Он не мог этого понять, но это зацепило его самолюбие и он прекратил свои, как он сам себе сказал, стоны.

Однако окончательно Штольц успокоился только тогда, когда Ольга взяла его голову в свои ладони. Она, встав сзади кресла, осторожно массировала его виски и шепотом говорила о том, что он умен и благороден, что у него хватит сил и мужества защитить ее от любых бед и неприятностей… Эти простые слова вернули ему силы и уверенность в себе.

В обстановке строгой секретности их привезли на базу военно-морских сил. По требованию СС лица пассажиров были скрыты под капюшонами длинных черных плащей так, что даже члены швартовых команд не знали, кого они принимают на борт своих субмарин. Только капитаны лодок были посвящены в эту тайну. Но капитаны лодок «конвоя фюрера» были особо избранными, даже среди подводной элиты рейха они обладали особым статусом. Ольге со Штольцем выделили каюту в жилом отсеке подводного корабля.

Весь долгий путь был сплошным испытанием для Ольги. Подводные лодки не были приспособлены для пребывания женщин. Если бы не Штольц, взявший на себя всю заботу о ней, столь изнурительных условий она бы не выдержала. Ольга была признательна Паулю за его терпение и заботу; этот переход их несколько сблизил. Однажды она сказала Паулю, что у нее в жизни не было брата, а теперь он появился. Это растрогало Штольца. Два дня лодка стояла в каком-то порту Аргентины, – это единственное, что ответил капитан субмарины Штольцу на его вопрос о месте пребывания. После заправки и пополнения провианта путь продолжился.

Суровая Антарктида встретила шквальными ветрами и морозом. Но хорошо оборудованные, теплые помещения базы, встроенные в скалистый берег таинственного материка, позволили прибывшим быстро прийти в себя, и уже через сутки они грузились на другую, меньшего размера подлодку, которая должна была, как здесь выражались, «уйти в нору».

Ольге было тяжело. Страх неизвестности, страх смерти, страх близости к врагу – все это смешалось в ее сердце в одно тяжелое, давящее изнутри целое. Только помощь Штольца, его поддержка спасали ее. Уже здесь, на побережье ледового материка, Ольга решила воспринимать все как фантастическое путешествие. По сути, это было именно так.

Продираясь через густой ельник, сплошные завалы бурелома и каменные осыпи, Кольша и Пловец потеряли много времени. Когда они вновь вышли на тропу, стало ясно, что группа Сырохватова здесь уже прошла. Теперь догнать и обойти их было трудно. Вдвоем тем более невозможно. Раненый Пловец, как ни старался, не мог идти быстро; бросить его в тайге одного Кольша тоже не мог. Нужно было что-то решать. Кольша должен был выйти к своей деревне, чтобы предупредить старосту. Когда добрались до старой лиственницы, Кольша остановился на привал.

– Место здесь одно есть, незаметное, укрыться на время можно. Останьтесь здесь дня на три, я должен предупредить своих, что они идут, и вернусь.

– Конечно, иди, Кольша, только поясни мне для ясности. Кого это – своих?

– Своих – это своих, чего непонятного, – повторил Кольша.

– Ты мне, паря, прямо скажи, кого ты своими считаешь, а кого чужими. Ты знаешь, что война идет? Знаешь. Потому все, кто здесь, – это свои, плохие или хорошие, но свои. Чужие – они там, нашу землю поганым сапогом топчут. Понимаешь? Так кто для тебя здесь чужие, а?

– Свои мне семья моя, отец с маткою, братья и сестры мои, наш род, деревня наша с дедами и бабками, понял? А все остальные – чужие.

– Понял, отчего не понять. Выходит, я для тебя тоже чужой?

– Тоже чужой, только, видно, не такой, как те антихристы; староста велел вас упредить, чтобы спасались от этих…

– Каких этих? Тоже чужих?

– Запутали вы меня, однако зла на вас не держу, не понять вам, видно…

– Эх, Кольша, это ты понять не можешь, что у каждого человека есть друзья, а есть враги, и родня здесь уже ни при чем. Видел я, как брат брату глотку резал. Тут все понятно. Плохо это, да. Но есть еще хуже. Есть еще равнодушные. Им все равно, то есть абсолютно все равно, что вокруг происходит, лишь бы им было хорошо. Лишь бы их не трогали. От того все беды на земле, от равнодушия. Ты понимаешь, о чем я?

– Понимаю, чего не понять.

– Это хорошо, что понимаешь, вижу, смышленый ты парень, совесть в тебе светится. Я тоже понимаю тебя, просто хочу шоры с твоих глаз снять. Мир, он не только здесь, не только в деревне твоей староверской. Ты же старовер, правда?

Кольша ничего не ответил, только нахмурил брови и насторожился, как бы готовясь к обороне.

– Чего насупился? Я это сразу понял, как тебя увидел. Ничего против ваших обычаев, веры вашей я не имею. Знаком я был с одним из ваших, сидели вместе.

– И что?

– Ничего, Кольша, люди мы, все мы человеки и под одним небом ходим. И Бог, он если есть, то тоже, думаю, один для всех людей. Пойми, нужно людей не на своих и чужих делить, а на хороших и плохих, а это не одно и то же. Потому как у тебя получается – если он чужой, то, значит, плохой, а ведь он тебе никакого зла не причинил. Может быть, он вообще никому никакого вреда в жизни не сделал, только добро человек творил, а ты его в плохие определил. Только потому, что он не из твоей деревни. В других деревнях и городах тоже люди живут, и хорошие, и плохие. Всякие. Самое интересное то, что, какие они есть и будут, и от тебя зависит. Все вокруг от тебя зависит, целиком, во всем многообразии своем. И от того, как ты к нему относишься, оно самое относится к тебе. К примеру, ты мне помог сейчас, я двоих вертухаев, что нас с тобой караулили, на тот свет отправил, получается, если б не ты, они б живы остались, а у меня в голове дырка бы была. У них приказ живыми нас не брать.

– Ты убил тех людей? – отодвигаясь от него, произнес Кольша.

– Да, Кольша, а что было делать? Выйти к ним и под пулю самому встать?

– Убийство – тяжкий грех!

– Знаю, что грех, знаю, но не потому, что про это в книге священной написано. Не поэтому, а потому, что ночами мне эти мертвяки снятся. Не дают покоя. Сто, тысячу раз они эту смерть заслужили делами своими мерзкими. Однако, видно, не мне судить их было предназначено, а пришлось. Потому не отпускают они меня.

– Что, ты много людей убил?

– Много, Кольша, много…

– Получается, я душегуба спасаю…

– Получается… Что теперь, бросишь меня?

– Нет, не брошу. Пойдем, сейчас в то дерево полезешь…

– Как это?

– Так, там большое дупло… или как его назвать… не знаю, молоньей прожгло, не иначе. Снаружи дерево как дерево, ничё не видать, а внутри – просторно. Да вон оно, гляди…

– Ничего себе дерево, сколько же лет этому листвяку?

– Кто знает? Много, наверно. Сейчас камни разгребу, тут лаз меж корней.

Когда они проползли внутрь, Пловец еще больше удивился:

– Надо же, правда просторно, жить можно, даже вода есть!

– Через три, на четвертый день приду. Не приду, значит, уходите. Прощевайте.

– Прощевай, Кольша, буду ждать.

– Арчи, за мной! – скомандовал Кольша и скрылся в густом подросте кедрача, уступом поднимавшемся по косогору сопки.

Кольша пошел напрямик, через гольцы, только так он надеялся опередить отряд Сырохватова. Но не зря говорят: «Умный в гору не пойдет…» Кольша их опередить не смог. Он опоздал на несколько часов.

Сырохватов, оставив засаду на ручье, гнал людей вперед на пределе возможностей. Как чувствовал, что ему наперерез, напролом через сопки, к деревне идет Кольша. Оставшиеся две собаки уверенно вели отряд по еле заметной, свежей Кольшиной тропе. Он не стал ими рисковать там, на золотоносном ручье. Они были особые, ценные для него. Хват знал, эти собаки обладают не просто чутьем на поиск беглых, они были натасканы рвать людей насмерть. Как раз это их качество должно было очень пригодиться. Карта, по которой шел его отряд, не была идеальной, может, потому и вышли к староверческой деревне неожиданно для себя. Но Сырохватов быстро принял единственно верное решение. Без всякого шума, спокойно, как бы мимоходом, отряд втянулся в длинную деревенскую улицу по высокому берегу речки. На въезде он оставил двоих и, когда вышел на небольшую деревенскую площадь, явно обозначавшую центр, отправил вперед до околицы еще двоих конвоиров. Когда они шли по деревне, было впечатление, что она вымерла. Даже собаки исчезли из дворов. Большая изба на площади тоже была пуста. В нее, привязав лошадь у стойла, по-хозяйски смело, как к себе домой, и вошел Сырохватов.