Черная вдова - Мариковский Павел Иустинович - Страница 18

— Нет, нет, пожалуйста, не надо давать барану каракурта! — с испугом говорит он.

— Да мы его на землю бросим. Заметят — хорошо, съедят — еще лучше, затопчат — так и надо! — уговариваю я чабана.

— Нет, нет, пожалуйста, не надо давать барану каракурта, — повторяет чабан одно и то же. И, ударив лошадь камчою, поспешно уводит от нас отару овец в сторону.

Так всегда кончались мои попытки полевого эксперимента.

На мясокомбинате дело проще. Голодное животное с жадностью набрасывается на снопик люцерны, купленный на базаре. В него засунуты каракурты. Вся зелень аккуратно съедена, но каракурты целы и листочки растения вокруг них целые. Все овцы отказались есть пауков. Может быть, где-либо овцы, подражая наиболее опытным, и поедают каракуртов и скорпионов. Но мне убедиться в этом не удалось.

Тесная связь

Не везде в пустынях живут каракурты. А в северных пустынях Казахстана — тем более. Поэтому здесь каждая находка интересна.

Лёссовые холмы Заилийского Алатау, весна, зеленые травы, расцвеченные голубыми ляпулями и лиловыми крестоцветными, и первые красные маки. Стрекочат суслики, поют жаворонки. Сквозь зелень всюду проглядывают светлые, кажущиеся почти белыми, пятна земли — холмики у сусличьих нор да выбросы кучек земли неутомимого подземного труженика — слепушонки.

Едва вышел из машины — и сразу увидел над светлым холмиком земли крошечные логовища маленьких паучков каракурта. Оказывается, всюду над голыми участками земли висят гнезда этих паучков. И ни одного нет среди травы. Паучку обязательно необходима хотя бы крошечная площадка, над которой он налаживает свои тенета. Она — непременное условие его жизни, без нее он погибнет в первую же неделю жизни.

Когда в пустыне наступает жара, каракурты, повзрослев, переселяются в норы грызунов. Вот почему здесь на лёссовых холмах я вижу сейчас так много висящих над землей логовищ крошечных паучков. Не будь здесь слепушонки и желтого суслика, не жить и ядовитому пауку.

Каракурт не живет в песчаной пустыне

Почему-то многие, особенно горожане, считают, что каракурт водится только в песчаной пустыне. Наверное, потому, что с горячими, непроходимыми и безводными песками связывается все враждебное человеку. Помню, очень давно, еще перед Великой Отечественной войной в газете было напечатано стихотворение про каракурта. К сожалению, автора его я не запомнил:

Я привез из Каракумов

Очень злого паучка.

Он зовется каракуртом,

Весь из черного песка.

Если кто меня не любит,

Паучок того погубит.

В действительности же каракурт не водится в песках, не живет в них, и сколько я не искал его в песчаной пустыне никогда не находил. «Почему каракурт не живет в песчаной пустыне?» — спрашивал я себя. И не мог найти ответа. И только сейчас нашлась отгадка, и настолько простая, что я удивляюсь, как не смог сразу до нее додуматься.

Каракурт делает тенета из крепких паутинных нитей, которые беспорядочно плетет над самой землей, прикрепляя их к почве и окружающим растениям. Многие нити идут сверху вниз к земле и как бы натягивают продольные нити. Кроме того, эти вертикальные нити липкие. К ним цепляется добыча. В песчаной пустыне каракурт не смог бы плести свою сеть. К песку нити никак не прицепишь, он рыхлый, и песчинки легко отделяются друг от друга. Каракурт, попавший в песчаную пустыню, без ловушки из паутинных нитей совершенно беспомощен, обречен на голод.

Но с очень давних времен в песчаных пустынях все же приспособился жить каракурт. Он стал устраивать свои гнезда не над песком, а на кустарниках. А так как на них найти тень невозможно, то паук, постепенно спасаясь от знойных лучей солнца, стал белым. Так он и живет в песках самых южных районов Средней Азии, и дали ему несуразное название «белого каракурта», то есть «белого черного курта». И «черной вдовой» его не назовешь.

Белый каракурт — ученые дали ему название латродектус паллидус, то есть «бледный» — очень редок и живется ему, видимо, несладко.

Взаимная выручка

Ровно гудит мотор машины, весенний ветер бьет в лицо теплыми струйками. Холмы покрыты кумачом цветущих маков. Вся пустыня багрово-красная: красны обочины шоссе, горизонт, сиренево-красные дали, и только местами кое-где пробивается сочная зелень. Низко над землей плывет белый лунь, и от красной земли его белые крылья становятся розовыми. Алые венчики маков с черным сердечком повернулись к солнцу, тянутся к его теплу. Нежные лепестки их недолговечны. Незаметно один за другим, как осенние листья с дерева, падают они на землю. Но на смену отцветшим цветкам, дожидаясь своей очереди, набухают новые бутоны. В каждом бутоне под тоненьким зеленым чехлом, как бумажный фонарик, сложен красный цветок. Чуть побуреет зеленый чехол, появится трещинка и, расправляя чудесные лепестки, вспыхнет цветок.

Под ветром трепещут колосья пустынного злака-мятлика. Под ногами хрустят крупные листья ревеня. Местами пастушья сумка отвоевала у маков маленький клочок пустыни и пожелтила его своими цветками. В цветущей пустыне, наполненной ароматом растений, в этом буйстве цветков, как-то особенно четко ощущается торопливое биение жизни.

Рано утром все еще спят, а я спешу на разведку, перехожу с одного холма на другой и, забираясь повыше, осматриваюсь. Утренний воздух чист и прозрачен. Далеко внизу светлеет узенькая белая полоска реки Или, за ней высится гряда Заилийского Алатау. В бинокль хорошо различимы округлые очертания его зеленых предгорий, темно-синих еловых лесов и покрытые снегами, ледниками вершины с кое-где проглядывающими острыми зубчатыми скалами.

Далеко над рекой курлыкают журавли. Проносится стая уток. Снежные вершины Заилийского Алатау вспыхивают розовым цветом. Всходит солнце. Утром сильнее ощущается аромат цветов: накопленный за ночь нектар еще не успел испариться.

Возвращаясь обратно, едва нахожу среди низких холмов бивак. Склон холма, у которого мы остановились, еще вчера был покрыт сиреневыми цветами. За ночь будто сменили покрывало, и сиреневые цветы закрылись светящимися на солнце красными маками. Как только я подошел к биваку, мой товарищ сообщил новость: недалеко от палатки в старой норе большой песчанки он нашел взрослую самку каракурта. Находка казалась невероятной. Весною во время цветения маков только заканчивается расселение маленьких паучков, которые, перезимовав в коконах, приступили к самостоятельной жизни. Откуда же могла появиться взрослая самка каракурта? Товарищ упорно настаивает на своем. Мы топчем красные маки, разыскивая нору с пауками. Поднимается солнце, становится жарче, и медлительные жуки-нарывники, гроздьями ночевавшие на цветках, неловко поднимаются в воздух. Но вот нора найдена. Перед ее входом поблескивают беспорядочно переплетающиеся тонкие паутинные нити. Они похожи на ловчую сеть каракурта, только слишком тонка и нежна паутина. Паук где-то затаился в глубине, и в темноте его не видно. Солнечный лучик от карманного зеркальца скользит по шероховатым стенкам норы, освещая подвешенные к ее потолку коконы каракурта. Среди них виден кокон необычно маленький, совсем свежий, светлый, с серебристыми, отражающими свет шелковыми нитями. Из-за кокона выглядывает что-то черное, слегка лоснящееся. Уж не сам ли каракурт? Нет, невозможно, чтобы издавна установившийся ритм его жизни каким-то образом изменился.

Внезапно черный гладкий шарик выскакивает из своего укрытия, быстро мчится к выходу, будто собираясь наброситься на нас, но, как бы одумавшись, тотчас же поворачивается обратно и прячется. Этот бросок вперед явно рассчитан на то, чтобы нас напугать. Но напуганы не мы, а паук. Теперь его не увидишь среди старых, пожелтевших коконов и не вытащишь. Может быть, нору раскопать? Но кто знает, как она глубока и не уйдет ли туда наш паук. Тогда мы ловим маленькую большеголовую кобылочку и подбрасываем в тенета. Она неловко карабкается на нитях паутины, добирается до земли, щелкает длинными ногами и в стремительном скачке уносится в сторону. Паук, видимо, основательно напуган, раз не решился выйти из своего логовища даже за добычей.